Наверное, этот парень никогда в жизни и не носил другой одежды: брюк, ботинок. К счастью, на острове всегда жарко. Как узнает наш гид, погонщика слона зовут Матевадера.
Жак Кан вынимает блокнот и спрашивает Матевадеру:
— Это ваш слон?
— Нет, что вы! Я не настолько богат, чтобы прокормить Бинго. — И Матевадера громко хохочет при мысли, что его приняли за обладателя такого сокровища. — Бинго принадлежит восемнадцати семьям нашей деревни. Мы его сообща кормим, и он работает на нас всех.
— А что ваш слон умеет делать?
— Все, что нужно. Ведь слон — это наш подъемный кран. Бинго вырывает деревья, носит камни, которые мы ему привязываем к цепи. Кроме того, мы его сдаем внаем — на стройку в город Ратнапуру. Там он носит кирпичи и бревна.
Жак дает Матевадере рупию.
Но Матевадера со свойственной деревенским жителям непосредственностью говорит:
— Бинго принадлежит восемнадцати семьям. И все, что он зарабатывает, и все, что ему дарят господа иностранцы, мы делим на восемнадцать частей. Так, что господин, вы подарили мне всего пять центов.
Жак дает Матевадере еще пять рупий, и теперь тот доволен.
Следующего слона замечает Ришард Фрелек. Мы просим Винсента Амасурая остановить машину. Но у того распланирована каждая минута.
— Господа, если вы будете задерживаться возле каждого слона, то мы уже никогда не сможем возвратиться в Коломбо, — говорит он.
Впрочем, интерес к слонам у нас скоро пропадает. Они теперь все чаще встречаются на дороге. Вот погонщики купают в реке целое стадо слонов. Слонам тоже жарко: нещадные солнечные лучи пробивают даже их толстые шкуры. Слоны весело барахтаются в воде, выпуская из своих хоботов-брандспойтов мощные водяные струи.
Еще несколько часов пути, и мы приезжаем в город Ратнапуру — один из крупных центров страны. В сущности же, это совсем небольшой городок — в нем несколько десятков тысяч жителей. Как же это так получается?
— Ратнапура — это город самобытных умельцев, — объясняет гид. — Здесь процветает много древних промыслов. Изделия мастеров Ратнапуры известны по всей стране и за ее пределами.
Здешние ремесленники группируются по профессиям, и каждый цех занимает отдельные кварталы, как это было в средневековых европейских городах. Дом ремесленника обычно двухэтажный. В верхнем этаже — жилье, в нижнем — мастерская, она же и лавка. Ремесленник здесь работает и здесь же продает свои изделия, образцы которых выставляет на тротуар. Возле лавки громко и пронзительно кричат мальчишки, предлагая прохожим купить товары. Винсент Амасурая останавливает «фиат» на бойком перекрестке, и мы заходим в одну из лавок-мастерских. Несколько человек, сидя прямо на полу, вырезают из брусков черного дерева маленьких слоников — прекрасные сувениры. Черное дерево отличается необычайной крепостью. По просьбе Винсента один из ремесленников берет в руки железный молоток и с силой ударяет им по небольшому бруску. Брусок не только не раскалывается, на нем не остается даже малейшего следа от удара.
Но не поделками из черного дерева известна Ратнапура. Она славится другим. «Ратна» по-сингальски означает «самоцвет», «пура» — город. Ратнапура в переводе на русский — «город самоцветов». С незапамятных времен в окрестностях города добываются алмазы, сапфиры, рубины, аквамарины, топазы, гранаты, аметисты, а в самом городе имеется множество гранильных мастерских. Один из каждых пяти жителей города или ищет, или обрабатывает, или продает драгоценные камни. Много веков назад торговлю самоцветами захватили в свои руки арабские купцы, и поэтому-то еще в средние века цейлонские драгоценности были известны всему миру под названием магометанских камней. И до сих пор гранильным ремеслом здесь занимаются исключительно мавры.
В первой же гранильной мастерской мы познакомились с мавританским юношей Хамедом Султаном. Сложив по-турецки ноги, он сидит перед деревянным станком, похожим на ручную швейную машину. Станок наглухо вделан в земляной пол. Правой рукой с помощью бечевы, привязанной к деревянному пруту, мастер придает вращательное движение оси металлического диска, а левой прижимает к диску рубиновый камешек, закрепленный на другом прутике. Мы восхищаемся работой гранильщика Хамеда Султана. Не имея никаких измерительных инструментов и приборов, он на глаз вытачивает на драгоценных камнях миллиметровые грани. И камень, приобретая все более четкие формы, ярко вспыхивает красным огнем.
— Искусство гранения драгоценных камней передается из рода в род, — поясняет Винсент Амасурая. — Будьте уверены, что отец Хамеда, его дед и дед его деда тоже были гранильщиками.
Из мастерской мы направляемся в центр города на улицу ювелирных магазинов. В их роскошных витринах лучатся, играют всеми цветами радуги несметные сокровища: драгоценные камни всех размеров и форм.
— Вот эти сапфиры для медальонов. А вон этими рубинами украшают золотые перстни и брелоки, — показывает гид.
Мы видим слона из черного дерева, глаза которого сделаны из крупных бриллиантов. В витринах выставлены золотые браслеты, портсигары, статуэтки, усыпанные аметистами, гранатами, сапфирами, топазами, аквамаринами, рубинами.
