мянниками. Это были совсем посторонние люди, с которыми врач Хуциридзе свел знакомство в прошлую пятницу. И вот ради этих посторонних людей он не жалел сил и энергии. Он протягивал руку помощи провалившимся на экзаменах, ободрял нерешительных, уламывал строгих деканов и неразговорчивых проректоров.
Иногда Илларион Иванович оставлял свои московские заботы и выезжал на юг. Здесь он знакомился с разными папашами и в непринужденной беседе легко подбирался к волнующей его теме:
— Скажите, а почему не учится дальше ваш Леня?
— Где там моему Лене учиться? Он и школу-то едва кончил. Кто же его примет в институт?
— А вот примут!
Чтобы доказать папаше-скептику свою правоту, Илларион Иванович привозил шалопая Леню в Москву и вел в институт:
— Примите мальчика. Он способный.
Мальчика принимали…
Бурная просветительская деятельность нашего героя оборвалась как-то неожиданно. Оказалось, что борец за идею всеобщего высшего образования попечительствовал над абитуриентами далеко не бескорыстно. За каждого Митрофанушку, устроенного им в вуз, Хуциридзе сдирал с родителей по семь — восемь тысяч рублей. Большую часть этих сумм Хуциридзе брал себе, а меньшую передавал членам приемных комиссий, с которыми работал в полном контакте. Но бесчестные люди сидели далеко не во всех приемных комиссиях. Это обстоятельство заставило Иллариона Ивановича сколотить халтурную подставную команду. В этой команде были брюнеты и шатены, толстые и тонкие, высокие и низкие, молодые и не очень молодые. Используя внешнее сходство с абитуриентами, толстые по чужим экзаменационным листам сдавали геометрию, шатены писали диктовки, а не очень молодые читали хрестоматийные тексты на иностранных языках. Как-то подставная команда была переброшена воздухом в Ленинград, где выдержала вступительные экзамены за одиннадцать оболтусов. Члены подставной команды решали задачки в поте лица за червонец, а И. И. Хуциридзе положил в карман еще десятки тысяч. В силу всех этих чрезвычайных обстоятельств суд осудил главаря банды мошенников и взяточников к пятнадцати годам.
Это случилось несколько лет тому назад, и последние сведения о И. И. Хуциридзе мы имели из города Калуги, где он под наблюдением специально уполномоченных на то лиц таскал мешки, кантовал ящики, катал по наклонным плоскостям всякую бочкотару…
Мы вспомнили об этом человеке недавно, когда в одной ведомственной газете прочли на первой странице заметку весьма необычного содержания:
«Произошло редкое событие в практике исправительно-трудовых учреждений. Заключенный Илларион Иванович Хуциридзе защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата медицинских наук».
А в еженедельном приложении к газете мы обнаружили большой очерк, который назывался «Два приговора». Он был сопровожден поясным портретом нашего старого знакомого. Волнующее повествование оканчивалось послесловием автора:
«Читатель! Заглавие этого очерка «Два приговора» задумано не случайно. Герой очерка Илларион Хуциридзе дважды предстал перед судом. Сначала перед судом уголовным, а потом перед судом научным. Первый забыт, а второй — незабываемый. Редакция присоединяется ко всем поздравлениям, которые поступили в адрес диссертанта».
Под впечатлением прочитанного мы обзваниваем несколько научных учреждений и везде задаем один и тот же вопрос:
— Скажите, вы слышали, чтобы заключенному когда-нибудь присваивалась ученая степень?
— Не слышали и никогда не услышим, — восклицают собеседники. — Такого не бывает. Шутка!..
Терзаемые всякими сомнениями, веря и не веря газетным публикациям, мы садимся в южный экспресс. Приехав в Тбилиси, первым делом отправляемся в исправительно-трудовую колонию.
В последнее время Илларион Иванович, видимо, уже привык давать интервью, держится он уверенно, с достоинством.
— Диссертацию я замышлял писать еще до ареста, — сообщает он. — Не прерывал занятий и потом. Когда меня переводили с места на место, за мной шли четыре милиционера, и каждый из них нес по два мешка книг.
— И когда же вы остепенились?
— Защита состоялась месяц назад, — с гордостью говорит Илларион Иванович и дарит на память автореферат.
Открываем брошюру и на первой странице читаем:
«Работа выполнена на кафедре организации здравоохранения (ректор института Б. Г. Церадзе) и в отделе истории медицины (директор НИИ А. Я. Тактикашвили)».
Возвращаемся в город, встречаемся с ректором института Б. Г. Церадзе.
— Как видно из автореферата, работа готовилась у вас. Вам было известно, что соискатель находится в заключении?
— Да, было известно, — отвечает ректор. — Но мы имели документ от начальника колонии.
Ректор велит подать папку входящих бумаг и показывает отношение на его имя:
«Администрация исправительно-трудовой колонии просит Вашего ходатайства перед издательством об издании труда врача Хуциридзе И. И. «Развитие и становление отечественной научной фармакологии», а также разрешить ему сдать кандидатские экзамены в вверенном Вам институте».
— И вы разрешили?
— Да. На основании этого официального документа.
