— Поступай работать. Прекрати крутиться вокруг иноземцев. Это к добру не приведет!
Файбишенко не захотел тогда послушать комсомольцев. Теперь он послушает, что ему скажет прокурор…
Ян Косой, разумеется, не собирался солить и коптить валюту и золотые монеты, которые скупал через своих агентов-стиляг. Ни монеты, ни иностранные денежные знаки у него не задерживались. Были еще более крупные стервятники ночных подворотен, которые оптом, не глядя, принимали у него золотые монеты и валюту.
Некий Аддель Биккулов купил у Яна ценности на полмиллиона рублей. Затем какие-то темные личности свели его с грязными, неопрятными стариками Шипером, Дубасинским, Ефимовским. Эти якобы прозябающие в бедности старики на самом деле занимались перепродажей золота с нэпмановских времен. Через их руки проходили несметные богатства.
Но Ян Косой понимал, что Шипер, Дубасинский, Ефимовский лишь промежуточные лица, которые выступают посредниками между ним и какими-то еще более крупными стервятниками. Ян Косой начал искать эти «первые руки». Он не мирился с тем, что у этих стариков оседают деньги, которые могли бы попасть к нему.
Наконец темная ночная дорожка привела его в большую квартиру на улице Чернышевского. Здесь жила сотрудница Дома народного творчества выпускница ГИТИСа Надежда Эдлис и ее супруг Сергей Попов, в прошлом музыкант, ныне личность без определенных занятий. И хотя супруги Попов и Эдлис скупали золотые монеты царской и иностранной чеканки на сотни тысяч и миллионы рублей, все-таки они не были «первыми руками». Когда Ян Косой приносил в квартиру на улице Чернышевского очередную добычу, он изредка заставал там каких-то смуглых энергичных людей. При его появлении хозяйка срочно распихивала своих гостей в ванную, в кухню. Пока там шел торг, Ян сидел в гостиной. А чтобы заглушить запальчивые, азартные голоса, бывший музыкант Попов садился к роялю и играл Шопена.
Но не только Ян Косой хотел войти в контакт с таинственными незнакомцами, которые при его появлении выпроваживались с глаз долой. Сами незнакомцы также желали вступить в прямые отношения с Яном, чтобы устранить посредничество хозяев большой квартиры.
Незаметно брошенная на пол бумажка с телефоном Яна Косого замечена и подобрана. И вот уже покупатели Надежды Эдлис становятся покупателями Яна Рокотова.
Это Яков, Илья и Шалва Паписмедовы, жители Тбилиси. В прошлом они на тысячи рублей спекулировали фруктами и вином, но потом сообразили, что более выгодно спекулировать на миллионы золотом. Трудно было понять, когда спят эти люди. Они улетали из Москвы в Тбилиси, нагруженные золотом, вечерним самолетом, а утренним возвращались в Москву с чемоданами денег. Но это были тоже перекупщики. А «первые руки» были там, в Тбилиси и Баку. «Первые руки» крали у государства деньги и стремились обратить их в золото. От них золото уходило туда, откуда оно появилось, — в землю, в тайники. И вот именно этих акул обслуживала вся эта сложная преступная лестница перекупщиков, начиная от Захарова, Файбишенко и кончая Рокотовым, Эдлис, Паписмедовыми.
Преступники действовали хитро, изощренно, осторожно. В заранее обусловленный день они слетались в Вильнюс, в Москву, в Ленинград и вечером за столиком ресторана обменивались свертками…
Тридцать — сорок тысяч рублей — таков был «заработок» Яна Косого в особенно удачные дни. На «выручку» преступники строили дачи на берегу Черного моря, покупали автомашины, рояли, драгоценности. Близкую подругу Яна Косого Татьяну за безнравственное поведение исключили из института. Великодушный Ян посоветовал не говорить об этом дома и стал из своего кармана платить ей повышенную «стипендию»…
Махровые спекулянты-стервятники были пойманы и изобличены нашими славными чекистами. Следствие до конца распутало клубок грязных и гнусных преступлений. Нельзя без чувства глубокого омерзения читать показания преступников. Смрадным, гнилым запахом дореволюционных бирж веет от каждой страницы дела. В пьяном разгуле, в каком-то необузданном разврате обезьяньего стада проходили их дни. Шалели ли они о потерянной честной, настоящей жизни? Нет, они жалели только о том, что в нашей Москве нельзя так, как в Нью-Йорке или Лондоне, открыто потрясать своими барышами. О какой-либо морали, нравственности, разумеется, нельзя говорить применительно к этим людям. Если бы сейчас их свести в одно место, и дать возможность, они бы передушили друг друга, как пауки. Потому что Файбишенко обманывал Рокотова, Рокотов — Эдлис, все вместе — Паписмедовых…
Когда шайка поняла, что не нуждается более в услугах богобоязненных стариков, она решила, попросту говоря, их ограбить. Старикам, выражаясь воровским жаргоном, «прокрутили динамо». Сергей Попов нарядился иностранцем, приклеил усы и, объясняясь с помощью переводчика Яна Косого, всучил в темном переулке Шиперу, Дубасинскому и Ефимовскому свинцовые кругляши вместо золотых царских десяток и английских фунтов стерлингов, надув их на двести пятьдесят тысяч рублей.
Да, они, начавшие свою жизнь бездельниками, тунеядцами, лоботрясами, стали валютчиками, махровыми спекулянтами.
