А дальше пошли совсем уже странные свидетели. Молодящийся, плотно сбитый мужчина бортрадист Тенгиз Круашвили рассказывает:
— С подсудимой Эдлис я познакомился в самолете во время рейса из Тбилиси. Эдлис дала свой адрес, приглашала заходить. Бывая в Москве, я с ней встречался. Однажды она вручила мне небольшой сверток. Просила привести его в Тбилиси и там передать ей. Эдлис сказала, что следующим рейсом тоже летит туда.
— Вам не показалось странным, почему ей надо было передавать этот маленький сверток вам, если она сама полетит в Тбилиси?
— Может быть, и показалось. Но у нас в Закавказье не принято отказывать женщине в ее просьбе, — сообщает галантный кавалер.
— Вы знали, что в свертке было четыреста восемьдесят три золотые монеты? — спрашивает прокурор.
— Вот именно, что не знал! — клянется Круашвили. — На следующий день я встретился с Эдлис в Тбилиси…
— И отдали сверток?
— Нет, я и не думал этого делать. Сверток я передал своему другу Жоре Гвиниашвили.
— Почему же чужой сверток вы отдали этому Гвиниашвили?
— Представьте, это же самое и Эдлис у меня спрашивала. Но я сказал ей: «Пойдем к Жоре, возьмем твой сверток». Пошли к Жоре, ждали весь день, но он не появился. Эдлис забеспокоилась, вызвала в Тбилиси Рокотова. Пошли мы к Жоре уже втроем и узнали, что он улетел в Баку продавать золотые монеты.
— Но почему ваш друг Жора решил торговать чужими ценностями?
— Вот и они у меня об этом спрашивали. Я им ответил: «Сам не понимаю. Но не волнуйтесь, прилетит Жора, недоразумение выяснится». А сам-то я прекрасно знал, что никаких монет им мой друг Жора не отдаст.
— Когда же вы все-таки поняли, что в свертке золото?
— Да тогда же в Москве, когда Эдлис дала сверток. Я вижу: маленький такой сверток, а тяжелый. Что же может быть там, кроме золота? Свинец в Тбилиси не возят, — разъясняет Круашвили. — Наконец прилетел из Баку Жора, монеты продал, привез деньги.
— Он отдал их Эдлис и Рокотову?
— Нет. Жора сказал: «Тенгиз, этих людей я не знаю. Уведи их туда, откуда взял. Ты мне отдал золото, я имею дело с тобой. У нас старые счеты. Помнишь, Тенгиз, ты брал у меня три года назад тридцать тысяч?
— Вы действительно одалживали у своего друга Жоры?
— Да, я тогда хотел купить автомобиль. Прилетел в Москву, вижу за машинами большая очередь. Пошел туда-сюда, зашел в ресторан. Одним словом, в Москве пропил пятнадцать тысяч.
— Как же вы умудрились пропить такую сумму?
— Ну, я не только пил, я кушал…
На свидетельском месте стоит редкий авантюрист, жулик. Вор, укравший у воров дубинку.
— Почему жулик? От всего этого я не имел ни копейки. Тем более, что в конце концов Жора отдал им деньги. Правда, не все. Они сосчитали и сказали, что Жора не додал им восемьдесят восемь тысяч. Он удержал с них мой долг.
— Но он удержал по спекулятивным подсчетам больше на пятьдесят восемь тысяч. Почему?
— Об этом говорить неприлично. В зале и так смеются. Шора сказал, что за три года наросли проценты…
В зале не смеются, в зале возмущаются.
— Вы продолжаете работать в гражданской авиации?
— А почему нет? — удивляется Круашвили. — Летаю одиннадцать лет, налетал столько километров, здоровье позволяет…
Потом в зале безутешно плачет Гульбагида Люкмановна Рзабекова (она же Ольга Жемалева). С первого взгляда это действительно несчастная вдовушка. На ее руках пятеро детей. Первый ее муж, Жемалев, при странных обстоятельствах утонул в море, второй, Рзабеков Давуд, оказался обманщиком.
— Этот Давуд по поручению своего родственника Шафи Аликперова специально женился на мне, чтобы обмануть честных людей Рокотова и Эдлис.
— Да какие же они честные!
Но у вдовушки свой взгляд на вещи:
— Рокотов и Эдлис — люди коммерческие, солидные, а Давуд — жулик. Со мною он всего прожил две недели. Это очень мало. Потом выманил у Рокотова и Эдлис семьсот тридцать золотых монет якобы для продажи, уехал в Баку и через друзей сообщил, что его там арестовали. А на самом деле он спрятался.
— Среди этих семисот тридцати монет не было ли ваших?
— Ну было там немного царских десяток. Они остались от бабушки.
— Валюту вы продавали?
— Да, однажды я купила и продала две шведские кроны.
Она долго и подробно рассказывает историю о покупке и продаже этих двух крон. Две шведские кроны — какая же это валюта! Это экспонат в коллекции школьника-нумизмата. Выясняется, что Рзабекова продала не две кроны, а две купюры по тысяче крон. И вообще спекулировала долларами, скупала золото. Привлекалась к судебной ответственности много раз. Но всегда оставалась на свободе: а что поделаешь, многодетная мать! Вот и продолжает она трудиться продавцом в промтоварном отделе. Кстати, на очень хорошем счету у директора универмага…
Михаил Иванович Новопельский — по масштабам этого процесса фигура мелкая. Свидетель Новопельский купил у обвиняемого Лагуна двадцать золотых монет.
