деньги, но лишь потому, что я люблю их вкладывать и помогать друзьям и членам семьи. Я никогда не имел кучу наличности, потому что инвестировал все до последнего пенни. Наверное, какая-то часть моих денег все же будет потеряна, когда я решусь вложить средства в какой-нибудь новый Facebook, который на деле окажется новым MySpace. Другая их часть будет возвращена мне с процентами, разумеется, если компании, в которые я вложился, продолжат работать так же успешно, как и сейчас. Но проблема подобного образа жизни заключается в том, что у тебя остается очень мало наличных денег на какой-нибудь экстренный случай.
Когда Королевская налоговая и таможенная служба наконец решит, что с нее хватит футбола со всеми его игроками-мультимиллионерами, налоговыми лазейками, хитрыми агентами, имиджевыми компаниями и армией бухгалтеров, что ж, тогда весь этот сумасшедший дом окажется под угрозой уничтожения. Как мне удалось выяснить, все, что должна делать эта служба – рассылать всем такие налоговые счета, которые будут достаточно велики, чтобы даже мысль о том, чтобы их оспаривать, казалась тебе слишком дорогостоящей, ведь что будет с тобой, если ты проиграешь суд? Самое страшное тут в том, что мой счет был одним из самых скромных. Я слышал об игроках, а такие есть практически в каждом клубе Премьер-лиги, которым выставляли аналогичные счета, и они оплачивали их, лишь бы их оставили в покое и избавили от публичного линчевания. Сарафанное радио донесло, что один игрок из Мидлендс должен был раскошелиться, ни много ни мало, аж на 5 миллионов фунтов стерлингов.
В годы экономического бума Премьер-лиги эти проблемы казались чем-то далеким от реальности. У меня был прекрасно обставленный дом с пятью спальнями, игровой, кинотеатром и невероятным количеством остальных комнат (я даже не уверен, что я во всех них побывал). У меня был полноразмерный стол для снукера, который использовался на чемпионатах мира, а также целая коллекция игровых приставок, которая стояла на эксклюзивной дизайнерской подставке стоимостью 6 тысяч фунтов и преимущественно собирала пыль. Вся наша мебель была привезена из Италии, и в некоторых шкафах была размещена большая коллекция самого популярного и высоко котировавшегося марочного вина урожаев последних тридцати лет, от бордо до бургундского.
В доме был мини-спа с джакузи, сауной и двойной ванной со встроенным телевизором, располагавшейся в отдельной комнате. На каждой стене дома висели произведения искусства, особенно ценной была гравюра Пикассо, приобретенная на аукционе Bonhams. У меня была целая сеть дилеров, которые звонили мне задолго до того, как самые лакомые кусочки рынка искусств оказывались вблизи аукционных залов.
У меня были сшитые на заказ в Savile Row костюмы; свадебное платье моей жены также изготовили по индивидуальным меркам. Ее кольца выставлялись на частных показах Tiffany на Бонд-стрит, равно как и ее ожерелья и серьги. Я отвозил детей в школу (стоимость обучения 3 тысячи фунтов в четверть) на какой-нибудь из трех новеньких машин, одна из которых была иномаркой ограниченной серии.
Мы проводили отпуск на Барбадосе и в Дубае, где снимали виллы, чья арендная стоимость доходила до 30 тысяч фунтов в неделю и к которым прилагался целый штат обслуги. В самый доходный год я оплатил своей семье и друзьям перелет на частных самолетах, забитых шампанским и самыми лучшими напитками. Я брал на работу шеф-поваров, чтобы те три раза в день подавали еду на тридцать человек гостей, и бронировал VIP-столики в самых модных местах города. Когда мы устраивали вечеринку дома, я нанимал диджеев и платил группам, которые для нас играли. У нас было членство во всех топовых заведениях Лондона (не то чтобы мы во многие из них ходили), мы смешивались с толпой богачей и знаменитостей за ужином в ресторанах или на благотворительных вечерах в пятизвездочных отелях.
Сегодня большая часть этого уже в прошлом. Налоговая выставила мне такой счет, что я был вынужден отдать почти все – и все, что я нажил футболом, было пущено с молотка. Ну, не совсем все. Как-то раз я собирал по всем не использовавшимся комнатам многочисленные чайные наборы. Если говорить по правде, я искал вещи, которые можно продать. В одной из комнат моего дома находилась душевая. На стеклянной двери кабины я увидел наклейку с логотипом фирмы, специально разработавшей ее таким образом, чтобы она могла вписаться в размеры комнаты, а также голубоватую прозрачную пленку, отрывая которую от стекла или экрана новой вещи, получаешь особое удовольствие. Внизу стены скопился приличный слой пыли. Под раковиной располагались великолепные итальянские ящики для полотенец, которые, впрочем, не видели ни итальянцев, ни полотенец, но тем не менее были прекрасны. Я не знал, что двигало мной, когда я решил открыть один из них, самый большой, отчаяние ли, любопытство ли, потому что, насколько я мог знать, никто и близко к ним не подходил с тех самых пор, как их установили рабочие.
