— Здравствуйте, доктор, что у вас сегодня нового? — спросил я.
— Сейчас кончу писать рапорт, — ответил он, вставая мне навстречу. — Дела персидского правительства в Луристане неважны. На днях опять племена напали на правительственные войска. Около трехсот человек убитых. Вчера вечером из Тегерана вновь отправлены на фронт два полка пехоты и артиллерия.
— А как относятся к восстанию соседние с лурами племена? — задал я вопрос.
— Пока достоверно неизвестно, но есть слухи, что Вали Пуштекуха тайно поддерживает восставших. К бахтиарам же повстанцы послали делегатов для переговоров о совместном выступлении. Шах тоже посылает военного министра Сардар-Асада к бахтиарам, чтобы удержать их от присоединения к восставшим, — ответил доктор.
Нас очень интересовало восстание в Луристане, где строилась шоссейная дорога, которая должна была соединить непосредственно Тегеран с южными провинциями Персии.
— Доктор, я сегодня должен выдать вам жалованье. Напишите расписку на сто двадцать туманов, — попросил я.
— Большое спасибо. Я как раз очень нуждаюсь в деньгах и уже приготовил расписку, — сказал он и, вынув из кармана клочок бумаги, подал мне.
— Доктор, — спросил я, читая расписку, где он подписался номером первым, — а какую кличку вы носили при царе?
— О, я тогда работал у одного полковника, и он мне дал кличку «Филин». Это, кажется, русская фамилия? — спросил он.
— Да, да! — подтвердил я и только в тот момент ясно увидел, что он очень похож на филина.
— Ну, я не буду вам мешать работать, — сказал я, передав доктору деньги, и вышел из канцелярии.
Не успел я позавтракать, как раздался звонок внутреннего в посольстве телефона. Это Орбельян, заведовавший одной из групп секретной агентуры, просил разрешения прийти с докладом. Официально он работал корреспондентом ТАСС при посольстве, фактически же в течение пяти лет был одним из предприимчивых агентов и числился под номером три.
Я перешел в приемную комнату, и спустя короткое время пришел Орбельян: тридцатилетний молодой брюнет, с крупными чертами лица и толстыми губами, он производил впечатление медлительного, спокойного человека. В руках у него портфель с бумагами, который он, усевшись, положил на стол.
Орбельян состоял членом иранской коммунистической партии и членом армянской рабочей партии, а в тайной сети ОГПУ был «групповиком», то есть в своем распоряжении имел целую группу секретных агентов. На нем лежала задача поддерживать связь с членами группы и вербовать новых агентов.
Номером четвертым был чиновник министерства общественных работ в Персии, бывший родственник министра двора Теймурташа. Его братья, работавшие в министерстве финансов, носили номера восемь и девять. Три брата каждый вечер доставляли Орбельяну всю переписку, поступавшую в министерства финансов и общественных работ. Орбельян выбирал из нее все, что может интересовать ОГПУ, фотографировал документы, и затем переписка доставлялась обратно в министерства. Учет документов в персидских министерствах поставлен настолько плохо, что иногда некоторые интересовавшие нас «дела» мы задерживали на несколько дней. Никто в министерствах этого не замечал. — Ну, давайте начнем, — предложил я.
Орбельян, раскрыв портфель, медленно вынул аккуратно сложенные пачки бумаг.
— Источники номер четыре и девять вчера доставили досье о дорожном строительстве в Персии, которое вы просили достать. Тут маршрут будущей Трансперсидской железнодорожной линии и смета, представленная министром финансов Носратэ Довле и утвержденная советом министров, — докладывал Орбельян, передавая одну из пачек. — Кстати, номер четыре хочет выехать через неделю в Германию на лечение и просит перед отъездом свидания с вами, — добавил он.
— Ладно, об этом поговорим позже, давайте дальше, — ответил я, чувствуя, что № 4 будет просить денег.
— Вот тут несколько рапортов представителя персидского правительства при правлении англо-персидской нефтяной компании от источника номер шестнадцать. Две шифрованные телеграммы поверенного в делах Персии в Багдаде на имя председателя совета министров от источника номер тридцать три, — продолжал Орбельян, передавая новые бумаги.
— А, это очень важно. А как поживает тридцать третий номер? — спросил я.
— Он уже не боится давать нам шифровки и очень благодарен за триста туманов, которые я ему передал. Он тоже очень хочет увидеться с вами, — ответил Орбельян.
— Да, с ним нужно встретиться. Это нужный источник. Когда будет удобнее с ним встретиться? — спросил я.
— Если хотите, сегодня в десять часов вечера, — предложил он. Я согласился и сделал пометку в своей записной книжке.
— Вчера ночью источник номер десять доставил двенадцать дипломатических пакетов. Отметьте это также, — сказал Орбельян, — кроме того, он просил передать, что выданный ему сахар уже продан, а новую партию сахаротрест без вашего разрешения не отпускает. Затем он просит, чтобы ему отпустили еще какой-нибудь товар, ибо одним сахаром никто не торгует, и купцы на базаре начинают подозревать, что тут дело нечистое. Он просит мануфактуры и спичек, — добавил Орбельян.
— Хорошо, я сегодня устрою, чтобы ему выдали нужный товар. А что у вас еще?
— Больше ничего. Напоминаю, что у вас на сегодняшний вечер свидания в восемь, девять, десять и одиннадцать часов. Да, а что мне ответить номеру четвертому? — опять спросил он.
