Но давайте вернемся к рассматриваемому акту («записке Смирнова — Подцероба»). В нем громадное количество изъянов, помимо упомянутых выше, которые полностью исключают его достоверность:
1. Подлинное разъяснение к «секретному дополнительному протоколу» (видимо, имеется в виду разъяснение об уточнении границы сфер интересов) датировано неправильно — 23 августа 1939 г. Во всех прочих источниках оно отнесено к 28 августа. Уже одно это упоминание несуществующего в природе документа полностью разоблачает фальшивку. Халатную небрежность можно сразу исключить — ведь документы принимаются по описи, и потому Подцероб должен был либо потребовать у Смирнова указанное разъяснение от 23 августа, либо составить новый акт, устранив ошибку.
2. Документы перечисляются бессистемно, в нарушение хронологического порядка.
3. Названия документов вроде «Подлинный Секретный протокол от 10 января 1941 г. (о части территории Литвы)» абсолютно недопустимы в официальном делопроизводстве, где действует железное правило: указываются только официальные наименования документов без раскрытия их содержания (тем более, если речь идёт о секретных документах!). То есть если речь идёт о «дополнительном секретном протоколе» от 23 августа 1939 г., то обязательно следует указывать, что он дополняет германо-советский договор о ненападении. А то мало ли, сколько могло быть подписано секретных протоколов в тот день?
4. Самое уязвимое место яковлевской фальшивки в том, что в акте не указывается реквизитов передаваемых документов по месту хранения. Вообще из акта непонятно, откуда и куда они передаются. Впрочем, поскольку речь идет о несуществующих бумагах, это вполне объяснимо.
5. «Подлинный Протокол — описание прохождения линии госграницы СССР и госграницы и границы интересов Германии (две книги на русском и немецком языках)» не датирован. Сделано это умышленно, поскольку настоящий протокол о границе был подписан в Москве 4 октября 1939 г., и ничего секретного в нём не было. Ко всему прочему, в тексте есть ошибка — написано «…и госграницы и границы интересов Германии», причем, как видно из приведенной в «Известиях» репродукции, эта ошибка даже не исправлена.
6. «Карты, подписанные И. В. Ст. и Риббентропом, № 1 и № 2» — о чём идёт речь, совершенно непонятно. Не указано, к какому документу прилагаются эти карты, ни даты подписания. Не указано даже, что изображено на этих картах.
7. «Полномочия Шуленбургу вести переговоры с представителем Правительства СССР о дополнительном протоколе (на немецком языке). Плюс 3 экземпляра копии этих полномочий» — плод очень нездоровой фантазии. Посол по определению уполномочен вести переговоры, о чем свидетельствует верительная грамота. Снова не указано ни название документа, ни дата, не раскрывается вопрос о том, какой дополнительный протокол (дополнительный по отношению к чему?) имеется в виду. Если же речь идёт о «дополнительном секретном протоколе» от 23 августа 1939 г., то посол Шуленбург не мог вести эти переговоры через голову своего шефа Риббентропа. Думается, под этим документом следует понимать полномочия, данные Шуленбургу на заключение дополнительного протокола к договору о дружбе и границе, в котором уточнялась демаркация пограничной линии. Данный НЕсекретный протокол был подписан 4 октября 1939 г. и опубликован в советской печати в 1940 г. Применяя размытую формулировку полномочий Шуленбурга и не датируя их, фальсификаторы совершают подтасовку, пытаясь представить дело так, будто речь идет о «дополнительном секретном протоколе» от 23 августа или каком-то ином.
8. Чиновник советского министерства не мог написать «Письмо тов. Ст. Гитлеру». Это не частная записочка с приглашением на свидание, где допустимо обращение «милая Д.» и подпись «твой X». Фамилию должностного лица надо писать полностью, да и должность «тов. Ст.» надо обязательно указывать. В Архиве внешней политики действительно хранится документ под названием «Письмо секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру» (АВП СССР, ф. 0745, оп. 14, п. 32, д. 3, л. 65.). Так неужели нельзя было привести полное название документа? Можно, но для этого нужно время, а у Яковлева была только одна ночь, вот и появилась в «записке Смирнова — Подцероба» странная запись: «Письмо тов. Ст. Гитлеру от 21.VIII. 1939 г. (подлинник)».
9. Документы по Японии к теме нашего исследования отношения не имеют, но относительно их сказана такая ахинея, от которой за версту отдает глубоким маразмом: «Подлинное Соглашение об уточнении границы между МНР и Манчжоу-Го в районе озера Буир-Нур и реки Нумургин-Гол от 9 июня с. г. (на русском и японском языках)». В Манчжоу-Го государственным языком был китайский, а в Монголии — монгольский. Соответственно, если эти страны улаживают пограничный вопрос, то «подлинники» составляют на монгольском и китайском языках, да и в Москве никак не могло быть «подлинника» договора между третьими странами. Но самое смешное, что фальсификаторы датируют монгольско-маньчжурское соглашение 9 июня сего года (так следует понимать обозначение с. г), хотя акт составлен в апреле. Вот ведь идиоты! К тому же Манчжоу-Го прекратило свое существование 19 августа 1945 г. Рядом упоминается некий «Подлинный Протокол — соглашение по рыболовному вопросу от 31 декабря 1939 г. (на английском языке)». С какой стати соглашение (или протокол?) с Японией составлено на английском?