— Лагун предложил мне купить монету для зубной коронки, — показывает Новопельский. — Я согласился. А он принес мне не одну монету, как договорились, а двадцать. Ну, я и подумал, не носить же Лагуну взад-вперед монеты. И купил все двадцать.
— Для протезирования зубов?
— Да, для протезирования.
Но если бы Новопельский вознамерился поставить золотые коронки всем лошадям целого эскадрона, то и тогда бы ему не потребовалось такого количества монет.
— У меня есть еще беззубая старушка мама, — находится Новопельский. — Потом я хотел сделать себе запасную челюсть.
— А зубы у вас целые?
— Слава богу, пока все целые. Но ведь на весь век своих зубов обычно не хватает.
— Да как же вы могли сразу вынуть двадцать восемь тысяч и отдать за монеты, которые в общем-то вам и не особенно нужны? — интересуется государственный обвинитель.
— Деньги у меня есть, — робко сообщает Новопельский.
— Вы сколько поменяли старых денег на новые?
— Это когда? При обмене сорок седьмого года или шестьдесят первого?
— Конечно же, при последнем обмене. Чего же теперь вспоминать сорок седьмой год!
— При этом обмене я ничего не менял. В декабре у меня был обыск и вместе с золотом почему-то забрали сто четыре тысячи рублей. А в сорок седьмом году я поменял двести тысяч.
— Откуда у вас скопилось столько денег? — спрашивает государственный обвинитель. — Давайте подсчитаем. В сорок седьмом году вы поменяли двести тысяч на двадцать.
— Вы меня не поняли, — поясняет Новопельский. — В сорок седьмом я получил двести тысяч. А поменял два миллиона рублей. Но это деньги не мои, а мамины.
— Мамины? Откуда столько? Где она работает?
— Моя мама несет общественную нагрузку. Она староста в церкви.
Но разве «общественный» староста может «заработать» два миллиона рублей? Не помогает ли ей зарабатывать деньги ее расторопный сынок? Новопельский заведует лесоторговым складом. Следствию известно, что только один покупатель, собираясь строить дачу, дал вороватому лесоторговому дельцу взятку в шестьдесят тысяч рублей.
После перерыва государственный обвинитель сделал заявление суду, что назначено следствие по выявлению источников доходов Новопельского. Немного позже государственный обвинитель сообщил, что органами Государственной безопасности проведены аресты спекулянтов-валютчиков в Тбилиси и Баку, будут привлечены к судебной ответственности многие свидетели по настоящему делу. По этим свидетелям давно уже тоскует скамья подсудимых. Зал встретил сообщение государственного обвинителя бурными аплодисментами.
День за днем распутывает суд клубок преступлений банды валютчиков и спекулянтов. Кончилось время, когда члены шайки под покровом ночи лезли в тайники и на ощупь пересчитывали свои миллионы. Их теперь собрали всех вместе на виду у людей при ярком свете солнечного дня.
Да, в зале судебного заседания света вполне достаточно. То и дело вспыхивают юпитеры: московская студия телевидения готовит репортаж об этом процессе. И многие из наших читателей, очевидно, смогут на экранах телевизоров увидеть, как кусает до крови пальцы Ян Косой — Рокотов. Как молится аллаху скупщица золота Ризванова, считая это занятие вполне уместным не только в мечети, но и на скамье подсудимых. Как, изображая раскаяние, притворно рыдает перед судейским столом старый спекулянт Яков Паписмедов, как вдруг беспричинно начинает смеяться Владислав Файбишенко, прикидываясь придурковатым.
Впрочем, обвиняемые даже здесь, на суде, пытаются юлить, выкручиваться, валить вину на соседа по скамье подсудимых. Внезапный арест помешал участникам банды закончить очередную валютную сделку. Одни остались в накладе, другие — при барышах. Эдлис и Попов должны Рокотову 160 тысяч. Сто тысяч Рокотов им «простил». а 60 тысяч продолжает числить долгом. В свою очередь, супружеской чете Эдлис и Попову должен 67 тысяч Яков Паписмедов.
— С Паписмедова причитается и мне сто пятьдесят тысяч, — заявляет Ян Косой.
— Не сто пятьдесят, а сто двадцать, — протестует тот.
Даже на скамье подсудимых они пытаются продолжить свой мерзостный торг! Но как теперь Рокотову получить с Якова Паписмедова 150 тысяч, которые уже израсходованы на приобретение роскошного жилого дома в Тбилиси? Советские деньги, иностранная валюта, золото, которые фигурируют на процессе в качестве вещественного доказательства, скоро перейдут в сейфы Государственного банка. У преступников ничего не осталось: ни денег, ни чести, ни человеческого достоинства.
А совсем еще недавно они были миллионщиками. На двенадцать миллионов скупил и перепродал валюты Ян Рокотов, на 7 — Эдлис и Попов, на 3 — братья Паписмедовы, на миллион — Файбишенко… Над скамьями подсудимых стелется призрачный бриллиантовый дым. Называются астрономические цифры советских рублей, американских долларов, английских фунтов, западногерманских марок, итальянских и турецких лир…
Но было бы неправильным рассматривать этот процесс, как процесс только над группой крупных спекулянтов, скупавших и перепродававших валюту. Это процесс над отрыжкой проклятого прошлого, отрыжкой капитализма. Ведь именно по-капиталистически пытались жить в наше время эти ублюдки.