Ну ладно, мы не стали чемпионами мира, что было моей целью в детстве, когда отец купил мне тот альбом со стикерами Panini за 1986 г. Но опять-таки, это удалось немногим игрокам; еще меньше среди них британцев. Я сделал хорошую карьеру, если подумать. Существуют места, куда я могу прийти, рассчитывая на бесплатную выпивку за счет заведения, а есть клубы, появись я в которых, на меня тут же накинется разъяренная толпа – но это ведь в порядке вещей, правда ведь? Я никогда не чувствовал, что зарабатываю столько, сколько должен в сравнении с другими игроками, на которых работала огромная пиар-машина. С другой стороны, за неделю я зарабатывал больше, чем все мои друзья получали за год, и я старался делиться с ними нажитым так щедро, как только мог.
Я потерял счет случаям, когда оплачивал ежегодный совместный отпуск с друзьями и семьей. Я не хвастаюсь. По сути, начиналось все совсем не так. Но то, как все развивалось, кажется мне куда более интересным. Вначале мы покидали страну ради своего рода двухнедельного запоя с агрессивным флиртом, а иногда и с жестокими драками, спровоцированными пьянками и тем же флиртом.
Потом я стал зарабатывать больше денег, чем все остальные – причем вместе взятые. Это открыло новые возможности, я узнал о существовании ранее неизвестных мне культур, мне стал доступен более высокий уровень жизни. Я многое мог позволить себе, чего не было никогда раньше. Отличное вино, произведения искусства, роскошный отдых на самых дорогих курортах. Вкуснейшая еда, огромные дома, новые машины, дорогая одежда. Женщины. Мне открылся целый новый мир. И я полюбил его. Многие вещи, которыми я начал интересоваться, представляли для меня интерес лишь потому, что мой финансовый советник пытался таким образом разнообразить мой инвестиционный портфель. Я из тех, кто никогда не купит шоколадный батончик, не узнав его историю, так что легко понять, почему во мне пробудился интерес ко всем этим вещам. Я ходил по галереям, дегустациям вин, шикарным ресторанам, все время чему-то учась и впитывая в себя новые веяния, видел то, что проходило мимо того социального слоя, к которому я принадлежал.
Тем временем кое-кто из парней начал встречаться с великолепными девушками. Теперь я понимаю, что это было проявлением эгоизма с моей стороны, но мне не нравилась мысль о том, что мы больше не сможем ездить куда-то вместе, так что я стал брать их с собой – семью, друзей, их жен, детей и т. д. У нас никогда, ни разу, не возникало никаких проблем, споров или выяснения отношений, за исключением того случая, когда трое или четверо из нас сбросили телевизор в бассейн вскоре после поражения Англии от португальцев в четвертьфинале Евро‑2004. Но все совершают ошибки. Я знаю массу ребят, которые мазали пенальти.
С каждым годом кажется, что нам требуется вилла все больших и больших размеров, способная вместить нас всех плюс арендованные байки, машины и даже нанятых инструкторов по йоге; последнее – запрос моего отца, который всегда учил меня твердо стоять на ногах и не зазнаваться. Впрочем, это никогда и не было проблемой. Я беру на себя счет за дом, а все остальные оплачивают себе перелет и скидываются на питание и напитки. Мы уже объездили почти весь земной шар и не планируем останавливаться. В конце концов, это редкая жизненная удача – взять с собой всех, кого ты любишь, и провести с ними рядом неделю-другую, отключившись от стресса и головной боли ежедневной рутины. Я знаю, что все остальные чувствуют то же самое и благодарны, что побывали в местах, о которых раньше и не смели мечтать.
Но некоторые вещи, на которые я пытался раскрыть глаза своим друзьям, не встретили такого же понимания, как предложение отдохнуть вместе две недели. Один из моих дней рождения, к примеру, без сомнения обернулся настоящей катастрофой. Поначалу все было хорошо: местом проведения должен был стать модный ресторан, которым заведовал один очень известный шеф-повар…
Мы встречаемся в Лондоне, идет дождь – некстати, но для Британии это не то что бы удивительно. Я вижу, что пара моих друзей некомфортно ощущают себя в рубашках и пиджаках – но таков строгий дресс-код ресторана. Для них рубашки и пиджаки – одежда, которую надевают разве что на похороны, и то умерший должен быть близким родственником.
Мы входим в помещение. Теперь им совсем неловко, они не на своем месте. Я знаю, каково это – мы все знаем – и это неприятно. Я замечаю, что у одного из них грязь на шнурках ботинок. Их не расшнуровывали с тех пор, как сотрудник магазина положил обувь в коробку – их снимали и надевали снова сотни раз, так что каблуки уже изрядно износились.
Это не катастрофа, но и ничего хорошего в этом нет. Швейцар открывает нам двери и провожает к столику – немного торопливо, как мне кажется, – и пока мы занимаем места, сомелье не теряет времени и представляется. Я делаю заказ. Шампанского для начала, а затем большую бутылку Chateau Mouton Rothschild урожая года моего рождения. Шампанское никого не впечатлило. Тем временем некоторые все же путают винный бокал с рюмкой, и, несмотря на вопросительные взгляды в мой адрес, второй порции не наливают.
