Еще совсем недавно коробейник М. Л. Богуславский торговал от дорожного орса у Киевского вокзала в Москве. Он настойчиво продвигал в массы разноцветные кофточки, шерстяные платки и пуховые чепчики, без особых напоминаний давал сдачу, вообще старался торговать вежливо. И вдруг его как ветром сдуло. Пропал человек.
Но в одном месте он пропал, а в другом нашелся. Коробейник Богуславский и следователь Николай Михайлович Коньков встретились в служебной обстановке, познакомились и приступили к делу. Поначалу коробейник удивлялся, почему он сидит перед представителем закона, а не в президиуме торжественного собрания торговых работников. Ведь его набожность и кротость достойны упоминания в книгах «Жития святых», но ни в коем случае не в обвинительном заключении. Как и большинство апостолов, он ведет глубоко нравственную, осмысленную и вместе с тем крайне скромную жизнь. Он вынужден содержать жену-домохозяйку, воспитывать дочь-невесту, оплачивать коммунально-бытовые услуги: электричество, газ, водопровод…
А следователь Николай Михайлович достоверно знал, что платить за электричество Богуславскому не так уж было накладно. Он мог бы построить себе небольшую электростанцию да еще уплатить за газ на пятьсот лет вперед. Средства у него были, и немалые! Коробейник сбывал продукцию, которую производили жулики в разных артелях, и получал большой воровской процент. Но коробейник долго не признавался, хитрил, увиливал. И стал реально рассуждать лишь под тяжестью улик.
— Никакой я не апостол! — воскликнул тогда М. Л. Богуславский. — Я мот и бонвиван. Я обхожу пять ресторанов за вечер, всюду пью и гуляю, прикуриваю сторублевками от свечей, заказываю музыку, танцую и пою. Потом беру три таксомотора. В первом еду сам, во втором везу шляпу и в третьем — трость. Играю на бегах, прожигаю жизнь с различными красавицами, сорю деньгами…
Но странное дело, игрок и кутила не знал, в каком количестве и в какую сторону бегают лошади на ипподроме, и не мог припомнить название хотя бы одного московского ресторана. Нет, он не был бонвиваном. Он просто хотел показать следователю, что у него за душой не осталось и ломаного гроша…
Я не имел ни малейшего представления о М. Л. Богуславском, когда мне позвонил Николай Михайлович:
— Хочешь посмотреть, как добываются бриллианты?
Я подумал, что меня приглашают в Якутию, и спросил:
— Что с собой брать? Меховые унты, фуфайку на гагачьем пуху, кирку?
— Бери карандаш и блокнот. Клады лежат совсем рядом, в Рабфаковском переулке.
Я еду на метро до станции «Бауманская», где меня ожидает Николай Михайлович. Еще через десять минут мы стучимся в какой-то неказистый деревянный домишко, проходим внутрь и, как в волшебной сказке, попадаем в хоромы. Светлые комнаты, паркетные полы, дорогая мебель, на стенах картины, на этажерках хрусталь. И среди всего этого замаскированного великолепия сидят жена-домохозяйка и дочь-невеста.
— В-в-в… Ах, эти проклятые зубы! — заголосила вдруг жена-домохозяйка, хватаясь за щеку. — Ну скажите, откуда в этом доме бриллианты?
При слове «бриллианты» дочь-невеста оживилась:
— Ой! А я их никогда не видела. Какие они бывают? Голубые? Розовые? Лиловые? Вот бы взглянуть хоть одним глазком!
А Николай Михайлович подошел к телевизору и неожиданно обратился ко мне:
— По-моему, в нем должны быть помехи. Скажи, ты что-нибудь понимаешь в телевизионных антеннах?
Я ответил, что когда-то устанавливал комнатную проводку, и следователь решил, что этого вполне достаточно.
— Придется нам слазить на крышу, — сказал он.
По приставной лестнице мы забрались наверх и стали разглядывать антенну. Мне она показалась самой обычной, а Николай Михайлович решил, что один брусок вроде бы лишний.
— Давай-ка отдерем его, — сказал он. Николай Михайлович взялся за брусок, я стал ему помогать. Брус отвалился.
— Сколько бы ты отдал за эту деревяшку? — спросил меня Коньков, рассматривая в руке кусок необструганной сосновой доски, позеленевшей от сырости. — Больше пятака, наверно, не дал бы? А вот другой коробейник выложил бы за нее миллион!
Мы спустились с крыши, вошли в дом, сели за стол, и Николай Михайлович расколол брусок пополам. Из него, гулко стуча по столу, высыпались десять прозрачных камешков.
Жена-домохозяйка закричала совсем дико — очевидно, дал себя знать больной зуб. А у дочери-невесты любопытство внезапно пропало. Она вспомнила, что где-то уже видела бриллианты и это совсем неинтересно.
А нас бриллианты заинтересовали всерьез. Я брал их один за другим и вымерял каратомером, а Николай Михайлович писал протокол.
— Ну что я говорил! — молвил он, когда протокол был составлен. — Бриллиантов-то оказалось почти на миллион в старых деньгах. В обыкновенный чурбак мсье Богуславский умудрился упрятать ценностей в семь раз больше, чем мадам Петухова в свои знаменитые двенадцать стульев.
