Село будто вымерло. Где-то далеко-далеко залаял пес, поднялся и упал луч прожектора, вспыхивало и ползло дрожащее заревце. Как жаль, нет близко ребят-пограничников, не дозовешься — далеко. Устя вслушалась, уловила более требовательный стук в дверь, более громкие сердитые голоса. Ага, значит, они еще там, сейчас, видно, начнут ломать дверь… Теперь нельзя терять ни секунды. Устя взяла винтовку на локоть и поползла по бурьянам ловко, по-пластунски, как учили их в боевом добровольном истребительном отряде.
Выбравшись ползком к грунтовой дороге, Устя приподнялась вначале на колени, потом стала во весь рост. Непосредственная опасность миновала, хотя ручаться было трудно. Она вслушалась, широко раздувая ноздри, с радостью ощущая свежее дыхание ночи, всем своим существом принимая и эту осеннюю ночь, которая могла стать для нее последней, и горькие запахи отживших трав, и облака, накрепко запеленавшие луну… Устя вздохнула, вытерла лоб и щеки ладонью и не спеша, осторожно пошла к сельсовету кружным путем. Вот утоптанная, в черных лужах площадка у общественного колодца, амбары для зерна, фонарь на столбе. Устя отдышалась. Прожектор вновь потащил прозрачно-голубоватый луч по домам, осветил костел, прошелся по границе. Свет еще гуще насытил темноту, стушевал очертания ближних предметов. Устя пошла к сельсовету посредине улицы, держа наготове винтовку, она помнила Митрофана, плававшего в собственной крови, знала, как приходит тайная смерть в Скумырде.
Устя пока не знала, кого прислали по ее душу. Но была уверена, что пришли оттуда, значит, рука у них не дрогпет… От них в копне не сховаешься. Пронзительно-остро Устя почувствовала необходимость в надежной защите, а искать ее можно только в одном месте — на заставе.
В сельсовете светилось окошко. Заглянув в него, Устя увидела дежурного у телефона, уткнувшегося носом в книгу. Дверь в сельсовет была открыта. Пройдя к дежурному. Устя стала на пороге, прикрикнула на оторопевшего при ее внезапном появлении хлопца:
— Ты чем занимаешься?
— Читаю «Капитана Гатераса»…
— А дверь почему открыта?
— Хтось выходил. Не зачинил… — Белесый паренек схватился за винтовку, заторопился.
— Буди хлопцев! Ставь в ружье!
— А що такое? — Паренек застыл в изумлении.
— Бандиты объявились в Скумырде, ось що. Давай! — Устя села за стол, взялась за телефон. Линия мрачно молчала.
В дежурку набились заспанные, встревоженные ребята.
— Провода десь поризали, а вы тут… Конек мой де?
— На конюшне, Устя. — Дежурный засуетился. — Я зараз…
— Чего ты прыгаешь, як индюк на золе? — осадила его Устя. — Ты зараз занимай оборону да выкликай ще хлопцев, кто близко, а я на заставу… Одного пошли на прожектор. Коли встренет пограничный наряд, хай объяснит: бандиты в селе… Биля моей хаты бандиты…
— Може, взять их?
— Взять? — Устя подумала. — Их не возьмешь. Побьют вас. — Она обошла свою команду, тронула за щеку, за чуприну того, другого. — Вы ще молодые… А след берить… За ними… Понятно?
Распорядившись по дружине, Устя прошла в конюшню. После зябкого наружного воздуха в конюшне было тепло, пахло сеном и навозом. Игреневый конек потянулся к ней, звякнул цепью. С пола поднялся вороной конь, зачавкал копытами. Устя погладила своего конька по храпу, ощутила ладошкой его дыхание, влажные, чуткие ноздри; набросила уздечку и вывела из станка. Когда конек воспротивился трензелям, Устя насильно разжала зубы и зануздала его, вывела наружу и охлюпью вынеслась со двора.
Устин конек проворен, ловок и легок на скаку. У него, метиса-трехлетка, прямая мускулистая шея, широкая и крепкая спина, стойкие и цепкие копыта. Без понуканий и в гору и с горы он держал плавный аллюр иноходи, сохранявший его силы.
Окунувшись в лес, Устя успокоилась, испытанные ею тревоги остались позади, впереди были надежные друзья. Черный лес убегал книзу вместе с узкой тропой, затем тропа сходилась с лесосекой и разжеванной тракторами дорогой. Конь спотыкался о корневища, похрапывал в темноту, шерсть его взмокла. Пожалуй, первый десяток километров позади, но опасность могла подстерегать всюду. Винтовка была за спиной. Наган под рукой, в мягкой кобуре. Подсумок с шестью десятками патронов перекинут через плечо. Оружие и снаряжение привычное, однако Устя пожалела, что поторопилась. Вгорячах не подумала о седле, а теперь, когда нервы поуспокоились, Устя побранила себя: «Що со мной стало? Що хлопцы подумають, перелякалась до смерти…»
Поднявшись на взгорок, Устя увидела редкие огоньки заставы, гору Ветродуй, смутно очерченную на фоне посветлевшего неба; облака порвались, и медная луна весело ныряла среди пенных барашков. Устя подбодрила коня, и тот снова пошел плавной иноходью, вытянув шею и прижав уши, будто борзая.
Чистый горный воздух разносил четкий звук копыт. Услыхав приближение всадника, часовой свистком вызвал дежурного.
Устя подъехала шагом, чтобы знакомые ребята не истолковали по-своему ее поспешность, спрыгнула на землю, поздоровалась.