Вот подают еду и разливают вино. Разумеется, еда идеально приготовлена; вино просто отличное. «Братишка, а где остальное?» – спрашивает у меня кто-то. Девять десятых стола смеется; весь ресторан пялится на нас. Мальчишка из муниципального района внутри меня находит шутку забавной, но новоиспеченный сноб во мне – в ярости. «Да, скажи, чтоб несли остальное, кореш!» Это более вялая вариация на ту же тему, но и ее наш стол встречает благосклонно. Напряжение в ресторане нарастает. Некоторые из официантов тоже это услышали. Я вступаю. Объясняю, что в солидных заведениях правила этикета несколько отличаются – важно соблюдать приличия и относиться с уважением к другим посетителям заведения. Люди платят большие деньги за возможность пообедать тут, и для некоторых из них поход сюда может оказаться единственным за год, а то и за пять лет или даже за всю жизнь. В ответ звучит оглушающее: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЕБЯ, С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЕБЯ…»
Я смотрю на метрдотеля: он недоволен, и на десятую долю секунды я тоже занимаю его сторону, но вскоре я задумываюсь о верности моих друзей и говорю себе, что они (то есть мы) имеют не меньше прав на то, чтобы быть здесь, чем все остальные, и что наши (мои) деньги ничуть не хуже денег других людей. Но от очевидного никуда не деться – нам тут не место, по крайней мере не в такой компании. Я разочарован собой, ими, сотрудниками ресторана, всем. Разочарование быстро уступает место затуманивающему разум гневу; в моем случае это очень опасно, потому что он одолевает меня только тогда, когда мне кажется, что я выгляжу глупо. Разрушительные последствия, которые может иметь этот гнев, стали притчей во языцех в нашей компании.
Я оплачиваю счет и размышляю, оставлять ли на чай или нет. В итоге оставляю, отчасти из чувства вины, отчасти для подстраховки на тот случай, если когда-нибудь приду сюда вновь и кто-нибудь из официантов узнает меня и поднимет записи. Такое уже случалось раньше и – спешу добавить – отнюдь не из-за скромных чаевых. На улице я уже не могу сдерживать свой гнев, переходя в полномасштабную атаку гостей и говорю им вещи в духе: «Неужели я так много прошу?» и «Как вам не стыдно?» И когда я готовлюсь разразиться уничижительной тирадой, я вижу эти ботинки и эти грязные шнурки. Они выглядят жалко, им как будто стыдно за самих себя. Я чувствую себя ужасно. Эти мысли приводят меня в чувство, и вот уже я стою под дождем, ощущая себя ничтожно и так же ничтожно выглядя. Мой лучший друг делает шаг навстречу мне и говорит, что если я успокоился, они с радостью приглашают меня продолжить празднование в баре Yates в паре кварталов отсюда. Но сначала я должен повеселеть, иначе я точно испорчу им свой же праздник.
Когда мы выпили в пабе уже немало «Гиннесса», парни почувствовали, что прошло достаточно времени, чтобы начать шутить, и стали выражать свои подлинные чувства относительно произошедшего, что так меня оскорбило. «Это чертово красное вино – как его только люди пьют? Надеюсь, оно хоть не было дорогим». Все смотрят на меня. «Не, не было, – говорю я. – Я просто подумал, что оно будет хорошо сочетаться с едой». На самом же деле оно стоило 1700 фунтов за бутылку, и лишь я один смог выпить чуть больше бокала, остальные же к нему почти не притронулись.
Под конец вечера несколько человек из нашего отряда решили взять такси и поехать домой вместе. Я остаюсь у своих родителей, на дворе ночь. В конце концов, всех моих гостей развезли по домам, кроме одного, немного перебравшего, но выглядящего куда счастливее, чем в начале вечера. «Слушай, братишка, – говорит мой лучший друг. – Я знаю, что все прошло далеко не гладко, но должен сказать, что это была лучшая свинина, которую мне доводилось пробовать. Спасибо за приглашение. С днем рождения». И после этого он от души целует меня в щеку, вываливается из кеба и подходит к двери своего дома, после чего оборачивается, поднимает большой палец вверх и заходит внутрь.
Я сижу в кебе, улыбаясь самому себе и глядя на скромный муниципальный дом, в который он только что зашел, облепленный спутниковыми тарелками, прикрывающими обветшалые стены, на ржавую колымагу в саду. Я признаю, что скучаю по всему этому. Иногда мне по-настоящему этого не хватает. Наверное, не все рождены для роскошной жизни. И то, что мне удалось в нее вписаться, не значит, что каждый сможет так же. Вероятно, они не понимают ее. Нет. Они не хотят ее, им она не нужна, они счастливы тем, что имеют… и кто я такой, чтобы принуждать их или, как в этом случае, пихать им ее в глотки? Одна мысль тем не менее всплывает в моем сознании, пока я наблюдаю за тем, как за выцветшими оранжевыми занавесками включается экран телевизора. «Долбаный кретин, – проговариваю я про себя. – Это была говядина».
В субботу, 26 ноября 2011 г., газета Guardian опубликовала мою колонку под заголовком: «Иногда за светом софитов скрывается тьма».