Но так это или нет, достоверно не известно…
Да, кстати, у Ягоды изъяли: денег советских – 22 997 рублей 59 копеек, в том числе сберегательную книжку на 6180 рублей 59 копеек; вина разных марок – 1229 бутылок (в большинстве своём – марочные, достойной выдержки – 1897, 1900 и 1902 годов производства); коллекцию порнографических снимков из 3904 штук; порнографических фильмов – 11; сигарет заграничных (в основном египетских и турецких) – 11 075 штук (и ведь кто-то же всё это считал!); чулок шёлковых и фильдеперсовых заграничных – 130 пар; револьверов разных – 19, коллекцию курительных трубок и мундштуков (из слоновой кости, янтаря и другого ценного сырья), состоящую из 165 экземпляров; антикварных изделий разных – 270; роялей, пианино – 3; одну пишущую машинку; чемоданов заграничных и сундуков – 24 и вдобавок… резиновый половой член!
Всё это неисчислимое добро благополучно перекочевало в руки преемника Ягоды, вступившего в должность несколькими месяцами ранее Николая Ивановича Ежова…
В этот тревожный период Ярослав многократно дискутировал со своим земляком Фролушкиным.
И один – последний – раз с Бокием…
Но сначала была условленная встреча с Пчеловым.
Заходить в комнату тот почему-то не стал.
Постучал в двери и попросил выйти на улицу, где продолжил гнуть свою линию, пытаясь уличить студента в связях с Конторой.
Но Плечов снова не поддался…
Очередная встреча с комиссаром, состоявшаяся 3 февраля, тоже дала немало пищи для размышлений.
Но обо всём по порядку.
29 января Плечов решил проинформировать куратора о содержании последней беседы с Фролушкиным и странном поведении своего бывшего сослуживца. На обычном листе из школьной тетрадки написал донесение и пошёл в Тайницкий сад (после того как Глеб Иванович оборудовал в старой яблоне тайник, наведываться туда в строго обозначенные сроки стало вовсе не обязательно).
Провернул ключ в скважине и сразу обнаружил коротенькую записку: «В условленное время на прежнем месте».
После чего прождал ещё четыре дня.
И вот он снова привычно устроился на явочной скамье. Минута, другая… Пять, десять…
Вдоль аллейки – шастают толпы незнакомых людей.
Изысканные наряды, благородные лица. По всему видать – творческая интеллигенция. Но вот один из них отстал от общей группы и молча ткнул ему тростью в колено.
Так и есть – Бокий.
Ярослав на всякий случай в мыслях досчитал до тридцати, осмотрелся и неспешно побрёл в глубь сквера.
Глеб Иванович стоял за широким стволом исторического дерева и мял в руках его депешу.
– Да, странные дела творятся в нашем государстве… Извращенцы и националистические мерзавцы, а часто эта легко воспламеняющаяся смесь умещается в одном флаконе, снова рвутся к власти. Так уже было в далёком семнадцатом году. Залили, сволочи, Россию кровью, чтобы удовлетворить свои амбиции…
Чего-чего, а столь откровенной антисоветчины студент явно не ожидал!
– Нельзя так. Все люди – братья, – несмело возразил.
После чего комиссар взглянул на него, как на умалишённого:
– «Вы, Шариков, чепуху говорите. Причём безапелляционно и уверенно».
Плечов знал, откуда эта цитата. Изданная в Риге повесть «Собачье сердце», написанная неким Михаилом Булгаковым, пьесы которого шли во многих московских театрах, пользовалась среди студентов МИФЛИ популярностью – вот и сейчас она гуляла по рукам в их общежитии.
Но виду не подал.
– Это почему же? – спросил, скорчив глупую гримасу: пусть лучше Бокий считает его недоумком, чем почитателем запрещённой самиздатовской продукции!
– Я эту шайку-лейку хорошо знаю, – не успокаивался комиссар.
– Зачем вы рассказываете мне об этом?
– Чтобы знал, кто нами пытается править. И не только нами – всем миром! Придёт пора, я такой компромат из чёрной папки вытащу – не один примазавшийся к рабоче-крестьянской власти жулик ответит!
– Думаете, это поможет?
– Вряд ли. Маховик запущен… Но я буду сопротивляться.
– Давайте сменим тему – тошнит уже! Столько грязи за несколько секунд на меня ещё никто не выливал.
– Давай… Хорошо хоть твой профессор не той породы оказался. Говоришь, правильный мужик?
– Ага!
– Вот что я тебе скажу по секрету, Слава… В каждой спецслужбе, в том числе и нашей, имеются подразделения, специализирующиеся на вербовке извращенцев. Ещё царская разведка весьма преуспела на этом «благородном» поприще. Полковник Альфред Рёдль, может, слыхал?
– Нет, не слыхал, товарищ комиссар!
– Начальник агентурного отделения разведывательного бюро Генерального штаба вооружённых сил всей Австро-Венгерской империи…
– Ого! Серьёзный дядечка!
– Ему подсунули молодого улана – он и рад стараться. Все секреты выболтал! Ах, если бы в Генштабе российской императорской армии тогда вняли его совету и начали войну первыми – не было б тогда ни разрушительной Великой войны, ни революции, ни кровавой гражданской розни!