Вот что сказал на следствии Ян Рокотов:
«Жадность обуяла меня, и я не знал этому предела. Чем больше у меня накапливалось денег, тем больше развивалась алчность и жадность. Я передумал всю свою нехорошую жизнь. Она прошла бесследно, я не принес никакой пользы ни себе, ни людям. У меня не было спокойных дней, я носился повсюду и делал деньги. Я глубоко раскаиваюсь в содеянном и рассчитываю на гуманность нашего правосудия»
Что-то поздно пташечка запела!
Да, разных свидетелей можно встретить в залах судебных заседаний!.. Одними восторгаешься, хочешь крепко пожать их руку. К другим испытываешь чувство гадливости, отвращения. Одни разоблачили воров, вырвали нож из рук пьяного хулигана, вступили в схватку с бандитами в глухом ночном переулке… А слушаешь других и думаешь: есть ли хоть какая-нибудь разница между ними и теми, кто сидит на скамье подсудимых?
Перед судейским столом стоит уборщица Ульяна Никитична Брынько. Ранним летним утром под лестничной клеткой подъезда дома по Подколокольному переулку она нашла сверток.
— Я развернула сверток и увидела пачки иностранных денег.
Как потом оказалось, сверток спрятал здесь преступник Файбишенко, ночью скупивший валюту у иностранцев, чтобы утром перепродать ее Яну Косому.
И вот к Ульяне Никитичне является Файбишенко в поисках своего сокровища.
— Я сказала, что сверток нашла другая уборщица. Тогда он пообещал, что если я помогу вернуть сверток, в котором, как он сообщил, коллекция иностранных денег, он сразу же уплатит мне десять тысяч рублей.
— И вы отдали сверток?
— Как можно! Я этот сверток отнесла в Госбанк.
В нем оказались доллары, английские фунты, французские и швейцарские франки, шведские и датские кроны, австрийские шиллинги, голландские гульдены.
Ульяна Никитична, пожалуй, никогда не держала в руках сразу десять тысяч рублей. Но она оказалась человеком честным, неподкупным. Она с гневом отвергла взятку, исполнила свой гражданский долг!..
Вызывается свидетель Александр Ельченко. Занявшись валютными сделками, Ельченко ушел с третьего курса инженерно-строительного института. «Работал» он главным образом в ГУМе. Несколько раз вместе с дружинниками я беседовал с ним. Мы убеждали его бросить беготню за иностранцами, взяться за ум, вернуться в институт. Но бесполезно. На следующий вечер он снова выходил на свой мерзостный промысел.
Сейчас Ельченко подробно рассказывает о своих бесчисленных сделках, о том, как врывался в номера иностранцев, скупал валюту, тряпки.
— Почему он на свободе, почему он не в тюрьме? — слышатся недоуменные возгласы из зала.
Ельченко продолжает показания. Он характеризует Файбишенко как матерого дельца, паразита, преклоняющегося перед всем иноземным, готовым прыгать от счастья, если в его руки попадет вещь с иностранной этикеткой. Файбишенко становится душно. Он расстегивает воротник, ерзает на скамье.
— Расскажи лучше о себе! — кричит Файбишенко.
— Я пришел сюда не для того, чтобы вы обличали меня, а чтобы изобличить вас, — спокойно говорит Ельченко. — А что касается меня, то я все о себе уже рассказал. Когда я понял, в какую яму упал, то пришел в Комитет государственной безопасности с повинной. Меня простили.
— А сколько у тебя потребовали денег? — в исступлении спрашивает Файбишенко.
Нисколько! Об этом разговора с Александром не было. Говорили о вещах более значительных, чем деньги: о его жизни, о его будущем.
Сейчас Александр Ельченко поясняет, что работает грузчиком областного аптекоуправления.
— Конечно, денег у меня теперь значительно меньше. Но когда я разгружаю тяжелые ящики, мне гораздо легче, чем в те дни, когда, сжимая в потном кулаке двадцатидолларовую бумажку, я бегал, опасаясь дружинников.
Ельченко стоит в каком-нибудь метре от Файбишенко, по этих двух юношей уже разделяет целая пропасть. Нет, теперь Александра ничто не столкнет с честного пути!
Потом в зале появляются другие наши знакомые: стиляги-валютчики Юрий Захаров, Самуэль Павлов, Валерий Фридман. Эти свидетели пришли не сами, их привели под конвоем из тюрьмы. Три недели назад им зачитали приговор. Они теперь тоже заговорили, что глубоко раскаиваются в содеянном, что никогда не вернутся на преступную дорожку. Хочется верить и этим молодым людям. Может быть, они тоже станут честными тружениками. Только пока им, очевидно, придется отсидеть свой срок…
Вызываются новые свидетели. Проходят недалекие, жадные людишки, которые, хотели того или нет, стали прямыми пособниками преступления. У Каримовой и Столяровой Файбишенко, имевший собственную жилплощадь, снимал но комнате. Эти женщины, польстившись на деньги, даже не спросив фамилии, пустили жильца. Снятые комнаты преступник превратил в притоны. Здесь он заключал валютные сделки, укрывал ценности.
Инженер научно-исследовательского института Михаил Семенов вместе со своим знакомым Юрием Федоровым вступили в преступный сговор с Рокотовым. Семенов и Федоров согласились под видом дружинников помочь Рокотову отобрать у других спекулянтов золото и деньги. Взять бы этим молодым людям да задержать Рокотова и вместе с его партнерами доставить в милицию. Так нет, Семенов и Федоров соблазнились тысячью рублями, обещанными Рокотовым…