— Покличь начальника, Сидоренко! — обратилась она к сержанту. — Треба зараз самого… — Устя повела коня к крыльцу. Следом за ней шел Сидоренко.
Он доложил по телефону начальнику заставы, испытующе вглядываясь в Устю.
— Чего не позвонила?
— Нема связи. Опять, видать, гады порвали провод. Бандиты в Скумырде, Сидоренко.
— В Скумырде бандиты? — В дверях стоял Галайда.
— Да, Галайда. Мене хотели вбыть. — Привставшая было Устя снова села, покачала головой. — Пока двое, а може, трое приходили меня вбыть, Галайда. А там, де трое, сам знаешь, может буть и тридцать… Понятно?
— Пока понятно больше половины, расскажи подробней, Устя, — мягко сказал Галайда, распорядившись поднимать по тревоге дежурный взвод лейтенанта Стрелкина и готовить машины.
Внимательно выслушав подробности, Галайда категорически отказался брать с собой Устю.
— Оставайся на заставе. Нечего тебе пока там делать, Устя.
— Как же без меня?
— Обойдемся на этот раз… Тебе надо отдохнуть, прийти в себя…
— Да що? Я можу… — Устя страдальчески искривила губы. — Боюсь, как бы моих ребятишек… Стоит перед очами Митрофан… Прогнать его не можу… Зажмурю очи… в крови плавает.
Галайда вздохнул понимающе.
— Кутай перейдет к Стрелкину, а ты займешь его комнату. Нет, нет, не возражай, Устя. Дежурный отведет тебя, и не беспокойся…
— Ну, що таке, що… — беззвучно шептала Устя. — Може, подумаешь, я перелякалась… — Она поднялась. — А Кутай тут?
— Тут, тут…
— Его с собой не возьмешь, Галайда?
— Зачем его брать? Стрелкин поедет, Устя…
Легкий на помине лейтенант Стрелкин появился на пороге, доложил о готовности; его молодое, свежее лицо горело ярким румянцем, глаза восторженно светились.
Ему не терпелось вступить в настоящее дело, показать себя. И он не пытался скрыть своей радости. Устя встала, винтовку повесила на плечо.
К домикам офицеров повел подчасок. Чтобы она не споткнулась на выщербленных плитах тротуарчика, он протянул ей руку.
Устя отдернула свою руку, сердито фыркнула на солдата, и тот, выругав ее за дикость, мрачно довел до домика, постучал в запертую дверь.
Через некоторое время отозвался Кутай и, открыв дверь, очутился лицом к лицу с Устей. Опешив от удивления, он подвинулся, чтобы пропустить ее, фонарик в его руке подрагивал, и на крашенном суриком полу колебались нестойкие тени.
— Якими судьбами, Устя? — только и мог он вымолвить.
— Приказано разместить ее в вашей комнате, товарищ лейтенант, доложил солдат. — А вам придется разместиться у лейтенанта Стрелкина.
— Ладно, разберемся, — сказала Устя. — Иди, хлопец, продолжай сторожить свою канцелярию.
Она прикрыла дверь за ушедшим солдатом, беспомощно опустила руки приклад винтовки стукнулся о пол — и, потянувшись к Кутаю, ткнулась носом в его щеку, спросила расслабленным голосом:
— Куда идти, Жора?
— Пожалуйста, Устя, сюда, сюда. — Кутай взял ее под локоть. Сюда… — Он заторопился, все еще не понимая, в чем дело, и не решаясь задавать вопросы. Одно было ясно: случилось что-то из ряда вон выходящее, впервые он видел девушку в таком состоянии.
Электричества не было, движок не работал. Кутай придвинул Усте стул, усадил, зажег керосиновую лампу. При ее неверном свете он увидел осунувшееся лицо девушки, горькие складки в уголках рта. Она вздохнула и нерадостно улыбнулась.
— Что с тобой, Устя?
— Що, що! Як кажуть: старое зашло! Вбыть мене приходылы…
— Кто?
— Кабы я знала.
— И що ты?
Устя невидящими глазами посмотрела на Кутая, вяло ответила:
— Лишнее не пытай, Жорик. Все Галайде сказала… Чуешь? — Она повернула голову, вслушалась. На лицо ее медленно возвращались краски, энергичней сдвинулись брови, дрогнули губы. — Машины пошли. В Скумырду. Стрелкин взвод повел…
— Да, слыхал сквозь сон, Стрелкина вызывали.
— Начальник приказал спать тебе у Стрелкина…
— Да, солдат передал распоряжение.
— У воли две доли, — сказала Устя. — Оставайся, Жорик, со мной, бо мне боязно… — Она улыбнулась ласково глазами, вытянула ноги. — Стяни сапожата, не можу нагнуться… Я без седла, як пожевалы мени горы… Винтовку далеко не ставь, мало чего, наган под подушку…
Кутай снял с нее сапоги, отстегнул ремень с наганом. Все движения его были неуверенны, беспокойны. Устя понимала причину, улыбалась, искоса наблюдая за ним.
— На керосине? — Она принялась зубами развязывать туго затянутый на косичках бантик.
— Движок выключили…
— Скакала сюда — был свет. С горы бачила…
— Выключают ненадолго… — Кутай поддерживал этот пустой разговор машинально, еще не придя в себя от неожиданности, не зная, как поступить, как угодить ей.
— Жорик, ты як тетерев. — Она пощупала койку. — Можно тут?
— Ну почему же нет? Конечно, конечно…
— Воды попрошу… В горле як песку накидали…
Напившись, она вскоре заснула детским сном, спокойным и глубоким и, пожалуй, без тревожных сновидений. Кутай просидел возле нее до рассвета.