– Что это вы такое запели, Глеб Иванович?
– В конце жизни многое видится по-иному.
– Так говорите, будто вам за девяносто…
– Неважно сколько тебе лет, важно, сколько ещё жить осталось!
– И сколько же?
– Счёт пошёл на месяцы, может быть, даже на дни! Жаль, конечно… Супруга молодая, дочурке ещё и полгода не исполнилось29 – вот оно счастье, живи и радуйся. Хоть бы до её первого дня рождения дотянуть! Но не дадут, сволочи, нутром чую…
– Чего так пессимистично?
– Это не пессимизм, мой юный друг, это реальная аналитика, ты ведь будущий философ – разницу знаешь. Всех старых большевиков уже арестовали. Против меня тоже плетут нити интриг. Но я не даюсь. Пока.
– Держитесь, дорогой Глеб Иванович. Как же без вас?
– Легко! Ты сам хоть не высовывайся. Придут – хорошо, не придут – ещё лучше. Задачу найти апостолов поставили на самом верху. Пока ты задействован в операции по её выполнению – тебе ничего не грозит.
– Уверены?
– Ещё как… Кое у кого из наших «манечка»30 – украсить ими один из залов Кремля. Хотя, чужая душа – потёмки… Может, хотят установить фигурки ещё где-нибудь? И срубить рядышком деревянную церковку – чтоб недалеко ходить, когда наступит время замаливать грехи! Ладно… Мне пора… Да… Насчёт твоего «второго сапога», я имею в виду Пчелова… Будь крайне осторожен. И ни при каких обстоятельствах не поддавайся на провокации – он работает ещё на кого-то, а на кого – мы пока не установили.
– Постарайтесь сделать это быстрее, чтоб я знал, как с ним себя вести.
– Так, как и до этого. При любых расспросах – ничего не знаю, ни с кем не связан, никому не стучу. Понятно?
Комиссар посмотрел на агента с какой-то невероятной тоской-печалью-грустью в беспросветно тёмных глазах и протянул для прощания руку, чего никогда ранее не делал, видимо, из опасения заразить туберкулёзом, которым он страдал ещё с царских времён.
– Так точно! – слабо улыбнулся Плечов, бережно пожимая её.
В первый и последний раз.
Все беседы с Фролушкиным, а их, как уже говорилось, в феврале – апреле 1937 года было немало – и наедине, и в компании друзей, – тоже, в основном, вертелись вокруг извечных тем: Всевышний, космос, вездесущие евреи и конечно же геи…
Приводить их целиком – не имеет никакого смысла. Но и полностью игнорировать – тоже нельзя. Вы ведь должны знать, какие проблемы обсуждались тогда в интеллигентской среде, как советские философы, случайно оказавшиеся в центре нашего повествования, интерпретировали те или иные события жизни своей молодой страны, кого почитали, кому поклонялись, что думали о вечных (человеческих, как теперь говорят), ценностях.
Чтобы не утомлять читателя – спрессую в один «файл» все главные ответы-вопросы и помещу в одну главу…
– А вот один мой знакомый утверждает, что особенно много извращенцев среди иудеев…
– Кто такой мудрый?
– Секрет! Но он был женат на еврейке и утверждает, что, как и ваш знакомый Фрейд, знает проблему изнутри.
– Возможно… Дело в том, что они длительное время размножались в пределах одной, в общем-то, незначительной по числу и часто связанной близким родством группы людей, то есть, по сути дела, занимались кровосмешением, а это неизбежно должно было привести к возрастанию количества извращенцев и психически больных.
– Евреи там, где деньги, а деньги там, где власть…
– Именно поэтому среди руководства всех стран, в том числе и нашей Родины, немало гомосексуалистов, садистов, психов и прочих извращенцев.
– Логично!
– И именно поэтому в царской России евреи подвергались гонениям, выраженным во «Временных правилах», предполагавших введение ценза оседлости и ограничивавшим количество претендентов на получение высшего образования из числа лиц еврейской национальности. Кроме того, в Уголовном кодексе империи существовала статья, по-моему, девятьсот девяносто пятая, запрещавшая добровольный анальный секс. А следующая – девятьсот девяносто шестая, предусматривала уже более серьёзное наказание за педерастическое насилие. По ней можно было запросто загреметь в Сибирь лет так на десять, а то и двадцать.
– Ого!
– Но на однополую связь по обоюдному согласию правительство и Церковь, по большому счёту, смотрели сквозь пальцы. Мужеложство процветало даже при императорском дворе и в аристократической среде, не говоря уже о «рафинированной» русской интеллигенции.
– Вы антисемит?
– Упаси боже! Напротив, я категорически убеждён, что все мы – из одной пробирки. Или же от Адама и Евы.
– А они какой, по-вашему, были национальности?
– Можно подумать, ты не знаешь.
– Выходит, мы все евреи?
– Абсолютно. Но среди нас есть жиды, то есть те, кто угнетает и обирает остальное население планеты, в том числе тех же самых евреев.