— Хорошо бы взглянуть, как добываются эти камни, — говорит Олег Скалкин.
— О, это не так сложно, — улыбается Винсент Амасурая. — У меня есть приятель, крупный промышленник, у него много шахт.
Едем к приятелю Винсента Амасурая.
Высокий полный человек любезно раскланивается с нами и приглашает в дом. Большой особняк со множеством комнат говорит о богатстве и достатке хозяина. Всюду дорогая мебель, на стенах старинные картины голландских мастеров.
— Ах, как жалко, что вы ничего не увидите! — всплескивает руками промышленник, узнав о цели нашего визита. — Прошли ливни, и шахты затоплены. Все работы прекращены. Кругом одни убытки, одни расстройства…
Он долго еще рассказывает нам, как трудно ему живется.
Наша компания покидает дом промышленника, несколько раздосадованная. Но Винсент Амасурая нас успокаивает:
— Мой приятель что-то преувеличивает. Тут на каждом шагу шахта. Какая-нибудь да работает. Ничего, найдем…
Минуем большой мост, проложенный через бурную, стремительную реку, берега которой покрыты буйной растительностью, оставляем машину на дороге и идем пешком в деревню, которая называется Элапата. Крыши ее остроконечных хижин виднеются невдалеке сквозь густую листву.
— На этом берегу местность повыше, сюда, должно быть, и не дошла вода. Здесь мы и посмотрим шахты, — ободряет нас Винсент.
Мы озираемся в надежде увидеть мощные копры, шахтные строения. Но ничего нет. Проходим деревенскую улицу, вызывая немалое удивление жителей, особенно мальчишек, минуем небольшую рощицу. Перед нами открывается узкая долина.
— Ну, вот, не зря ходили! — восклицает наш проводник. — Эта шахта, конечно, работает.
Глядим туда, куда показывает Винсент Амасурая, и видим трех полуголых людей, склонившихся над какой-то ямой.
— Где же шахта?
— Так вон она и есть!
Мы подходим к яме. Один из рабочих стоит по пояс в воде, в руках у него большая плетеная корзина. Другой лопатой нагребает ему в корзину песок, смешанный с гравием. Третий сидит на корточках и наблюдает за двумя другими.
— Это надсмотрщик, — поясняет Винсент Амасурая. — Он следит, чтобы рабочие не спрятали самоцветов. Правда, иногда землекопы умудряются проглатывать камни. Но надсмотрщик не должен зевать.
Насыпав корзину доверху, рабочие промывают песок до тех пор, пока на дне ее не останутся только камешки. Тогда они внимательно рассматривают их и, не найдя драгоценных, выбрасывают. И все начинается сначала.
— Россыпи драгоценных камней залегают здесь совсем неглубоко, — рассказывает Винсент Амасурая. — Яму копают обычными лопатами, землю из нее вытаскивают ведрами и высыпают в отвал. Вот и вся шахта. К отвалу по небольшому каналу подводится вода, и всю вынутую землю промывают вот в таких корзинах. Если попадаются драгоценные камни, они остаются на дне. Способ этот старый. Так, наверное, добывали самоцветы и тысячу лет назад.
— Эдак ведь каждый может искать рубины и аквамарины! — восклицает Жак Кан. — Взял лопату, ведро и корзину…
— Не скажите, — останавливает его Винсент Амасурая. — Прежде, чем рыть шахту, надо иметь по крайней мере тысячу рупий.
— Для чего же? — удивляется журналист из «Юманите».
— Земля принадлежит помещику. Чтобы начать работы, ему нужно уплатить. Он же и получает львиную долю добытых драгоценных камней. Ведь помещику принадлежит не только земля, но и все, что лежит в ней.
— Много ли вы зарабатываете? — спрашивает Ришард Фрелек одного из рабочих.
— Когда как, — отвечает человек, стоящий в воде. — Четыре года назад мы, шестеро рабочих, нашли два камня стоимостью в двадцать тысяч рупий. Хозяин щедро заплатил нам: семьсот рупий. С той поры мы больше не находили таких дорогих камней. Но мы не теряем надежды. Ведь нам может повезти еще раз!
Рабочий закашлялся, и из его груди вырвался надрывистый, болезненный хрип. Потом он снова взялся за работу.
К машине мы возвращались молча. Я шел и думал о тяжелом труде этих худых, измученных людей, которые весь день работают в воде под палящими лучами экваториального солнца, наживая ревматизм и чахотку. Работают для того, чтобы камни, добытые их рабочими руками, засверкали в ожерельях и браслетах обленившихся заморских аристократок.
И Ратнапура — город самоцветов не казался таким уж блистательным и сказочным…
За Ратнапурой селения встречаются все чаще и чаще. Теперь они стоят не в лесах, а прямо по обочинам большой автомобильной дороги. В центрах поселков на возвышенности, огражденной камнями, растут священные деревья — предмет поклонения буддистов. Хижины в селениях низкие, душные, поэтому вся жизнь людей проходит на улицах.
Завидя машину, торговцы кокосовыми орехами, апельсинами, бананами начинают пронзительно и зазывно кричать. Тут же местные кулинары готовят пищу, и люди, съев чашку риса, обильно приправленного перцем и пряностями, ложатся отдыхать прямо на землю, накрыв головы кусками белой материи.