— Вы, как всегда, скупы на комплименты, мой адмирал, ибо на самом деле речь идет о красивейшей женщине Германии, — сразу же ринулась Фройнштаг в атаку, дабы у барона фон Риттера и тени сомнения не возникало, что это именно она, а не какая-то там бордельная эсэсовка из надзирательниц женских концлагерей.
— Неужели я действительно слышу ваш голос, Фройнштаг? — взволнованно спросил фон Риттер после некоторой заминки, понадобившейся ему только для того, чтобы прийти в себя от волнения.
— И не надейтесь, что он вам всего лишь послышался, господин Странствующий Бездельник, — употребила журналистка прозвище, известное только узкому кругу германских полярников и близких к фрн Риттеру людей. И этим еще больше расчувствовала адмирала.
Что ни говори, а Барон принадлежал к тем немногим мужчинам, которые не только восхищались ее телом и наслаждались изысканными ласками, но и готовы были вести ее под венец. И будь она рассудительней, уже давно представала бы перед миром в образе баронессы фон Риттер…
Впрочем, в жизни ее был и остается только один мужчина, которого она со спокойной совестью могла называть «любимым». Вот только известен он не как барон Людвиг фон Риттер, а как Отто Скорцени. Намекал ей когда-либо «Человек со шрамами» на замужество? Никогда! Возможно, обер-диверсанту рейха и в голову ничего подобного не приходило. Но если бы пришло, она чувствовала бы себя не баронессой, а королевой. И ничего, что именовалась бы эта монархиня «королевой диверсантов». Или, может, «диверсионной королевой»? — засомневалась Фройнштаг Очевидно, в зависимости от ситуации, нашла она компромиссное решение.
— Черт возьми, меня сто лет никто не называл «Странствующим Бездельником»! — возник из глубины мимолетных воспоминаний адмирал фон Риттер. — Трогательно, что есть еще человек, который помнит это мое прозвище из юности.
— Мы могли бы и еще кое-что вспомнить, — игриво молвила Лилия, убедившись, что процесс опознания и признания завершен.
— Не возражаю, могли бы, — нерешительно подтвердил барон, опасаясь того, что он может услышать после подобного признания.
— Однако оставим это для более романтических встреч.
— Благоразумное решение. А теперь столь же благоразумно объясните мне, Фройнштаг, как вы оказались в самом сердце Антарктиды, да к тому же в салоне американского разведывательного самолета.
— Все, что вам поведал обер-лейтенант Ридберг, правда. Теперь я — швейцарская журналистка, жена банкира Алекса Крафта.
— Вы — жена банкира?! Первая диверсантка рейха и гауптштурмфюрер СС — жена швейцарского банкира? Уму не постижимо! Надеюсь, он не заставляет вас готовить блюда из кошерного мяса и регулярно посещать цюрихскую синагогу? — угрюмо поинтересовался барон.
Фройнштаг знала, что к ярым и откровенным антисемитам барон никогда не принадлежал, для этого он слишком презирал представителей этой нации, причем каким-то странным омерзительным презрением.
— Он — ариец, барон! — усовестила его гауптштурмфюрер С С.
— Теперь среди швейцарских банкиров обнаруживаются и такие — арийцы?! — искренне удивился фон Риттер.
— Представьте себе.
— Кто бы мог предположить?! Как же давно, высокое собрание, не был я в сердце Европы! Как безнадежно давно.
— Ладно-ладно, барон. В конце концов, мужчин, желающих стать мужьями эсэсовок, по картотекам «Рассе унд Зидлунгсхауптамта»[37] в Швейцарии проверять не принято. Все-таки нейтральная, богобоязненная страна, не подлежавшая оккупации германских войск.
— Не подлежавшая, Фройнштаг, — вот в чем дело! Один из серьезнейших просчетов фюрера. А ведь когда решайся вопрос: «Оккупировать ее или не оккупировать?», я был яростным приверженцем решительного ввода войск.
— Причем настаивали, чтобы первым в насквозь сухопутную Швейцарию ввели ваш доблестный военно-морской флот, адмирал, — съязвила Фройнштаг. — Кстати, не забывайте, что сама я тщательнейшим образом проверена специальной следственной комиссией Нюрнбергского международного трибунала. И если и была оправдана из-за отсутствия в моих действиях каких-либо признаков военных преступлений, то только потому, что никогда не значилась в списках юдофобов.
— Не обольщайтесь, Фройнштаг быть оправданным следственной комиссией Нюрнбергского трибунала — в глазах нашей службы безопасности и нашей общественности — не такая уж заслуга, — проворчал Странствующий Бездельник, — У нас здесь, высокое собрание, иные критерии.
— Не сомневаюсь, — постепенно ожесточалась Фройнштаг. — Но в таком случае вы должны помнить, что отсиживаться в ваших ледяных норах в то время, когда в растерзанной врагами Германии и в сопредельных ей землях мы всячески пытаемся отстоять свою родину и возродить ее, — тоже доблести не много. И что касается моего мужа, то он, бывший флотский офицер Германии, — вне подозрений.