— Не кажется ли вам, что документ, мягко говоря, несерьезен? Администрация колонии просит то, чего не имеет права просить. А если к вам завтра обратятся с просьбой об издании научных трудов футбольная команда, детский сад, шашлычная № 19, вы тоже не откажете их просьбам?
— Знаете, а кандидатские экзамены он сдал хорошо, — замечает ректор Церадзе. — Вот, например, по философии диссертанту достались трудные вопросы: теория отражения, переход количества в качество…
— Странно все это как-то. Профессора едут в колонию и экзаменуют преступника по такому предмету.
— Профессора никуда не ездили. Соискатель аккуратно являлся на экзамены сюда, в институт.
Обнаруживается, что начальник колонии с ведома своего руководства предоставил заключенному Хуциридзе месячный отпуск для сдачи экзаменов, а когда месяца не хватило, разрешил ему остаться в городе еще на восемнадцать дней. Совсем недурно!
Следующий визит мы наносим директору научно-исследовательского института А. Я. Тактикашвили.
— Как попала к нам эта диссертация? — повторяет наш вопрос директор. — Ко мне пришел профессор Хуциридзе…
— Простите, вы, наверное, оговорились. Хуциридзе никакой не профессор. Он только еще защитил кандидатскую диссертацию…
— Ко мне приходил не сын, а отец. Профессор Хуциридзе — маститый ученый. Он заведует кафедрой в институте, где вы только что были и где его сын сдавал кандидатские экзамены. Профессор просил меня довести до кондиции диссертацию и выделить научного руководителя. А вот того, что сын находится в заключении, не сказал.
— А вы знали, что ваш подопечный еще отбывает наказание за преступление? — спрашиваем мы у научного руководителя работы доктора наук Г. Н. Кокашвили.
— Сначала не знал. Он открылся мне, когда мы с ним поехали в Баку.
— В Баку?
— Да, в Баку. Ведь диссертация защищалась там.
Мы едем в колонию, и здесь нам показывают письмо, которое прислал ректор института Б. Г. Церадзе:
«Ректорат и научный совет института просят вас разрешить врачу И. И. Хуциридзе отправить диссертацию в Баку для последующей публичной защиты и в связи с этим разрешить ему выезд в Баку на два-три дня».
— И мы разрешили ему выезд в Баку на три дня, — сообщают нам. — Сначала хотели послать с ним конвоира, но потом решили, что он никуда не сбежит.
— Но можно ли разрешать такое?
— Нас очень просил ученый совет. Войдите в наше положение, отказать ученым было не с руки…
Образуется заколдованный круг. Органы порядка просят институт издать труды заключенного и принять у него кандидатский минимум. А потом уже институт просит органы порядка разрешить публичную защиту. Непонятно, кто же во всей этой истории является инициатором, толкачом?
Впрочем, мы уже понимаем, что в Тбилиси нам не удастся завершить разбор дела. Собираем чемоданы, перебазируемся в Баку. Прямо с вокзала идем в институт, куда была направлена диссертация Хуциридзе. Кладем перед ректором И. В. Гасановым газеты со статьей «Два приговора». Ректор пробегает текст и меняется в лице:
— Так он заключенный? Да не может быть!
— Может. Его отпустили из колонии на три дня.
— Как на три дня? — удивляется ректор. — Хуциридзе неделями торчал у нас в институте.
Мы быстро связываемся с гостиницами и узнаем, что Хуциридзе неведомо под каким видом трижды проживал в «Южной» и четырежды в «Интуристе», проведя таким образом в Баку сорок один день.
Теперь наступает очередь удивляться нам. Мы листаем личное дело соискателя Хуциридзе и обнаруживаем чистейшей воды липу. Ни в анкете, ни в автобиографии соискатель ни одним словом не обмолвился, что он привлекался к уголовной ответственности, отбывает наказание. А вот характеристика, подписанная не администрацией колонии, а почему-то руководителями районной больницы, никакого отношения к колонии не имеющей. Должностные лица лжесвидетельствуют, будто Хуциридзе работает именно в этой больнице. В характеристике говорится:
«Врач И. И. Хуциридзе проявил себя отзывчивым и вдумчивым товарищем, пользующимся большим авторитетом среди больных, а также населения. В общественной жизни района принимает активное участие. Является председателем комитета Красного Креста и агитатором по распространению научно-популярных знаний…»
И ни слова о том, кем же является И. И. Хуциридзе на самом деле.
Мы смотрим письмо ректора Б. Г. Церадзе своему бакинскому коллеге, читаем отзывы институтов и кафедр, заключения научных руководителей и нигде не находим даже намека на то, что все они горячо рекомендуют присвоить ученое звание человеку, который еще не отбыл наказание за тяжкое преступление.
После защиты диссертации Хуциридзе, как это водится в таких случаях, устроил шикарный банкет в ресторане гостиницы «Интурист». Члены ученого совета, профессора, доценты поднимали заздравные тосты за нового ученого. С ответным словом выступил виновник торжества, обращаясь к участникам пира со словами: «Мои дорогие коллеги». И никто из приглашенных даже не мог и в мыслях представить, что наутро их хлебосольный хозяин возвратится в колонию досиживать свой срок…