Вокруг Афонькиных крутятся людишки темные, подозрительные. А добряк знай себе усердствует. Должностное лицо выступает в роли эдакого подгулявшего замоскворецкого лабазника, швыряющего деньги в оркестр. Это он. Афонькин, подписывает заведомо липовые финансовые документы. Это он, Афонькин, в халате врача выдает бюллетени отъявленным прогульщикам и пьяницам. Это он, Афонькин, содержит на ставках инженеров каких-то недоучившихся ремесленников.
— Инженеров мы найдем не скоро. Зачем деньгам-то пропадать? — поясняет Афонькин и делает вид, будто не понимает, что государственные деньги пропадают только благодаря его стараниям.
Афонькин добряк не только у себя в учреждении. После работы он продолжает оставаться таким же щедрым, сердобольным дядюшкой. Он соглашается ездить на такси с выключенным счетчиком. Он охотно помогает нечистому на руку кондуктору автобуса присваивать выручку.
— К чему мне билет? — светится улыбкой Афонькин, протягивая кондуктору пять копеек. — Оставьте себе.
При этом Афонькин чувствует себя личностью, свершившей благородный подвиг. Ему страсть как хочется, чтоб о его высоких душевных качествах слагали легенды и сочиняли песни.
А между тем лицо он вовсе не подходящее для хвалебных од. Он типичный сатирический персонаж. Он никакой не добряк. Добряк оттого и называется добряком, что жертвует своим. А Афонькин щедро раздает чужое. Ему не жаль чужого, потому что жаль своего. Попробуйте подарить третьим лицам шифоньер, телевизор или хотя бы детский свисток, принадлежащий Афонькину. Взвоет наш добряк, закричит: «Караул! Грабят!» — помчится в милицию.
Мы голосуем обеими руками за настоящую доброту, отзывчивость, сердечность. За то, чтобы молодоженам дарили хорошие подарки, чтобы гостей встречали по законам доброго гостеприимства. Мы, пожалуй, не стали бы протестовать, если бы Афонькин, горя желанием прослыть щедрым, подарил бы кондуктору свой пятак. Но что это за гусарство дарить то, что тебе не принадлежит! Что это за ухарство действовать якобы от имени и по поручению общественных организаций вопреки интересам общественных организаций!
От имени и по поручению общественных организаций с «добрячками» Афонькиными должен обстоятельно побеседовать прокурор.
1960 г.
ВОТ ТАКИЕ ЧУДЕСА
Что ни говорите, а в наше атеистическое время случаются еще чудеса самого разнообразного порядка.
В конце января рижский монтажник Петр Черкасов уехал в командировку на стройку в Армению. Петр Константинович обещал быть дома через два месяца, но в назначенный срок не вернулся. Зато появился почтальон и вручил его жене Алине Александровне телеграмму:
«Ереванском участке умер ваш рабочий Черкасов Петр Константинович. Сообщите принятые меры».
На бумаге — печать и вполне разборчивая подпись должностного лица.
Представьте себе положение женщины, получившей депешу о смерти мужа с нелепым требованием сообщить о принятых мерах. А какие меры тут теперь примешь?!
Алина Александровна оставляет двоих детей, тут же вылетает в Москву, а оттуда в Ереван. С дороги дает телеграммы родственникам в Волгоград, Свердловск и в другие города. Убитые горем родственники следом вылетают в Армению.
Не помня как, Черкасова наконец добирается до конторы стройучастка и первым делом пытается узнать, что же случилось с мужем.
— А вы будто не знаете? — отвечает начальник участка Р. О. Бархударян. — Он приехал к нам такой хилый, болезный. И вот вам результат.
— Да что вы! Петр Константинович отродясь ничем не болел!
— Петр Константинович? — переспрашивает вошедший шофер. — Так ведь третьего дня он благополучно сел в поезд и укатил домой…
Словом, выясняется…
Впрочем, ничего не выясняется. Перед Алиной Александровной не только не извинились, но даже не объяснили толком, что все-таки произошло. Вроде бы кто-то из командированных не то серьезно заболел, не то даже умер. Решили отбить телеграмму жене этого человека в Хмельницкую область. Хмельницкий адресат телеграмму вернул. Тогда начальник участка Р. О. Бархударян на основании каких-то своих рассуждений предположил, что умер Петр Черкасов из Риги, и доложил об этом в управление.
Говорят, что ошибка обнаружилась быстро. Но второй телеграммы отправлять не стали, чтобы не запутывать вопрос дальше. Дескать, сам Петр Константинович приедет со дня на день домой и лично урегулирует отношения со своей супругой…
Что уж там, удивительные вещи случаются под иными широтами, Удивительные и на первый взгляд просто необъяснимые. И хотя следующие примеры у нас не будут связаны со смертью и воскресением, это не дает нам никакого основания облегченно вздыхать и радоваться всяким эффектным иллюзионам.