— Теперь, высокое собрание, это уже вне сомнений, — молвил контр-адмирал, чтобы поскорее успокоить женщину, подарившую ему несколько поистине прекрасных ночей. Правда, в те времена он не замечал, чтобы Фройнштаг так нервничала по мелочам. Порой Людвигу казалось, что эта женщина вообще без нервов.
— У вас, в ледовых подземельях, свое общественное мнение, у нас — свое. Не находите, господин контр-адмирал?
— Может, и так.
— Но это ваш мир, а то — наш; как-то так уж случилось, что мы представляем разные миры. И давайте исходить из того, что теперь я — журналистка, аккредитованная при экспедиции адмирала Брэда рядом швейцарских и иностранных газетных изданий, оказалась в американском самолете под прицелом ваших асов.
— Так уж сложились обстоятельства, высокое собрание.
Брэд уловил тот момент, когда отношения германцев вновь обострились и зашли в тупик и, где шепотом, а где — жестикулируя, стал убеждать Фройнштаг, чтобы она смягчила тон и уговорила фон Риттера убрать свой эскорт. Как только Лилия дала знать, что смысл волнений адмирала ей понятен, в проеме отсека возник второй лейтенант морской пехоты Максвилл, Его появление оказалось весьма кстати: адмирал тотчас же снял наушники и, вытеснив морского пехотинца из отсека, приказал:
— Немедленно — в кабину пилота. Пусть разворачивается и берет курс на стоянку эскадры. Не обращая при этом внимания на поведение германских пилотов, их предупреждения, и угрозы.
— А если германцы откроют предупредительный огонь? — попытался уточнить второй лейтенант.
— Даже если откроют огонь на поражение. Огонь в ответ — и уходить в сторону эскадры, иначе они будут гнать нас в глубь Антарктиды до тех пор, пока у нас не кончится горючее. Могила на Южном полюсе — это, может быть, и престижно, да только не для меня. Выполняйте приказ, лейтенант. — Как только второй лейтенант ушел, Брэд вернулся в отсек. — Отвлекайте его, заговаривайте, — едва слышно попросил Фройнштаг. — Уходим на авианосец.
— Кстати, напрасно вы, адмирал фон Риттер, считаете, — мгновенно оживилась журналистка, — что Скорцени погиб. Еще в сорок четвертом году американский генерал-майор Доновэн из службы Алена Даллеса[38] стремился, заручившись поддержкой своего шефа, заполучить Скорцени. Когда в мае-июне прошлого года Международный трибунал начал слушать «Дело о Мальмеди»…
— То есть об участии диверсантов Скорцени в операции против англичан и американцев в их тылу в Бельгии в районе Арденн, — решил проверить свою память барон фон Риттер.
— Совершенно верно, адмирал. Так вот, среди более сотни подсудимых из числа диверсантов, действовавших в тылу противника в его форме, Скорцени не оказалось. Доновэн, насколько мне известно, так и заявил членам следственной комиссии, что Скорцени «славный парень» — «This is fine fellow!».
— Он прав, Фройнштаг. Хотя в той войне Доновэн и был нашим противником, но он прав.
Фройнштаг порывалась ответить, однако в эту минуту пилот начал резко разворачивать машину и так же, как и адмиралу, ей пришлось ухватиться за краешек привинченного к полу столика.
«Только бы германцы не открыли огонь, — пронеслось в сознании адмирала Брэда — Только бы они смирились с этим разворотом и нашим уходом в сторону эскадренной стоянки!»
— Говорите, говорите, — едва шевеля губами, подзадорил он Фройнштаг, воспринимая ее переговоры с бароном фон Риттером, как единственную надежду на избежание конфликта.
— Конечно, одной похвалы генерала Доновэна оказалось бы недостаточно для спасения первого диверсанта рейха, — мгновенно отреагировала Лилия, — поэтому накануне суда американцы вовремя поместили его в госпиталь и таким образом буквально вырвали из рук палача.
— И все же наши наземные агенты сообщали, что Скорцени все же был предан суду. Правда, источник был ненадежным.
— Со временем его и в самом деле судили, но это уже был другой процесс, другие судьи и другая компания обвиняемых. Но и тогда американский генерал-майор Макклур[39], выступавший на этом процессе в роли обвинителя, поразил судей тем, что заявил: если бы в его войсках служили такие офицеры, как Скорцени, он гордился бы этим. К тому же американский юрист подполковник Дарст предложил судьям вынести относительно Скорцени оправдательный приговор.
— И первого диверсанта действительно оправдали?! — при всем своем уважении к Скорцени барон не мог скрыть сопровождавшей его вопрос иронии. — Такое действительно произошло?
— Можете в этом не сомневаться. При этом, конечно, сыграло свою роль и предложение американского юриста, именно американского…
— Одним словом, теперь Скорцени, очевидно, работает в США, вместе с Ракетным Бароном Вернером фон Брауном? Хотя, было бы логичнее искать его, высокое собрание, в одной из диверсионных школ, в которых готовят агентов для заброски в Совдепию.
— Наверное, так оно и случилось бы, но, увы, насколько мне известно, сейчас он все еще находится в одном из американских лагерей для военнопленных