Поэтому, собравшись группой, дети в общении с ландшафтом переходят к уровню взаимодействия более высокого порядка, чем в одиночку, — они приступают к целенаправленному и вполне осознанному освоению ландшафта. Их сразу начинает тянуть в места и пространства совсем чуждые — «страшные» и запретные, куда без приятелей они обычно не ходят.
«В детстве я жила в южном городе. Наша улица была широкая, с двусторонним движением и газоном, отделявшим тротуар от проезжей части. Нам было по пять-шесть лет, и родители разрешали кататься на детских велосипедах и ходить по тротуару вдоль нашего дома и соседнего, от угла до магазина и обратно. Заворачивать за угол дома и за угол магазина строго запрещалось.
Параллельно нашей улице за нашими домами шла другая — узкая, тихая, очень тенистая. Родители почему-то никогда туда детей не водили. Там молельный дом баптистов, но мы тогда не понимали, что это такое. Из-за густых высоких деревьев там никогда не было солнца — как в дремучем лесу. От трамвайной остановки двигались к таинственному дому одетые в черное молчаливые фигуры старушек. У них всегда были какие-то кошелки в руках. Позже мы ходили туда слушать их пение, А в пять-шесть лет нам просто казалось, что эта тенистая улица — странное, волнующе-опасное, запретное место. Поэтому — притягательное.
Мы иногда ставили кого-нибудь из детей в дозоре на углу, чтобы они создавали иллюзию нашего присутствия для родителей. А сами быстро обегали наш квартал по той опасной улице и возвращались со стороны магазина. Зачем это делали? Было интересно, преодолевали страх, чувствовали себя первооткрывателями нового мира, Делали это всегда только вместе, одна я туда никогда не ходила»'.
Итак, освоение детьми ландшафта начинается с групповых походов, в которых можно заметить две тенденции. Во-первых, активное стремление детей к контакту с неизвестным и страшным, когда они ощущают поддержку группы сверстников. Во-вторых, проявление пространственной экспансии — желания расширять свой мир путем присоединения новых «освоенных земель».
Поначалу такие походы дают прежде всего остроту переживаний, соприкосновения с неизвестным, потом дети переходят к обследованию опасных мест, а затем, и довольно быстро, к их использованию. Если переводить психологическое содержание этих действий на научный язык, то их можно определить как три последовательные фазы общения ребенка с ландшафтом: сначала — контактная (чувствование, настройка), потом — ориентировочная (сбор информации), затем — фаза активного взаимодействия.
То, что сперва вызывало благоговейный трепет, постепенно становится привычным и тем самым снижается, иногда переходя из разряда сакрального (таинственно-священного) в разряд профанного (приземленно-бытового). Во многих случаях это правильно и хорошо — если дело касается тех мест и пространственных зон, где ребенку придется сейчас или потом часто бывать и активно действовать: посещать уборную, выносить на помойку мусор, ходить в магазин, спускаться в погреб, доставать воду из колодца, самостоятельно ходить на купание и т. п. Да, человек должен не бояться этих мест, уметь правильно и по-хозяйски вести себя там, делая то, ради чего пришел. Но в этом есть и оборотная сторона. Ощущение привычности, знакоместа места притупляет бдительность, снижает внимание и осторожность. В основе такой беспечности находится недостаточное уважение к месту, снижение его символической ценности, которое, в свою очередь, приводит к понижению уровня психической регуляции ребенка и недостатку самоконтроля. На физическом плане это проявляется в том, что в хорошо освоенном месте ребенок умудряется пораниться, куда-то провалиться, расшибиться. А на социальном — приводит к попаданию в конфликтные ситуации, к потере денег или ценных предметов. Один из часто встречающихся примеров: падает из рук и разбивается банка для сметаны, с которой ребенок был отправлен в магазин, и уже выстоял очередь, но заболтался с приятелем, они начали возиться и… как сказали бы взрослые, забыли, где находятся.
Проблема уважения к месту имеет еще и духовно-ценностный план. Неуважение приводит к снижению ценности места, сведению высокого к низкому, уплощению смысла — т. е. к развенчанию, десакрализации места.
Обычно люди склонны считать некое место тем более освоенным, чем больше они могут позволить себе там действовать от себя — по-хозяйски распоряжаться ресурсами места и оставлять следы своих действий, запечатляя там самого себя. Таким образом, в общении с местом человек усиливает собственное влияние, тем самым символически вступая в борьбу с «силами места», которые в античные времена персонифицировались в божестве, называвшемся «genius loci» — гений места.
Для того чтобы быть в гармонии с «силами места», человек должен уметь их понимать и учитывать — тогда они станут ему помогать. К такой гармонии человек приходит постепенно, в процессе духовного и личностного роста, а также в результате целенаправленного воспитания культуры общения с ландшафтом.
