— Какова цель вашей жизни? — спрашивает государственный обвинитель у подсудимого Рокотова.
— Купить трехкомнатную квартиру в Москве, дачу под Москвой и дачу в Крыму. Хотел красиво жить.
— Что вы понимаете под этим?
— Иметь деньги и нигде не работать.
Купить, продать, сколотить миллион, потом еще один… В зале много людей. Это рабочие, служащие, студенты. Они просто не понимают того бога, которому поклонялись Рокотов, Файбишенко, Эдлис, Паписмедовы…
Идет допрос Рокотова. Ян Косой скучает, грустит. О чем? Он подробно рассказывает, как бакинские валютчики Шафи Аликперов и Давуд Рзабеков отобрали у него семьсот двадцать золотых монет, не заплатив ни фартинга. Как некая Татьяна, хранившая его деньги, в конце концов вытащила из чемодана сто восемьдесят тысяч и вышла замуж за другого валютчика.
Откуда же взялись эти люди, у которых нет, а может быть, никогда не было ничего нашего, советского, трудового? Откуда у них эта страсть необузданного стяжательства, этот возведенный в степень культ золотого тельца?
Когда, отвечая на вопрос государственного обвинителя, подсудимый Лагун сообщил, что окончил инженерно-строительный институт и аспирантуру, написал диссертацию, зал разразился дружным хохотом: так были дики, нелепы, противоестественны эти слова. Рядом сидит Шалва Паписмедов, который никогда не ходил в школу, не знает, что Земля круглая и вместо своей подписи ставит крестик. Но тщетно было бы искать хоть какую-нибудь разницу между ними. Это духовные братья, близнецы по мировоззрению, рабы долларовой «зелени» и золотых кругляшков. Дело не в образовании, дело в идейной убежденности, в моральной чистоте, в элементарной порядочности. А все это никогда не посещало растленные души торговцев и спекулянтов. Надежда Эдлис, так же, как и Лагун, имеет высшее образование, в свое время она закончила ГИТИС. Но какой след оставило у этой спекулянтки ее высшее театральное образование? Да никакого, разве что театральную позу на скамье подсудимых. Она сидит, вульгарно закинув ногу на ногу, размалеванная и помятая, точно Сонька из кинофильма «Заключенные».
Все эти люди сбиты на одну колодку, и в то же время разные пути привели их в этот зал. Яков, Илья и Шалва Паписмедовы — наследственные торгаши. Есть у нас категория лиц (и на это нельзя закрывать глаза), которые спекулируют помидорами, чулками, нейлоновыми шубками, — всем, что попадет под руку. Это наследники тех кулацких выродков, которых по приказу Ленина в восемнадцатом году ставили к стенке за спекуляцию хлебом. Нет, они не ушли из нашей жизни и не уйдут сами по себе! Шалва и Илья нигде не работали. У Якова, который числился экспедитором, при обыске изъяли сто пятьдесят тысяч рублей.
— Деньги мои, кровные, — твердит до сих пор Яков. — Мы их с женой собирали по копейке!
Но как можно собрать по копейке сто пятьдесят тысяч, когда во всей многочисленной семье Паписмедовых только один работник с весьма небольшим окладом?
Припертый к стенке вопросами государственного обвинителя, Яков Паписмедов вынужден признать:
— Да, я скупил и перепродал иностранной валюты на полтора-два миллиона рублей.
И тут же принялся корчить из себя дегенерата. Оказывается, он впервые слышит, что закон преследует спекуляцию валютой. В Тбилиси, по его словам, это преступлением не является.
— Один хочет продать — продает, другой хочет купить — покупает. Что же тут плохого? — недоумевает Паписмедов.
Ян Рокотов — неуч, тупица, усвоивший лишь одну истину: если деньги пустить в преступный оборот, они дадут прибыль. Ян Косой держал в руках книги Пушкина и Толстого, Золя и Бальзака. Держал, но, конечно же, не читал. Он узнал, что есть люди, которые проводят время за пустым, бесполезным, с его точки зрения, занятием — за чтением. Они за хорошую книгу в цене не постоят. И Ян Косой на Кузнецком мосту и в Столешниковом переулке спекулировал подписными томами, редкими изданиями. Знает Ян Косой не только известных писателей. Ему известны фамилии выдающихся композиторов, ученых. Возле памятника Тимирязеву он скупал доллары у стиляг по кличке «Утюг», «Штатник», «Совнархоз». У памятника Чайковскому «Будьздоровчик» и «Граф» продавали ему золотые монеты…
Владислав Файбишенко два года был одним из ближайших друзей и сподручных Яна Косого. Вместе они сидели в ресторанах, развлекались.
— Что собой представляет ваш друг? — спрашивает у него государственный обвинитель. — Каковы его интересы, взгляды на жизнь?
— Не знаю, — отвечает Рокотов. — Мы с ним никогда не беседовали на отвлеченные темы.
Отвлеченными темами Ян Косой считает все то, что не имело отношения к валютным сделкам.
А что стоит одно только их первое знакомство!
— На улице Горького, — рассказывает Ян Рокотов, — ко мне подошла Ляля и предложила купить десять рубашек иностранного производства. Я согласился. Она обещала принести товар к телефону-автомату на улице Пушкинской…
— Кто такая эта Ляля?