Щелчок открывшегося ящика огласил комнату эхом, поднялась пыль, скопившаяся внизу. Пыль была настолько густой и тяжелой, что мгновенно покрыла мне лицо и руки. Внутри я смог разглядеть большую и измятую синюю сумку с синими же ручками; на каждой из них была знакомая желтая надпись: IKEA. Насколько я помню, в нашем доме не было ничего из этих магазинов. Но сумка казалась полной – об этом говорил вес выдвигаемого ящика, даже притом, что я никогда не открывал его раньше. Она топорщилась по бокам, так что то, что в ней находилось, никак не могло быть привычным для IKEA наполнением типа держателя туалетной бумаги, набора ножей и вилок, рамок для фотографий, в которые ничего не влезает, или того старого разбитого зеркала из первого твоего дома, которое девять лет назад заменили на новое, но которое твоя жена никак не хочет выбросить. Как бы то ни было…
Озадаченный, я медленно потянул за ручки сумки. Она была слегка подернута плесенью, что смутило меня еще больше. «Почему тут спрятана куча красного постельного белья?», – спросил я себя. В нашем доме никогда не было белья такого цвета и, как мне хотелось думать, никогда и не будет. Более того, мы никогда не пользовались шелковыми простынями – даже когда на нас лился дождь из денег, находились вещи, в необходимости которых я не был убежден. Присмотревшись, я увидел, что красная вещь, чем бы она ни была, оказалась небольших размеров и была обернута лишь один раз, слева направо. Совершенно точно это был не пододеяльник – должно быть, это была дорогая наволочка, приобретенная в момент чрезвычайной суеты, вероятно, после того, как какой-нибудь негостеприимный родственник внезапно пригласил нас с ночевкой. Но как только я стал ее разворачивать, стали появляться буквы, одна за другой: сначала «A», потом «Л». Я продолжал тянуть, пока не смог прочесть все слово, простроченное на красной ткани целиком. Надпись гласила: АЛОНСО.
Содержимое этой сумки из IKEA служило настоящим путеводителем в духе «Кто есть кто в Премьер-лиге» настоящего и прошлого; добрую половину часа я потратил в этой комнате, вынимая из сумки одну футболку за другой. За Алонсо последовал Кин, а ему компанию составили Фабрегас и Адебайор. Потом были Джонсон и Дойл, на пару с Лескоттом, Родуэллом и Хююпя. На этом все не кончилось: из сумки я вынул две чемпионские футболки Фердинанда и Видича (очень редкие коллекционные вещи, с золотой эмблемой Премьер-лиги на рукавах). Были еще футболки Кэхилла, Дэвиса, Вудгейта и Ричардса. Я также нашел еще несколько футболок, принадлежавших Куэльяру, Парнаби, Карлайлу, Бейлу, Онуохе, Кину (другому), Хаддлстоуну и Бербатову, и еще с десяток других. У меня даже была домашняя футболка «Лидс Юнайтед», подписанная всеми игроками команды после выхода в полуфинал Лиги чемпионов. В общей сложности, в сумке было около шестидесяти разных маек.
Так как я понимал ценность футболок игроков Премьер-лиги, это был момент божественного откровения. Я подсчитал, что общая стоимость футболок составляет не менее 30–40 тысяч фунтов, не беря в расчет суммы, которую можно было бы выручить за футболки топ-игроков. В хороший день на аукционе, если повезет, можно было бы продать эти футболки больше чем за 50 тысяч фунтов. Чувствуя себя более чем довольным находкой, я отправился в кровать и впервые за почти полгода крепко уснул.
На следующее утро я встал с новой целью. Футболки могли помочь мне, и я это знал. Остаток дня я провел, обзванивая разных людей, в надежде найти для них новых владельцев. День плавно перетек в вечер, и я, наконец, закончил обзвон. Несмотря на то что я устал, я был невероятно счастлив и очень взволнован. У меня появился второй шанс доказать, что я на что-то способен после двенадцати лет игры в футбол на профессиональном уровне. Я нашел возможность положить конец всему происходящему вокруг меня безумию, и я не собирался опять все испортить.
Сегодня практически все эти футболки отыскали себе хозяев: они висят в рамках в домах тех, кто мне дорог. Мои друзья были счастливы получить их от меня, и каждый раз, когда я заезжаю их проведать, они показывают их мне. Я никогда не устану любоваться гордыми обладателями футболок, которые повесили их на стены. Как пел Фил Дэниэлс когда-то, это дает мне ощущение невероятного благополучия[26].
Останки моей карьеры не ограничивались одними футболками. Я нашел новый дом для каждой подписанной программки к матчу, которые экипировщики собирали для меня долгие годы. Я раздал все подписанные постеры, на которые никогда даже не смотрел, они были сложены в коробке из-под обуви, лежавшей где-то в глубинах моего тройного гаража. Я раздал и все мячи, которые собрал с важных матчей. В саду позади дома мы развели костер, в котором сожгли все до единой газеты и вырезки, собранные за всю мою карьеру. Я раздал все свои награды игроку года, месяца и все бутылки шампанского лучшему игроку матча, скопившиеся у меня за эти годы. Всего таковых набралось пятьдесят семь штук. Но кто считает? Я раздал и все свои медали. Все до единой.