Драматичность взаимоотношений человека с genius loci часто коренится в примитивном желании самоутверждения наперекор обстоятельствам места и в силу внутреннего комплекса неполноценности человека. В деструктивной форме эти проблемы нередко проявляются в поведении подростков, которым чрезвычайно важно утвердить свое «Я». Поэтому они пытаются покрасоваться перед сверстниками, демонстрируя свою силу и независимость через пренебрежение к месту, где находятся. Например, специально придя в известное своей дурной славой «страшное место» — заброшенный дом, развалины церкви, на кладбище и т. п., — начинают громко кричать, бросаться камнями, что-то отдирать, портить, разводить костер, т. е. по-всякому бесчинствовать, показывая свою власть над тем, что, как им кажется, не может сопротивляться. Однако это не так. Поскольку обуянные гордыней самоутверждения подростки теряют элементарный контроль над ситуацией, она иногда мстит сразу же на физическом плане. Реальный пример: после получения свидетельств об окончании школы ватага возбужденных мальчишек проходила мимо кладбища. Решили зайти туда и стали, похваляясь друг перед другом, залезать на могильные памятники — кто выше. Большой старинный крест из мрамора упал на мальчика и насмерть его задавил.
Недаром ситуация неуважения к «страшному месту» служит зачином сюжета многих фильмов ужасов, когда, например, веселая компания юношей и девушек специально приезжает на пикник в заброшенный дом в лесу, известный как «место с привидениями». Молодые люди пренебрежительно смеются над «россказнями», устраиваются в этом доме для своих утех, но вскоре обнаруживают, что смеялись напрасно, и большинство из них уже не возвращается живыми домой.
Интересно, что младшие дети учитывают значение «сил места» в большей степени, чем самонадеянные подростки. С одной стороны, от многих потенциальных конфликтов с этими силами их удерживают страхи, внушающие уважение к месту. Но с другой стороны, как показывают наши интервью с детьми и их рассказы, похоже, что у младших детей объективно больше психологических связей с местом, поскольку они его обживают не только в действиях, но и в многообразных фантазиях. В этих фантазиях дети склонны не унижать, а, наоборот, возвышать место, наделяя его замечательными качествами, видя в нем то, что совершенно невозможно углядеть критичному взгляду реалиста-взрослого. Это является одной из причин, объясняющих, почему дети могут упоенно играть и любить бросовые, с точки зрения взрослого, места, где вообще нет ничего интересного.
Кроме того, конечно, угол зрения, под которым смотрит на все ребенок, объективно отличается от взрослого. Ребенок мал ростом, поэтому видит все в другом ракурсе. У него иная, чем у взрослого, логика мышления, называемая в научной психологии трансдукцией: это движение мысли от частного к частному, а не по родовидовой иерархии понятий. Ребенок имеет собственную шкалу ценностей. Совершенно иные, чем для взрослого, свойства вещей вызывают у него практический интерес.
Рассмотрим особенности детской позиции в отношении отдельных элементов ландшафта на живых примерах.
Рассказывает девочка:
«В пионерском лагере мы ходили в одно заброшенное здание. Это было скорее не страшное, а очень интересное место. Дом тот был деревянный, с чердаком. Пол и ступени лестницы сильно скрипели, и мы чувствовали себя пиратами на корабле. Мы там играли — обследовали этот дом».
Девочка описывает характерное для детей после шести-семи лет занятие: «обследование» места, соединенное с одновременно разворачивающейся игрой из разряда тех, что называются «играми с приключениями». В таких играх взаимодействуют два главных партнера — группа детей и ландшафт, раскрывающий перед ними свои тайные возможности. Место, которое чём-то привлекло детей, подсказывает им сюжетные игры, благодаря тому, что оно богато пробуждающими фантазию деталями. Поэтому «игры с приключениями» очень привязаны к конкретному месту действия. Настоящая игра в пиратов невозможна без этого пустого дома, который они взяли на абордаж, где столько переживаний вызывает скрип ступеней, ощущение необитаемого, но насыщенного безмолвной жизнью предметов разноэтажного пространства со множеством странных помещений и т. д.
В отличие от игр младших дошкольников, которые больше разыгрывают свои фантазии в ситуациях «понарошку» с предметами-заместителями, символически обозначающими воображаемое содержание, в «играх с приключениями» ребенок полностью погружен в атмосферу реального пространства. Он проживает ее буквально и телом и душой, творчески откликается на нее, населяя это место образами своих фантазий и придавая ему свой смысл,
Так бывает иногда и со взрослыми. Например, отправился человек с фонариком в подвал для ремонтных работ, обследует его, но вдруг ловит себя на мысли, что, пока он бредет среди труб по длинному подвалу, он все больше непроизвольно погружается в воображаемую мальчишескую игру, как будто он не он, а разведчик, посланный с заданием…, или террорист, собирающийся…, или гонимый беглец, ищущий тайного укрытия, или…