— Да как вам сказать! Молодая особа, любит, чтоб ее угощали выпивкой и закуской. Так вот, я пришел к телефону-автомату, но вместо Ляли появился возбужденный молодой человек. Это и был Файбишенко. «Вы ждете Лялю? Она не придет, — сказал Файбишенко. — Эта особа пыталась меня провести за нос. Я ее познакомил с иностранцем, который хотел немного поразвлечься в женском обществе, а она между делом превысила свои полномочия, стала скупать у него рубашки, которые он обещал уступить мне. Так что рубашки вы купите у меня, а не у Ляли».
Ян Косой купил рубашки у Файбишенко. И с той поры Рокотов покупал у Файбишенко все подряд: доллары и импозантные помочи, техасские брюки и фунты стерлингов. На «отвлеченные» темы они не говорили. Даже в ресторанах и такси они вели сугубо деловой разговор, выторговывая лишний рубль на долларе и полтинник на шведской кроне.
А кто такой Файбишенко, суд установил без помощи Яна Косого. Четыре года назад окончил энергетический техникум. По распределению ехать отказался. Принялся бегать за иностранцами, знакомил их с легкомысленными, продажными девицами, в награду за это получал галстук, ручку, жевательную резинку, поношенную сорочку. Потом подарки стал продавать другим стилягам. Появились деньги. Их пустил в оборот…
Бездельник, стиляга, на глазах у своих родителей превращался в сутенера, спекулянта, валютчика. Его папу вызывали в милицию, предупреждали, что сын плохо кончит. Но отец, от горя перенесший два инфаркта, был бессилен хоть как-то повлиять на сына. И тогда он решил выгнать из дома свое единственное чадо. Но не на улицу. Отец разменял свою квартиру и выделил бездельнику отдельную комнату на Солянке. Он теперь не мог сказать сыну: живи, как надо. Он сказал: «Живи, как знаешь».
Файбишенко-младший уже знал, как ему жить. Чтобы создать у милиции видимость занятого человека, он решил поступить в вуз. Бездельник купил справку о сданных экзаменах и пытался подать документы в энергетический институт. Был разоблачен, угодил под суд и получил два года. Кто-то посчитал приговор слишком строгим и два года отсидки были заменены ему годом исправительно-трудовых работ. Дальше — больше. Исправительно-трудовые работы были вообще заменены условным наказанием с годичным испытательным сроком. И именно за этот испытательный год Файбишенко скупил и перепродал валюты на миллион рублей…
В затылок Рокотову сидит на суде его закадычный друг, автор кандидатской диссертации Иустин Лагун. Теперь Лагун пытается спрятаться за хилой спиной Рокотова, взвалить на нее и тяжесть своей вины. Отводя глаза от государственного обвинителя, Лагун говорит:
— Я молодой ученый, считаю для себя просто неприличным сидеть на одной скамье с Рокотовым.
Нет, почему же неприличным! И хотя Лагун совершил намного меньше валютных сделок, чем Рокотов, его законное место на скамье подсудимых и даже не сзади «Яна Косого», а рядом с ним. Именно Лагун в свое время разъяснил мелкому жулику Рокотову, что выгоднее спекулировать не обносками с иностранцев, а валютой. Лагун дал первый урок Яну Косому, скупив при нем доллары у туриста и тут же перепродав их некоему Абдулле. Потом Лагун отошел в сторону. Нет, конечно, он не одумался, он просто решил, что каштаны из огня лучше и безопаснее таскать чужими руками. Лагун все время бегал за Рокотовым и клянчил деньги на выпивки, на гулянки.
Жена Лагуна — Элеонора окончила хореографическое училище и решила устраиваться в театр. Лагун снова побежал к Яну Косому:
— Подари десять тысяч, нужно кое-кому подмаслить.
— И вы дали взятку? — спрашивает судья.
— Это была не взятка, — изворачивается Лагун. — Мы одолжили пять тысяч работникам театра. А остальные пять тысяч израсходовали на товарищеский ужин с участием работников отдела кадров.
Теперь Элеонора — актриса театра. Днем она сидит в зале судебного заседания и, чтобы не терять зря времени, спицами вяжет кружева. Балерине скучно: все, о чем говорится на суде, ей давно известно. А за свое место в театре она спокойна: деньги уплачены. Надо думать, в ближайшее время она убедится, что для ее спокойствия нет никаких оснований.
А ее «ученый» муж, ища сочувствия, продолжает плакаться со скамьи подсудимых:
— Я занялся махинациями, потому что нуждался.
— В чем?
— Ну, жену надо было устроить в театр. Рокотов обещал купить машину и записать на мое имя. Я бы ею тоже пользовался. Потом он мне обещал подарить шестьдесят тысяч, чтобы я мог купить себе трехкомнатную кооперативную квартиру. Прошу суд учесть, что я не какой-нибудь тунеядец, я писал диссертацию, имею научные работы. Я трудился.
На суде выяснилось, как трудился Лагун. Он работал на строительной площадке, когда сошелся с пожилой женщиной Еленой Ивановной. Она занимала высокий пост: была заместителем директора научно-исследовательского института.
Вот как у нас иные беспринципные, морально разложившиеся руководители выдвигают своих собутыльников, приятелей, щедро раздают должности, оклады. Вскоре Лагун стал уже сотрудником научно-исследовательского института, был назначен главным инженером отдела, получил возможность писать, разумеется, не без посторонней помощи, кандидатскую диссертацию. О том, как «работал» Лагун, показывает Рокотов: