Внезапно Брэдшоу встал и направился ко мне. Стремительно? Или крадучись? В наши дни мужчины-англичане, облеченные властью, выработали странную походку: комбинацию из нескольких манер передвигаться одновременно. Одна проявлялась как уверенность в себе, другая – как некая ленивая, но спортивная упругость шага. Но заключалась в этом и недвусмысленная угроза, и нетерпение, и внутренняя наглая спесь. Он уподобился крабу, расставившему клешни, чтобы не дать никому проскочить мимо, по-боксерски поджал плечи и придал коленям игривую прыгучесть. Еще не успев пожать ему руку, вы понимали, что он бесконечно далек от многих жизненных реалий, начиная с искусства и заканчивая общественным транспортом. Вас безмолвно предупреждали держать дистанцию, если вам не хватало для этого собственной сообразительности.
– Вы один из парней Перси, – сообщил он, опасаясь, что мне это может быть невдомек, одновременно проверяя размер моей руки и не скрывая неизбежного разочарования. – Так, так. Давненько не виделись. Думаю, лет десять. Или даже больше. Выпейте что-нибудь. Бокал шампанского. Выпейте что хотите. – Но затем последовал приказ: – Саммерс! Принесите нам бутылку шипучего, ведерко со льдом, два бокала, а потом убирайтесь. Да, и не забудьте орешки! – выкрикнул он вслед дворецкому. – Кешью, бразильских – хренову кучу орешков. Вы любите орехи? – спросил он меня с внезапной и обезоруживающей доверительностью.
– Люблю, – ответил я.
– Хорошо. Я тоже. Обожаю их. Вы явились, чтобы зачитать мне закон о нарушении общественного порядка. Верно? Валяйте. Я не стеклянный, не разобьюсь.
Он принялся открывать одно за другим французские окна, чтобы дать мне возможность полнее оценить его владения. Для подобного маневра он избрал иную походку, более похожую на марш с ритмичным размахиванием руками в такт не слышной никому военной музыке. Раскрыв проемы окон, он предоставил мне шанс рассмотреть его сзади. Затем встал, подняв руки и приложив их к оконным переплетам, как мученик, ожидавший получить в спину стрелу. Типичная прическа дельца из Сити, подумал тем временем я: густая у воротника, чуть взъерошенная над ушами. А за окном простиралась практически в бесконечность долина, окрашенная в золотистые, коричневые и зеленые тона. Нянюшка с маленьким ребенком прогуливалась среди оленей. На ней была коричневая шляпка с загнутыми вверх полями и такая же коричневая униформа, похожая на костюмчики девочек-гидов. Лужайка представляла собой готовое поле для игры в крокет.
– Мы лишь обращаемся к вам с просьбой, сэр Энтони, не более того, – сказал я. – Хотим, чтобы вы оказали нам еще одну услугу, как те, что вы оказывали Перси. В конце концов, это Перси добился для вас возведения в рыцарское достоинство, не так ли?
– Пошел к дьяволу ваш Перси. Впрочем, он уже умер, если не ошибаюсь. Никто мне ничего не дарит. Обо всем приходится заботиться самому. Что вам нужно? Не тяните, раскрывайте карты. Я уже выслушал одну проповедь. От толстяка Сейвори из МИДа. Помню, как порол его, когда он еще служил мне мальчиком на побегушках в школе. Как был слюнтяем, так и остался.
Руки оставались в прежнем положении, но спина напряглась. Мне следовало начинать разговор, но я чувствовал себя до странности неподготовленным к нему. За три дня до отставки во мне родилось ощущение, что я вообще понятия не имею о реальном мире. Саммерс принес шампанское, откупорил бутылку и наполнил два бокала, подав их нам на серебряном подносе. Брэдшоу тут же схватил бокал и вышел в сад. Я потащился за ним по засеянной газонной травой центральной аллее. По обе стороны высились азалии и рододендроны. В дальнем конце аллеи посреди отделанного камнем пруда били струи фонтана.
– Вы получили звание поместного лорда, когда купили эту усадьбу? – спросил я, рассчитывая, что пустая светская беседа поможет мне собраться с мыслями.
– Положим, так, и что с того? – резко ответил Брэдшоу, и я понял: ему не нравятся напоминания о покупке дома, который он предпочел бы унаследовать от знатных предков.
– Сэр Энтони, – обратился к нему я.
– Слушаю вас. В чем дело?
– Это касается вашей связи с бельгийской компанией «Астрастил».
– Никогда о ней не слышал.
– Но вы вступили с ними в определенные отношения, не так ли? – с улыбкой спросил я.
– Не имею с ними никаких отношений и прежде не имел. То же самое я сказал Сейвори.
– Но вы вложили в «Астрастил» деньги, сэр Энтони, – терпеливо возразил я.
– Чепуха. Несомненная путаница. Ошибка. Не тот человек, неверный адрес. Говорил же ему.
– Однако именно вам принадлежат сто процентов акций компании «Оллметал оф Бирмингем лимитед», сэр Энтони. А «Оллметал оф Бирмингем» владеет компанией «Юротек фандинг энд импортс лимитед» на Бермудах, верно? А базирующаяся на Бермудах «Юротек» является подлинной хозяйкой «Астрастил» в Бельгии, сэр Энтони. Таким образом, мы можем утверждать, что все-таки существует определенная связь между вами с одной стороны и компанией, находящейся в собственности принадлежащей вам фирмы, – с другой. – Я по-прежнему улыбался, пытался вразумить его, обращая все почти в шутку.
– Никаких вложений, никаких дивидендов, никакого влияния в «Астрастил». Высосано из пальца. Сказал об этом Сейвори, а теперь и вам повторю.
