– Нисколько, – ответил Курбатов.
– Хорошо. Мы собрались тогда вчетвером, две пары – я и Татьяна, Денис и Вера. Поужинали, выпили…
– Стоп. С Татьяной Леонардовной у вас были близкие отношения?
– Да.
Курбатов кивнул. Его нижняя челюсть упрямо выдвинулась вперед.
– Дальше. Выпили – и?..
– Танцевали. Шутили. Говорили о том, где хорошо провести отпуск. Турция, Новая Зеландия… Я прихвастнул немного. А Денис напрягся – у него проблемы с финансами, я понимаю… Ну а Вера привыкла жить на широкую ногу… Но никаких ссор, никаких выяснений отношений не было. Потом мы танцевали… Виктор на некоторое время замолчал, массируя пальцами переносицу. – А потом Денис вдруг ушел. Ни с кем не простился. Странно так… Это не похоже на него. И Татьяна занервничала…
– В чем это выражалось?
– Мы танцевали почти в полной темноте. Ну и… Мы целовались. А потом, когда Денис ушел, она не захотела больше целоваться. И не разговаривала почти. А Вера сидела какое-то время, смотрела на нас, потом вышла. Я уже понял тогда, что вечер не удался. Выключил музыку, включил свет. Таня стала убирать со стола, я ей помогал. Молча. Потом вернулась Вера, уже одетая. Сказала, что ей нужно срочно ехать. Попросила меня проводить ее до стоянки такси. Я оделся и пошел с ней. Такси на стоянке не оказалось. Я попробовал затормозить частника, но никто не останавливался. Где-то час прошел, прежде чем удалось найти машину… Ну а потом я увидел, что свет у Татьяны уже не горит, и тоже решил ехать домой. Мы сели с Верой в такси, сначала подвезли ее, а потом я поехал к себе.
– Один?
– Один, конечно.
– Вот как! – Курбатов усмехнулся. – Я что-то не пойму: вы находились в близких отношениях именно с Татьяной Леонардовной – верно? Вы выпили, у вас есть возможность провести вместе ночь. К тому же Татьяна чем-то расстроена. И вы, вместо того чтобы успокоить ее, – вы садитесь в такси и уезжаете вместе с Верой… Вы сами-то хоть верите в эту чушь?
– Да нет, вы не поняли. Татьяна такой человек… Она не любит, когда стоят над душой. И когда ей плохо, она предпочитает остаться одна. Она никогда не заплачет, если ее кто-то видит… Я просто не хотел надоедать ей. Она выключила свет, дав мне понять, что не хочет никого видеть. Понимаете?
– Я знаю Татьяну побольше вашего, – выговорил Курбатов, не скрывая злости. – Она такой же человек, как все. И я не вижу в вашем поступке ни логики, ни правдоподобия. Это дает мне основания не верить вашему рассказу.
– Но почему?! Я сказал вам правду!
– К сожалению, вы не поняли ничего. – Курбатов выключил магнитофон. – Что ж, продолжайте уверять меня, клясться, божиться, как вам угодно. Но сотрудничать с правосудием вы не хотите, несмотря на прямую, казалось бы, выгоду для себя. Спрашиваю: почему? Отвечаю: вы стремитесь что-то скрыть. А раз вы скрываете, значит, на вас есть какая-то вина. А моя работа как раз и состоит в том, чтобы делать тайное явным и искать виновных. Этим я и займусь. И сообщу вам о результатах. Но…
– Я ни в чем не виноват! – охрипшим голосом выкрикнул Виктор.
– Но пока я работаю, вы посидите под стражей. Подумаете. Сопоставите. Сделаете выводы.
– Я не понимаю, что вы хотите от меня услышать! Что я убил Татьяну? Зачем? Где здесь логика, о которой вы мне твердили?
– Логика? Ревность – вот вам и вся логика. А еще – желание скрыть компрометирующие вас факты. Причин может быть множество. Кто-нибудь подтвердит, что вы в ночь убийства были дома?
– Таксист… Наверное.
Курбатов засмеялся.
– Вы провели ночь с таксистом?
– Нет. Но я…
– Ладно. Все. Не будем терять время. – Курбатов перестал смеяться и встал. – Впрочем, что касается лично вас, то свободного времени у вас теперь будет навалом.
Спустя двадцать минут Курбатов постучался в кабинет начальника ИВС – изолятора временного содержания, куда должны были определить Виктора.
– Какие трудности? – поинтересовался начальник.
– Человечек мой присядет у вас ненадолго, – сказал Курбатов. – Вот-вот подвезут. Это по делу Лопатко.
Начальник кивнул.
– Надо бы «человечка» к нему определить. Чтобы было с кем словом перемолвиться.
– Не вопрос, – сказал начальник.
Он позвонил куда-то по внутреннему, буркнул:
– Что там у нас по баянам? Свободен кто-нибудь?
Выслушав, он молча положил трубку.
– Зимухин и Турбан остались, – сообщил он. – Ты как?
– Турбана давай. Я с ним работал. Изощренный, как инквизитор. И вот еще что…
Курбатов задумчиво прикусил ноготь на большом пальце.
– Нужно прослушку поставить в камеру. Для страховки. Постоянная запись в автоматическом режиме. Устроишь?
Начальник улыбнулся и показал кулак с отогнутыми мизинцем и большим пальцем: только наливай!
Это была шутка. На серьезный лад, но только шутка.