— Дайте ему сто туманов на лечение. Я сообщу в Москву о его приезде, и его там встретят и свяжут с берлинской резидентурой. Дайте ему пароль для встречи в Москве. А мне с ним видеться нет смысла.
Мы вышли вместе и направились в канцелярию.
Там уже кипела работа. На одном из столов лежала куча пакетов с сургучными печатями. Тут были пакеты почти всех дипломатических миссий в Тегеране. Некоторые из них лежали распечатанными. Над одним из них, наклонившись над столом, работал мой помощник Маркарьян. Он почти еще мальчик. Ему не больше двадцати трех лет, но выдающийся подбородок говорит о решительности, а выражение глаз — о настойчивости его характера. Он медленно вводил костяную ручку в полувскрытый конверт и осторожно вскрывал его шире. В углу за маленьким столиком сидела молодая шатенка — наша машинистка и стучала на машинке.
— Здорово, Сурен, что так долго возишься с почтой? — спросил я.
— Да вот из-за бельгийских пакетов, — ответил он, продолжая работать, — представь себе, на двух бельгийских пакетах я потерял больше времени, чем на остальных десяти. Этот бельгиец всегда смазывает внутренний пакет гуммиарабиком и вкладывает в другой. И пока отдерешь, проходит два часа времени. Зато смотри, какая работа. Нельзя найти следов вскрытия, — хвалился Маркарьян.
И действительно, нужно отдать ему должное. В течение месяца Маркарьян так набил руку по вскрыванию пакетов, что превзошел даже своих учителей.
— Да, ты молодец. А какие еще пакеты поступили сегодня? — спросил я.
— Три английских, четыре из персидского министерства иностранных дел, один германский и один французский. Они уже все обработаны. Остался вот последний бельгийский, — показал он на лежавший перед ним толстый полувскрытый пакет.
— Ну, ну, кончай скорее. Через час нужно идти с докладом к послу, а он как раз интересуется бельгийскими пакетами, — сказал я и направился в лабораторию.
Это две маленькие клетушки, набитые всяческими фотографическими принадлежностями. В передней комнате на станке укреплен аппарат «Лейтц». На веревках сушатся заснятые пленки. У ванночки фотограф Артемий промывал свежие пленки.
— Сколько снимков сделано сегодня? — спросил я его.
— Пока тридцать, — ответил он, вынув руки из кюветки и вытирая их.
— А вчерашние уже готовы, — и он направился в следующую комнату за ними. Взяв снимки, я вернулся в канцелярию и, передав несколько инструкций Маркарьяну, возвратился к себе. В моей спальне стоял большой несгораемый шкаф, куда я положил готовые снимки.
— Алло! Можно к тебе? — спросил генеральный консул Вайцман, приоткрывая дверь.
— Входи, входи! Очень рад, — пригласил я.
В комнату вкатился маленький, полноватый брюнет в пенсне, с официальной улыбкой на лице и с огромным кожаным портфелем в левой руке.
— А я был у полпреда и думаю, дай загляну к Агабекову. Кстати, у меня дело к тебе, — продолжал он, роясь в раскрытом портфеле. — Вот список желающих получить визу в СССР, а это список подавших заявление о приеме в советское гражданство. Пожалуйста, проверь и долго не задерживай. В особенности список уезжающих, ибо многие хотят выехать с первым пароходом, — просил он, передавая бумаги.
— Я, кажется, никогда больше трех дней не держу твоих бумаг, — возразил я.
— Знаю, знаю, — торопливо перебил он меня, — я это так, для порядка. Вот тебе еще пакет от представителя Коминтерна. Он вчера был у меня и жаловался на трудные условия работы. В местной компартии много ненадежной публики. Масса провокаторов. Он посылает тебе список членов организации и просит, чтобы ты проверил их через свою агентуру.
Я вскрыл поданный пакет и просмотрел длинный список фамилий.
— Ладно, ладно, только надеюсь, это не срочно. У меня и так много своей работы, — ответил я.
— У меня тоже нагрузка от Коминтерна. Получил из Москвы циркуляр о подготовке съезда делегатов компартий Востока в Урмии. Нужно подобрать делегатов, проверить их, дать им под благовидным соусом визы, а многих, кроме того, снабдить деньгами. Вообще работы хватает, — вздохнул Вайцман.
Раздался телефонный звонок.
— Товарищ Агабеков! Я сейчас свободен, если вы не заняты, то приходите ко мне, — услышал я голос полпреда Давтьяна.
— Ну ладно, я еще забегу к тебе, и мы потолкуем. А сейчас извини, меня вызывает полпред, — сказал я Вайцману и выпроводил его за дверь.
Оставшись один, я стал подбирать бумаги для информации посла.
Большой роскошный кабинет. Повсюду ковры и красного дерева мебель, обитая дорогой кожей. Посреди комнаты за громадным письменным столом лицом к дверям сидел посол Давтьян. До своего назначения в Персию он был советником посла в Париже. Студенческие годы Давтьян провел в Бельгии. Его длительное пребывание в Европе оставило на нем резкий отпечаток, выделивший его среди остальных крупных советских работников. Высокий, красивый брюнет, с правильными чертами лица, с вечно корректным обращением к окружающим, Давтьян производил очень выгодное впечатление. В отличие от прежних послов, Давтьян имел еще то преимущество, что владел европейскими языками. При всех этих качествах и той выгодной политической обстановке, каковая была налицо в период его назначения в Персию, Давтьян мог бы проделать большую работу для советского правительства, но оборотная сторона его характера сводила на нет все его преимущества. Он был трусливым, нерешительным человеком, без всякой инициат