В общем, всего вышесказанного достаточно для того, чтобы сделать однозначный вывод: «записка Смирнова — Подцероба» — очень примитивная фальшивка, которая если что и доказывает, так лишь то, что Яковлев являлся тупым фальсификатором (в этом мы убедимся еще не раз), и самостоятельно создать убедительную подделку был не в состоянии. Другой вариант: Яковлев не сам стряпал сию писульку, а поручил своему подчиненному, который, испытывая большое отвращение к этому делу, постарался выполнить задание нарочито халтурно, чтобы фальсификацию легко было разоблачить в дальнейшем.
ПОЛИТБЮРО
Кто же провёл экспертизу машинописи, доказав, что Договор о ненападении и «секретные протоколы» отпечатаны на одной печатной машинке? Об этом все члены яковлевской комиссии 20 лет назад умолчали. Зато потом некоторые участники той тусовки принялись строчить мемуары, рассказывая о своей героической роли в деле раскрытия величайшей тайны XX века. Вот что пишет бывший нардеп, член яковлевской комиссии, заведующий Международным отделом ЦК КПСС Валентин Фалин:
После несчастливого обсуждения на Политбюро темы секретных протоколов я попытался взять крепость в обход. Криминалистическая лаборатория Московского уголовного розыска согласилась выполнить экспертизу чтобы установить, на одной или разных пишущих машинках изготовлены тексты договора о ненападении (оригинал сохранился) и секретного протокола к нему (тогда он был известен лишь в фотокопии, пришедшей к нам с Запада). Заключение гласило: тексты имеют идентичный шрифтовой почерк. Практически исключалось, что копия протокола могла быть продуктом фальсификаторов. Технические средства 40-х годов не позволяли так безупречно подделывать документы.[97]
Во-первых, как будет показано ниже, разные варианты даже одного протокола сделаны на разных печатных машинках с очень отличными шрифтами (см. главу «Граница»). Во-вторых, по фотокопии, да еще и некачественной, в принципе невозможно установить, оригинальный это документ или образец фотомонтажа. Наконец, в 40-х годах фототехника находилась на таком уровне, что изготовить «секретный протокол» мог не только профессионал, но даже опытный фотолюбитель в домашних условиях.
Но в данном случае нам важно отметить лишь то, что мифическую экспертизу заказало частное лицо по собственному почину, а не депутатская комиссия. И самое главное — время, когда она якобы проводилась — упоминаемое автором «несчастливое обсуждение на Политбюро» состоялось весной 1987 г.! Еще одно заседание Политбюро, на котором затрагивался вопрос о «секретных протоколах», имело место 5 мая 1988 г. накануне визита Горбачева в Польшу. Но даже если Фалин и ошибся на год, это ничего принципиально не меняет.
А вот что сообщает о той же экспертизе Владимир Абаринов в книге «Катынский синдром в советско-польских отношениях»: «В.М.Фалин получил результаты проведенной по его просьбе в историко-дипломатическом управлении МИДа криминалистической экспертизы соответствия шрифта пишущей машинки, на которой был напечатан текст договора от 23 августа, с шрифтом известных фотокопий секретных протоколов. Лабораторное исследование подтвердило наличие этого соответствия».[98]
Нетрудно заметить разницу в показаниях. В одном случае экспертизу проводит уголовный розыск, а в другом — историко-дипломатическое управление. Читая Абаринова, я постоянно натыкался на свидетельства его слабоумия, но утверждать, что в МИД существовала собственная криминалистическая лаборатория — это слишком даже для имбецильного перестроечного журналиста.
Если о деятельности комиссии Яковлева говорят многие (правда, в очень общих словах, подробностей деятельности ее никто до сих пор не раскрыл), то о рассмотрении проблемы «секретных протоколов» на Политбюро известно меньше. Между тем, сам факт обсуждения данной темы на партийном Олимпе вызывает большое удивление. Никто не мог оказать давление на высших сановников КПСС с целью признать «секретные протоколы». Никто, кроме них самих. И чем больше я собирал отрывочных фрагментов информации об этом деле, тем более я укреплялся во мнении, что в ЦК КПСС активно действовало целое лобби (точнее, наверное, будет назвать это группой заговорщиков), добивающееся легализации «секретных протоколов». Яковлев, Ильичев, Шеварднадзе, Медведев, Громыко, Фалин, Болдин, Черняев, Соколов — вот далеко не полный список высокопоставленных капээсэсовских антисоветчиков. Конечно, они маскировали свои настырные потуги признать протоколы якобы стремлением открыть историческую правду, но сегодня абсолютно ясно, что цель у них была иной.