– Тем не менее, когда в прежние времена, ушедшие теперь в прошлое, но не такое уж далекое, когда Аллелайн попросил вас доставить определенные грузы в определенные страны, которые, строго говоря, не могли получать подобные грузы официальным путем, вы использовали «Астрастил», чтобы выполнить задачу. И «Астрастил» послушно сделала все, что вы ей поручили. Поскольку, если бы это оказалось им не под силу, Перси изначально не обратился бы к вам. Ваши услуги в таком случае ему не понадобились бы. – Улыбка маской застыла на моем лице. – Мы же не полицейские, сэр Энтони, и не налоговые инспекторы. Я просто указываю вам на определенные отношения, находящиеся, по вашему верному утверждению, вне ведения закона, поскольку они с самого начала были задуманы с активной помощью Перси как неподвластные правоохранительным органам.
Моя речь прозвучала невнятно для меня самого, совершенно расплывчато, и я даже решил было, что Брэдшоу она никоим образом не взволнует.
И в какой-то степени оказался прав, поскольку он лишь пожал плечами и спросил:
– А на что это теперь влияет? Что я могу изменить?
– Очень и очень многое, вообще-то. – Я почувствовал, как кровь приливает к лицу, но не мог ничего с этим поделать. – Мы просим вас отступить и остановиться. Вы получили вожделенное рыцарство, сколотили огромное состояние, и у вас есть долг перед родиной, как существовал он и двенадцать лет назад. А потому вам надлежит свернуть свою активность на Балканах, перестать заигрывать с сербами, прекратить операции в Центральной Африке, не снабжать их больше тоннами оружия по щелчку пальцев и не пытаться зарабатывать на войнах, которые могли вообще не разразиться, если бы вы и вам подобные держались от них подальше. Вы же британец. И денег у вас сейчас в карманах больше, чем почти любой из нас может увидеть в течение всей жизни. Остановитесь. Просто остановитесь. Это все, о чем мы вас просим. Времена изменились. Мы сами больше не участвуем в подобных играх.
На мгновение мне даже показалось, что я произвел на него впечатление, потому что он наконец удостоил меня тусклым взглядом и оглядел так, словно впервые задумался: может, этого типа все же стоит купить? Но интерес почти сразу снова угас, и он погрузился в унылое молчание.
– Сейчас к вам обращается ваша родная страна, Брэдшоу, – произнес я уже с подлинной злостью. – Ради всего святого, будьте человеком! Чего еще вам не хватает? Или вы окончательно лишились совести?
Я приведу вам ответ Брэдшоу в том виде, в каком расшифровал его с пленки, потому что по просьбе Берра сунул в карман пиджака диктофон, а четкие, резкие носовые звуки голоса Брэдшоу обеспечили превосходную запись. Я даже попробую передать вам его интонации настолько точно, насколько это вообще возможно на бумаге. Брэдшоу говорил по-английски так, будто он был для него вторым языком, хотя никаким другим он не владел. Он говорил, как пояснил мой сын Адриан, на жаргоне, характерном, как своеобразный кокни, для несдержанной болтовни жителей фешенебельной Белгравии, когда, например, «слона делают из мыши», а вовсе не из мухи, и смысл можно извлечь, только хорошенько разобравшись в использовании местоимений. Разумеется, здесь присутствует и свой словарь: ничто не поднимается, только возвышается, возможности не возникают, а распахиваются, как не происходит ни одного самого мелкого события, не именуемого сенсационным. Причем собеседники педантично придерживаются неправильных выражений, чтобы выделиться среди не допущенных в свой круг. Вот откуда перлы типа: «Как у тебе и у мене». Но я хотел бы верить, что даже без диктофона запомнил бы каждое слово, потому что его монолог прозвучал как боевой клич из мира, который я как раз собирался покинуть, предоставив ему возможность дальше существовать без меня.
– Прошу прощения, – начал он сразу со лжи. – Я правильно понял ваши речи как воззвание к моей совести? Отлично! А теперь я сам сделаю официальное заявление для занесения в протокол. Не возражаете? И заявление уже звучит. Пункт первый. Хотя у меня, вообще-то, только один пункт и есть. Мне глубоко на все наплевать. Признаюсь, в этом и состоит разница между мной и прочими людишками, обычной швалью. Если орды ниггеров – да, я употребил слово «ниггеры», потому что хочу называть их ниггерами… Если толпы этих самых ниггеров завтра поубивают друг друга с помощью моих игрушек, а я наварю на этом, то для меня не будет новости лучше. Потому что не продай я им нужный товар, нашелся бы другой делец, который снабдил бы их всем необходимым. Когда-то правительство понимало это. И если теперь там сидят слабаки, то и пошли они подальше. Пункт второй. Точнее, вопрос. Слышали, что творят в наши дни торговцы табаком? Сбывают дикарям высокотоксичный табак, уверяя, что он лечит любые простуды и от него у мужиков лучше стоит. Разве им не плевать на последствия? Так и вижу, как они страдают, сидя дома, от нервных срывов, потому что сеют рак легких среди отсталых народов. Черта с два! Просто прибегают к творческим методам маркетинга, и точка! А наркотики? Только не ширяйтесь сами, коли нет тяги. Воля ваша. Но вот если находится торговец, желающий сбыть товар, который делает бизнес с охотником зелье приобрести, мой вам совет – отойдите в сторонку, и пусть ударят по рукам. Да пребудет с ними удача! Ведь тех, кого не убьют наркотики, доконает отравленная атмосфера. Они все равно поджарятся при глобальном потеплении. Я – британец, говорите вы. Верно, и не скрываю, что горжусь этим. Как горжусь своей старой закалкой. Человек имперского мышления.