И это не я придумал. Тот же Павел I четко сформулировал государственное устройство Российской империи: «В России дворянин тот, с кем я говорю, и до тех пор, пока я делаю ему эту честь».
В России до 1917 г. царь мог позволить себе обращаться с аристократами так, как король в Англии или Франции не рисковал вести себя с лавочником.
Случай с Львом Толстым – не исключение.
Столыпина убили на глазах Николая II, но он не только не пожелал проститься на похоронах со своим премьером, а в самый день похорон плясал на балу в Симферополе. Императрица Александра Федоровна изволила поворачиваться спиной, когда к ней обращался следующий премьер В.Н. Коковцов. Александр III мог взять за шиворот министра, пригрозившего отставкой.
С министрами-холопами в расшитых золотом кафтанах оба Александра и Николай ничем не рисковали. А вот многие аристократы не терпели хамства, и безобидные светские болтуны становились врагами престола. Вспомним, что Петр Кропоткин и Петр Долгоруков были князьями Рюриковичами, не чета беспородным Романовым, которых тот же Долгоруков именовал Гольштейн-монгольской династией.
По поводу письма Толстого III Отделение представило всеподданнейший доклад, в котором имело глупость выставить причиной нанесенного Толстому «оскорбления» проживание у него студентов, занимавшихся преподаванием в школах «без ведома местного начальства». Дело кончилось тем, что в сентябре 1862 г. Толстому передали через тульского губернатора, что обыск в Ясной Поляне был вызван «разными неблагоприятными сведениями» и что «Его Величеству благоугодно, чтобы принятая мера не имела собственно для графа Толстого никаких последствий».
Толстой и так был склонен к критике правительства, но действия Департамента полиции окончательно рассорили его с самодержавием.
В 1896 г. Толстой в связи с арестом в Туле его последовательницы женщины-врача написал министру юстиции Н.В. Муравьеву письмо, где говорилось о «неразумности, бесполезности, жестокости мер, принимаемых правительством против лиц, которые распространяют его запрещённые сочинения», и просил «все меры наказания, устрашения или пресечения зла направить против того, кто считается виновником его». «Я заявляю вперед, – писал Толстой далее, – что буду не переставая, до самой смерти делать то, что правительство считает злом, а что я считаю священной перед Богом обязанностью».
В 1909 г. Толстой писал А.М. Бодянскому: «Ничто бы так вполне не удовлетворило меня и не дало бы мне такой радости, как именно то, чтобы меня посадили в тюрьму – вонючую, холодную, голодную».
Однако и Александр III, и Николай II не желали портить отношений с Европой, в первую очередь с Францией, и не рисковали трогать Льва Николаевича. Зато сотни тысяч рублей за полвека были истрачены на слежку за писателем.
Об операциях охранки против Льва Николаевича можно написать многотомное исследование. Я же ограничусь несколькими примерами.
18 сентября 1901 г. начальник Московского охранного отделения С.В. Зубатов отправил донесение начальнику Особого отдела Департамента полиции Л.А. Ратаеву:
«Вследствие письма от 17-го сентября за № 3057, имею честь уведомить Ваше Высокородие, что относительно встречи, устроенной Льву Толстому в г. Харькове, филеры сообщают следующее:
6 сентября Максим Мовшев Ливанский (кличка по Екатеринославску “Горбач”) в 6 час. вечера вышел из дому с неизвестной дамой (вероятно, с квартирной хозяйкой), с коей отправился на вокзал, где в это время собралось человек 50–60: студентов университетов, ветеринаров, технологов и часть штатских, которые ожидали поезда из Курска, пришедшего в 6 час. 50 мин. веч[ера]. В этом поезде находился граф Лев Толстой, ехавший в Крым, которого публика приветствовала криками: “Ура… да здравствует Лев Николаевич”, махая в это время фуражками и бросая их верх, при чем Толстой раскланивался из вагона с публикой; эта сцена продолжалась до самого отхода поезда, после чего толпа разошлась в разные стороны. Некоторые студенты входили в вагон, занимаемый Толстым и по выходе объясняли что-то публике. Перед приходом поезда собравшаяся публика делала какую-то подписку между собою на листе бумаги, передавая таковой один другому для росписи.
В манифестировавшей публике, из числа лиц, известных наблюдению, находились: Владимир Иванович Черныхов (кличка “Искрометный”), прапорщик запаса Даниил Григорьев Струшенко (“Пэснэ”) и студент, кличка “Петровский”. Полиции в это время на вокзале не было, а жандармы, видимо, ничего не предпринимали»[111].
В сентябре 1882 г. до Департамента полиции дошли сведения, что Лев Николаевич собирается из Ясной Поляны переехать в Москву. И вот из Петербурга в Москву летит циркуляр Департамента полиции за № 1202, предписывающий в случае приезда графа Толстого в Москву установить за ним наблюдение, «чтобы он не распространял здесь своего учения».
На основании этого циркуляра «пристав 1-го участка Хамовнической части Москвы Давыдов уже 4 октября 1882 года сообщал в Охранку, что Толстой приобрел “во вверенном ему участке собственный дом, куда и прибыл на жительство”. К рапорту пристав прилагал первую поднадзорную ведомость.
В апреле 1886 года Департаментом полиции “из совершенно негласных источников” были получены сведения, что в доме графа Толстого, проживающего в Москве, якобы имеется типография, где он печатает свои запрещенные сочинения. Действительно в этот период Россия была наводнена запрещенными гектографическими произведениями Льва Толстого. Директор Департамента полиции П. Дурново незамедлительно направил московскому обер-полицмейстеру А. Козлову секретное предписание, в котором требовал проверить “самым секретным образом, в какой мере изложенное известие заслуживает вероятия”. Генерал Козлов сообщил ему, что заявления о тайной типографии в доме графа Толстого поступали несколько раз, “но путем негласного наблюдения и секретных разведок известия эти не подтвердились”»[112].
И вот Департамент полиции летом 1886 г. отправляет в Ясную Поляну очередного шпиона, Федора Павловича Симона, недоучившегося студента Петербургского лесного института.
Симон заявился в Ясную Поляну вместе со своей невестой Зиной. Цель командировки агента – обнаружить тайную типографию в имении Толстого. Для начала Симон знакомится с сыном писателя гимназистом Ильей Львовичем. В конце концов Симону удалось познакомиться со Львом Николаевичем и втереться к нему в доверие. К нему быстро привыкли и принимали, по словам Ильи Львовича, «просто и ласково, как своего человека». Толстой быстро подружился с Симоном. Они вместе косили траву, рубили дрова, пахали землю. В Ясной Поляне Симон виделся и общался с друзьями и единомышленниками Льва Николаевича, которые гостили там. Был среди них и художник Н.Н. Ге, посетивший в начале августа Ясную Поляну и проживший там более месяца.
Осенью 1886 г. Симон уехал, а через год отправил Льву Николаевичу письмо, где признавался в слежке за писателем.
Любопытно, что после смерти Толстого жандармы стали следить за его женой. Нет, нет, я не шучу!
20 ноября 1910 г. директор Департамента полиции Н.П. Зуев отправил начальнику Московского охранного отделения П.П. Заварзину шифрованную телеграмму: «Господин Товарищ Министра (П.Г. Курлов) приказал вам немедленно командировать двух опытных толковых сотрудников в Ясную Поляну, где они должны посетить могилу Толстого и имение Черткова и выяснить характер сборищ, происходящих в Ясной Поляне и у Черткова. О последующем выяснении быстро доносить».
21 ноября полковник Заварзин отвечал Зуеву: «Исполнено. Сведения могут быть дней через пять». А 24 ноября Заварзин уже отправил эти «сведения» при следующем «совершенно секретном» докладе Зуеву: «Вследствие телеграммы вашей от 20 сего ноября за № 1334 имею честь представить при сем сведения о характере сборищ, происходящих в Ясной Поляне и у Черткова. Ввиду несомненного интереса, который представляет записка в изложении сотрудника “Блондинки”».
«Блондинка» была вхожа в дом Толстого, знакома с Софьей Андреевной и Александрой Львовной. «Блондинка» состояла в приятельских отношениях со всем окружением писателя, включая доктора Маковецкого, В.Г. Черткова и др.
«Блондинка» оказалась журналистом, сотрудником «Русского слова», а раньше «Киевской мысли» Иваном Яковлевичем Дриллихом. Начальник Московского охранного отделения полковник П.П. Заварзин лично завербовал Дриллиха и присвоил ему псевдоним «Блондинка».
Слежку за Владимиром Галактионовичем Короленко жандармы вели с 1876 г. сорок лет. Но в отличие от Толстого отношения Короленко с полицией закончились не со смертью писателя, а с упразднением Департамента полиции в 1917 г.
Короленко родился в 1853 г. в Житомире. Учился сначала в частном пансионе, потом поступил в житомирскую гимназию, откуда после перевода отца перешел в Ровенскую реальную гимназию. По окончании курса поступил в 1873 г. в Петербургский технологический институт; в 1873 г. перешел в московскую Петровскую земледельческую и лесную академию. В 1876 г. Короленко за участие в народнических студенческих кружках исключили из академии и выслали в Кронштадт под надзор полиции. Там он занимался репетиторством, был корректором в типографии, перепробовал ряд рабочих профессий.
По окончании срока ссылки Короленко возвратился в Петербург и в 1877 г. поступил в Горный институт. Тогда же Владимир Галактионович начинает свою литературная деятельность. В июле 1879 г. в петербургском журнале «Слово» публикуется первая новелла писателя «Эпизоды из жизни “искателя”».
О дальнейших взаимоотношениях Владимира Галактионовича с инакомыслящими повествует доклад судебного отдела Департамента полиции особому совещанию 24 мая 1882 г.:
«“В мае 1879 г. были получены сведения, что проживающие в С.-Петербурге отставной штаб-капитан Владимир Лесевич, студент медико-хирургической академии Николай Лашкарев, действительный студент Владимир Литошенко, мещанин Николай Липовский и дворяне – братья Илларион, Владимир и Юлиан Короленко в сообществе с главными революционными деятелями принимали участие по отпечатанию и распространению революционных изданий вольной типографии. Кроме того, имелось указание, что братья Короленко предполагали убить одного из секретных агентов, но не успели привести этого в исполнение вследствие принятых мер к охранению последнего от грозившей ему опасности. Между тем, по неимению юридических данных, все эти лица не могли быть привлечены не только к ответственности по суду, но даже к предварительному дознанию. Ввиду сего, с. – петербургский временный генерал-губернатор признал необходимым удалить этих лиц из столицы, и Владимир Короленко, в том же мае месяце, был выслан под надзор полиции в Вятскую губернию. В январе 1880 г. Короленко самовольно отлучился с места жительства, за что был предназначен (на основании высочайшего повеления 8 августа 1880 г.) к высылке в Восточную Сибирь; но сделанное об этом распоряжение отменено главным начальником верховной распорядительной комиссии и заменено высылкою Короленко в Пермскую губернию. Находясь в Перми, Короленко отказался в 1881 г. от принятия присяги на верность подданства государю императору. При этом, порицая распоряжения административной власти относительно высылки его в Вятскую губернию и Восточную Сибирь, добавил, что законным властям дано опасное право – право произвола и что жизнь доказала массою ужасающих фактов, насколько это право злоупотребляется. Произвол порождает р