На Чукотке директором одной из школ работал некто Ш. У этого Ш., конечно, есть фамилия, но поскольку речь идет о воспитателе, нам, по соображениям сугубо педагогического порядка, не хотелось бы трепать его имя без крайней необходимости. И вот этот Ш. обращается к нам сначала с письмом, а затем и с телеграммой. Оказывается, он уже три года не был в отпуске, а на четвертый решил все-таки куда-то поехать на курорт, отдохнуть, подлечиться.
Приняв такое решение, директор, как этого требует служебная субординация, понес заявление заведующей районо. Заведующая встретила директора весьма нервозно. Она заявила, что если Ш. не был в отпуске три года, то с ним ничего не случится и на четвертый год. Впрочем, он может ехать себе на здоровье, только пусть сначала на всякий случай напишет заявление об уходе.
«Как же быть, товарищи? — спрашивает нас Ш. — Ехать в отпуск и лишиться работы или продолжать директорствовать и остаться без отпуска?»
Мы просим органы народного просвещения Магаданской области разобраться в этом не очень уж сложном противоречии. Те разбираются и охотно пишут ответ:
«Ш. освобожден от должности директора школы по личному заявлению. Его объяснение, что заявление об увольнении написано под нажимом, вынужденно, не подтвердилось. Личных мотивов и предвзятости в рассмотрении вопроса об увольнении не обнаружено. Работая директором школы, он допускал крупные недостатки, за что ему неоднократно объявлялись административные взыскания».
В итоге нам сообщают, что все претензии бывшего директора необоснованны и восстанавливать его в прежней должности нельзя.
В общем, все ясно, понятно, кроме, пожалуй, одного: почему вопрос об освобождении плохого директора ставится в прямую зависимость от того, согласен ли он сидеть без отпуска четыре года или нет?
Приходится опять сноситься с Магаданом, настоятельно просить подойти к делу с максимальной ответственностью. И на редакционный стол ложится новый ответ. Теперь нам пишут, что в отношении к Ш. было допущено нарушение трудового законодательства. К его нуждам отнеслись невнимательно. Он снова работает директором школы. За три месяца, в течение которых его незаконно не допускали к работе, ему выплачены деньги, как за вынужденный прогул.
Не менее чудесные метаморфозы происходили с работником одного сибирского аэропорта П. Ф. Краснолицким. Вместе с семьей из шести человек он долго ждал очереди на новую квартиру. А когда местком аэропорта сел распределять новый дом, П. Ф. Краснолицкий оказался в далекой командировке. Тогда его жена Кира Викентьевна, как лицо непосредственно заинтересованное, спешит в местком и окольными путями узнает, что им подходящего жилья не выделяют. Зато в нарушение всякой очередности дают ключи от новых квартир разным другим лицам.
В тот же день редакционный телеграф принимает длинную и взволнованную телеграмму гражданки Краснолицкой.
Ввиду важности и срочности вопроса мы просим министерство проверить, как распределяются секции и этажи в новом доме сотрудников аэропорта. Министерство сочло возможным переадресовать эту просьбу территориальному комитету профсоюза авиаработников. А вскоре со ссылкой на компетентное мнение этой уважаемой организации временно исполняющий обязанности начальника управления наземных сооружений министерства подписывает официальный ответ:
«При проверке порядка распределения жилья в указанном Вами аэропорту фактов нарушения очередности и незаконного получения жилья не установлено. Списки на заселение дома утверждены исполкомом районного Совета депутатов трудящихся».
Не установлено так не установлено. Понятно, что больше веришь вполне официальной организации, чем просто домохозяйке, которая, как утверждает высокая проверка, «пользовалась при составлении телеграммы слухами, сплетнями и кривотолками».
Тем временем П. Ф. Краснолицкий возвращается из командировки. Его ждут не дождутся на заседании парткома. Он тут же откликается на приглашение и еще не знает, что высокое начальство взяло под защиту его прямых руководителей. Краснолицкого вызывают в зал, и секретарь парткома объявляет, что теперь будет разбираться персональное дело.
— Мое персональное дело? — удивляется Краснолицкий.
— Да, ваше, — говорит секретарь и просит подать ему жилищные документы Краснолицкого.
— Как-то все это странно, — удивляется приглашенный, — вы мне отказали в жилье и вы же меня хотите наказать. За что же?
— Твоя жена писала в редакцию.
— А разве в редакцию писать нельзя? Кстати, писала моя жена, а я в то время был в командировке. С ней и говорите.
— Она у нас не работает и не состоит на учете. А мы с тебя спросим за то, что ты плохо воспитываешь свою жену.
И спросили. Короче говоря, дело кончилось тем, что П. Ф. Краснолицкому объявили выговор с занесением в учетную карточку «за личную недисциплинированность и плохую воспитательную работу в семье».
Приходится в самом срочном порядке обращаться в обком партии. Партийные органы проводят проверку, и обком сообщает нам, что постановление о наложении партийного взыскания на П. Ф. Краснолицкого отменено. Выясняется также, что его жена справедливо сообщала о махинациях с жильем, а высокие проверяющие, мягко говоря, выступали в роли зажимщиков критики.