Мы были довольны своей поездкой в Рабфаковский переулок, а бывший владелец бриллиантовой антенны сильно огорчен.
— Телевизор работал хорошо. Как вам пришло в голову разбирать антенну? — убивался он.
Когда коробейник утер наконец обильные слезы, то качал клясться, что больше у него нет никаких сокровищ. Николай Михайлович ему не поверил. И правильно сделал. Вскоре еще одно полено с драгоценной начинкой обнаружилось во дворе среди дров.
— Я разорен! — в ужасе воскликнул М. Л. Богуславский. — Вот теперь у меня действительно не осталось ни копейки!
А Николай Михайлович опять не поверил. Он не поленился, съездил к теще своего подопечного и там в сарае обнаружил еще одну деревяшку, представляющую известный интерес для Государственного банка.
— У меня больше ничего нет, — ледяным голосом сообщил коробейник.
На этот раз Николай Михайлович поверил ему и взялся составлять обвинительное заключение.
Впрочем, М. Л. Богуславский мог бы избежать всех этих неприятностей. Он должен был прийти сам с повинной и принести все свои бриллиантовые поленья. Но он не пришел. На следствии ему бы стоило сразу во всем признаться и не заставлять занятых людей лазить по крышам и перекладывать поленья в разных сараях.
Однако коробейник не признавался, юлил, утверждая, что-де бриллиантов никогда не видывал и знать о них ничего не знает.
— Кто же положил бриллианты в вашу антенну?
— Наверное, моя бабушка. Когда я был совсем маленьким, то помню, она хвалилась, что у нее есть значительные ценности.
Но бабушка М. Л. Богуславского умерла задолго до революции, за много лет до изобретения телевидения и, понятно, не может нести никакой ответственности за проделки своего вороватого внучка.
1963 г.
СУТКИ С ПРИПУСКОМ
Если верить официальным документам, то в «Главкомплектстрое» перекрыты все известные достижения строительного дела. Рекорды эти не возникли вдруг на пустом месте, они росли постепенно, опираясь на предыдущий опыт.
Началось с того, что машинист бульдозера Бабкин (управление механизации № 2), зачищая баржи от песка и гравия, так был захвачен делом, что работал в течение целого месяца ровно по 19 часов в день. Высокие показатели бульдозериста Бабкина, отраженные в сменных рапортах и в выплатных ведомостях, привлекли пристальное внимание его товарищей. Рекорд был превзойден коллективными усилиями. Уже через самое короткое время каждый четвертый механизатор работал по 23 часа в сутки!
— А отдыхают ли эти товарищи? Едят ли? Пьют?
И отдыхают. И едят. И пьют. Тем не менее результат официально удостоверен — 23 часа в сутки!
До абсолютного рекорда теперь оставалось совсем немного: увеличить рабочий день только лишь на один час. И успех пришел сам собою. Машинист башенного крана Кириллова достигла максимального рубежа — 24 рабочих часа в сутки! Вместе с нею перешли на непрерывную круглосуточную работу машинисты Солнцев и Завадский.
Но можно ли остановить технический прогресс железными рамками суток? Конечно же, нет. Вскоре выплатные ведомости стали показывать, что отдельные работники успешно преодолевают временной барьер, работая в сутки более суток.
Мы не будем здесь приводить полный список укротителей времени. Назовем лишь имя абсолютного рекордсмена: машинист автокрана Головацкий сумел отработать тридцать два часа в сутки. Причем это достижение повторял три дня подряд.
Отдельные скептики стали, естественно, недоумевать: помилуйте, в сутках только двадцать четыре часа! Как же так получилось у машиниста Головацкого? Выполнял ли сн субподрядные работы на тех планетах, где продолжительность суток больше, или в наших земных условиях ежедневно вставал на восемь часов раньше?
Слухи о немыслимых достижениях строителей дошли до народных контролеров, и они прибыли на стройку, чтобы изучить опыт в целях его дальнейшего распространения. Контролеры направляются в СМУ № 1 и приступают к хронометрическому наблюдению за бригадой каменщиков т. Овчинникова, числящейся в передовых. Вопреки ожиданиям, хронометры показывают странное и удивительное. Почему-то бригада приступает к работе на час позже. В силу неясных обстоятельств обеденный перекур продолжается еще тридцать пять минут после перерыва. Наконец, каменщики надевают рукавицы, полные желанием установить какой-нибудь новый рекорд. Но тут приходится снимать рукавицы и снова устраивать затяжной перекур, потому что сорок минут не подают раствор. А за четверть часа до конца смены на работе уже никого нет.
Наутро хронометражисты приходят в бригаду монтажников т. Пилюева и являются свидетелями еще более странной картины. Бригада собралась вокруг своего бригадира, настроение приподнятое, по кругу ходит заздравная чаша.
В чем дело? Напрашивается ответ, что празднуют установление очередного рекорда. Наиболее юные члены бригады (молодые ноги) то и дело бегают в магазин и пополняют запасы спиртного. К работе бригада так и не приступает. Не приступает бригада к работе и на следующий день. Опять на площадке звенят стаканы, слышатся тосты, доносится нестройное пение.