Вот это замечательное качество — писать сразу набело — и помогло Заславскому в последние годы жизни, когда он ослеп и должен был работать, уже не видя текста.
В день юбилея Заславского, оказавшегося, к сожалению последним, я писал в «Правде»:
«У многих людей есть к Заславскому самые неотложные дела. Ему пишут, звонят, к нему идут. Одни ищут совета, другие просят помочь разобраться, приехать и обязательно написать фельетон. В представлении очень многих читателей — это молодой, оперативный человек, который всегда в пути, для которого ничего не стоит пролететь на самолете всю страну или, спрыгнув с поезда на маленьком полустанке, запросто прошагать десять — пятнадцать километров.
Да, именно таким — молодым, мобильным — предстает Заславский со страниц газеты в своих фельетонах, публицистических статьях, международных памфлетах.
Между тем Давиду Иосифовичу сегодня исполняется восемьдесят пять лет».
Последние шестнадцать правдинских фельетонов Заславского были созданы на моих глазах. Я и другой сотрудник нашего отдела, ныне покойный, Георгий Маркович Крытов, приносили Давиду Иосифовичу наиболее интересные письма, фактическая сторона которых была уже нами проверена. Мы читали письма, а Давид Иосифович внимательно слушал, полулежа в глубоком кресле и поглаживая Антона — маленькую комнатную собачонку.
— Ну как? — спрашивали мы, когда письмо было прочитано.
— Пустое дело, ничего здесь нет, — заключал Заславский. — Случайное нагромождение фактов, за ними ничего не стоит. Недоразумение, которое можно уладить с помощью уличного комитета. Давайте пойдем дальше.
Дальше шло письмо с завода, который выпускает агрегаты для обезволошивания шкур. Группа сотрудников переслала нам пачку рекламаций, поступивших с различных кожевенных предприятий страны. Оказывается, агрегаты проходили контрольные испытания на холостом ходу и были приняты комиссией с оценкой «отлично». Но вот их развезли по заводам, поставили под нагрузку, и они начали барахлить.
— Это смешно, — сказал Заславский. — Когда агрегаты были холостяками, они выглядели эдакими молодцами. А когда их заставили работать, это привело к тяжелому браку. Пожалуй, стоит написать. Вот придет жена с работы, и я ей продиктую.
Наутро Заславский прислал нам фельетон. Он так и назывался: «От холостого хода — к тяжелому браку».
Может быть, кто-то подумает, что Давиду Иосифовичу очень легко давались фельетоны. Нет, это не так. Заславский долго и тщательно обдумывал каждое свое будущее произведение. Он сначала писал фельетон не на бумаге, а в голове. И вот когда фельетон в голове был готов, он диктовал его. Диктовал его легко и свободно.
К сожалению, рукописей Заславского в отделе сохранилось не так уж много. В день выхода его фельетона к тогдашнему секретарю отдела Галине Гавриловне Бойченко обычно подходил Иван Рябов.
— Отдайте мне, пожалуйста, рукопись. Вам она теперь не нужна, а я собираю.
Рябов считал Заславского своим учителем, любил его горячей сыновней любовью. Он замышлял написать о Заславском книгу. Судьбе, однако, было угодно распорядиться по-иному. Старик Заславский пережил своего самого талантливого ученика…
Давид Иосифович Заславский был первым редактором отдела фельетонов «Правды», образованного постановлением редакционной коллегии 12 апреля 1946 года. За первые восемь месяцев было опубликовано тридцать шесть фельетонов на внутренние и международные темы. Не нашли места на страницах газеты девятнадцать фельетонов, подготовленных отделом.
Все эти сведения мы черпаем также в наших архивах. Спустя год Д. И. Заславский сделал доклад на редколлегии о первых шагах нового отдела. Отмечая, что фельетон является действенным оружием критики и находит большой отклик у читателей. Заславский с тревогой говорил:
«Есть основание говорить о судьбе этого жанра. Есть основание говорить о том, что на судьбе этого жанра отрицательно сказывается настроение и вкусы отдельных работников…
Хотелось, чтобы было сокращено количество «рецензентов» и «критиков» на пути гранки фельетона от заведующего отделом до ответственного секретаря и главного редактора… Надо в интересах газеты и ее читателя умерить пыл всякого рода «болельщиков» и «добровольцев», кои, не написав в жизни ни одной фельетонной строчки, позволяют себе очень часто слишком вольное, нигилистическое отношение к фельетону и вытравляют его из газеты.
Очень трудно угодить на подобного рода товарищей.
Для них (следует фамилия. — И. Ш.) «устарел уже», «исписался». Для них (следует другая фамилия. — И. Ш.) «молодой еще», «не умеет писать». Поэтому из газеты выпадают старые фельетонисты и в газете не появляются новые авторы».
Я вспоминаю эти слова Заславского, когда слышу и читаю высказывания нынешних «рецензентов и критиков», которые, не написав ни одной фельетонной строчки, берутся судить о вещах, в которых ровным счетом ничего не смыслят. Я думаю о том, как же трудно пробиться фельетону на страницы иных изданий, если даже фельетоны, подготовленные таким выдающимся мастером, как Заславский, встречались в штыки «болельщиками» и «добровольцами». Судя по приложенному списку к докладу, в течение первых восьми месяцев не увидели света три фельетона И. Рябова, фельетоны Г. Рыклина, Арк. Васильева, В. Лебедева-Кумача…
А ведь наша фельетонная молодежь не обладает опытом Рыклина, железной логикой доказательств Рябова, поэтической зрелостью Лебедева-Кумача, мудростью Заславского. Какую же медвежью услугу оказывают нашей сатире все эти «рецензенты» и «болельщики»…
Впрочем, я уже затрагиваю проблемы сегодняшнего дня, а это предмет совсем другого разговора. Как говорил один мой коллега после часовой речи, «я совсем не об этом хотел сказать».
А хотел я сказать о том, что мы должны беречь журналистские архивы наших мастеров, а такие ведь есть не только среди сатириков, но и среди публицистов, очеркистов, репортеров.
Пусть же не все рукописи будут возвращаться, уходить из редакций. Опыт выдающихся журналистов должен быть взят в полной мере на вооружение нами и передан тем, кто придет в редакции после нас.
1968 г.