Прошлым утром Вера назначила ему последнее свидание – в секционном зале бюро судмедэкспертизы. Он пришел с цветами, как положено. Курбатов, увидев цветы, высоко поднял брови. Вера лежала на голом цинковом столе, со слегка раздвинутыми ногами. Он часто видел ее в этой позе, но сейчас это мог видеть кто угодно, и в этом была одна из многочисленных противоестественностей смерти. На пальцах ног – потускневший маникюр, зато на руках ногти аккуратно подстрижены квадратиками, и краска держится хорошо. Лицо спокойное, глаза закрыты, волосы собраны в пучок на макушке и перетянуты дешевой резинкой, чтобы не мешали патологоанатому.
– Пришли сравнить? – повернулся к нему Рачков. – Да, орудие точно такое!
Он зашивал разрез на ее груди; когда он продевал через кожу длинную кривую иглу, рукав халата задевал ее левый сосок. Тот инопланетно-шпионский монстр, что находился в ее теле, покинул его через эту дыру, оставив ставшую ненужной пустую оболочку. Денис положил цветы на край стола и вышел. Рачков удивленно посмотрел на цветы, потом перевел недоуменный взгляд в спину следователя Петровского.
Весь оставшийся день и ночь он провел дома, даже из комнаты не выходил. Смотрел в окно, смотрел в стену, поставил перед собой бутылку «Дона-батюшки» и смотрел на нее. Потом убрал водку в стол. На несколько минут в поле зрения появилось белое как мел лицо матери. Она только охнула и трижды перекрестилась – это как-то не очень вязалось с Кастанедой и пришельцами. Но у Дениса не получилось додумать эту мысль до конца. Есть не хотелось, спать не хотелось. Ничего не хотелось. Все процессы в организме замерли, как у медведя во время спячки. И даже мозг работал только в режиме просмотра. Одни картинки.
Они с Верой встречаются в «Монархе», она вертит в руках часики за сто тысяч долларов. Потом они в «Зефире». Драка. А вот она стоит в проеме кухонной двери, одетая во что-то донельзя прозрачное. Красивое кино, ничего не скажешь… И тут появляются большие титры, как в старых довоенных фильмах: «А за некоторое время до этого…»
Незнакомая квартира, приглушенный свет, Вера сидит, выпрямив спину, за журнальным столиком, на ее лице незнакомое Денису строгое и хищное выражение. Какой-то мужчина в черном плаще меряет шагами комнату, с его уст срываются тяжелые и веские слова: «Ты должна, ты должна, должна подцепить его. Как угодно. Где угодно. Влюбить. Увлечь. Закабалить. Чтобы он бегал за тобой, как собачонка. И когда он принесет тебе этот диск в зубах – ты отдашь его мне. И до конца жизни после этого ты можешь не делать ничего. Только танцевать и веселиться… А если ты поймешь, что ничего не получается, и он не отдает диск, ты сообщишь нам…» И вот действие возвращается в ее квартиру, где Вера стоит перед Денисом в чем-то прозрачном, и Денис видит, как это прозрачное слетает с нее на пол, ему становится горячо, и в голове мутится. Он хочет спросить ее, почему она даже не поинтересовалась у мужчины в черном: а что будет потом с Денисом? Но он не может спросить, язык не повинуется ему. Он подходит к ней, берет ее на руки и несет в темную спальню. И кино продолжается своим чередом…
Когда пришел рассвет, Денис набрал в ванну горячей воды и около часу отмокал там, пока не собрал и не склеил себя по маленьким кусочкам. Потом сварил крепчайший кофе. Большую чашку, из которой обычно пьют бульон. Белов предупреждал, что железо надо ковать пока горячо. И Белов прав.
На запах кофе из спальни вышла мать в новом халате. По ее лицу было видно, что эту ночь она тоже не спала.
– Так что у тебя там случилось? – спросила она, машинально погладив дверцу огромного голубого холодильника. С морозильной камерой и окошком выдачи льда. О таком она мечтала всю жизнь.
– Ничего, – ответил Денис, выглядывая в окно.
– По-моему, у тебя все время что-то случается… То выигрыш, то проигрыш, то покушение, то новая девушка… А ответ всегда один – ничего!
Она свалила все в одну кучу.
– Потому что я жалею твою психику.
К подъезду подъехала «Лада»-«десятка». Рабочий день начался. Железо надо ковать.
…В обед он, оставив Виктора и Романа на «Приборе», заехал в прокуратуру – забрать записи, оставленные там позавчера. В коридоре столкнулся с каким-то верзилой, голову которого украшали глубокие залысины. Степан Ваныч, похоже, отлучился в уборную.
– Вы к кому?
– Меня вызывал Александр Петрович Курбатов. Вот повестка, – мужчина достал бумажник, откуда выпал сложенный вчетверо листок.
– Последний кабинет направо, – показал ему направление Денис.
– Да я только что у него был, спасибо… – улыбнулся мужчина.
Он поднял повестку, сунул обратно в бумажник и некоторое время потоптался на месте, будто хотел сказать что-то еще. Денис не стал задерживаться и отправился к себе в кабинет. Он нашел бумаги сразу и, сунув их в папку, сел за стол, включил чайник и закурил. Надо было спешить, чтобы не убежал заведующий химлабораторией, с которым он договорился о встрече, но Денис настолько вымотался за это утро, что не мог заставить себя подняться. Вот сейчас, говорил он себе, докурю… еще две затяжки… и пойду.