Свидригайлов утверждает, что его общение с Дуней не было ограничено одной попыткой соблазнения в саду. К тому времени они провели под одной крышей немало времени. На самом деле первой в Дуню влюбилась Марфа Петровна («она сама влюбилась») и настояла на том, чтобы ее муж был любезнее с ней; Свидригайлов же сознательно старался держаться от нее подальше. По его словам, Дуня сама сделала первый шаг к их сближению [Достоевский 19726: 364], возможно после того, как подробные рассказы жены Свидригайлова о его интимной жизни возбудили ее любопытство. Дуне, по-видимому, стало жаль этого закоренелого грешника. Это, как заявляет Свидригайлов, показалось добродетельной Дуне интересной и сложной задачей. Сможет ли она наставить этого падшего мужчину на путь истинный? [Достоевский 19726: 365]. Сравнивая Дуню с мученицей в пустыне, Свидригайлов имеет в виду, что их общение было борьбой между аскетизмом и распущенностью. Как он замечает, «Авдотья Романовна целомудренна ужасно, неслыханно и невиданно» [Достоевский 19726: 365]. Поводом для их сближения послужили очередные приставания Свидригайлова к служанке. Дуня потребовала, чтобы он оставил эту девушку в покое. Безжалостный читатель может усомниться в невинности мотивов Дуни в этом случае. Не примешивается ли к ее любопытству и негодованию малая толика ревности? Свидригайлов утверждает, что его испытанные приемы обольщения, включая лесть женщине по поводу ее добродетельности, возымели было действие, но тут Дуня испугалась. В этот момент он и сделал «явное и гнусное предложение», которое стало поводом для скандала: он предложил Дуне тридцать тысяч рублей, если она согласится сбежать вместе с ним. Читая рассказ Свидригайлова между строк, мы можем предположить, что на самом деле Дуню испугало возникшее у нее самой желание. Следует вспомнить, что между оставшимися вдвоем мужчиной и женщиной всегда есть нечто тайное и неведомое миру: встреча Я и Ты. «Вы ручаетесь, – спрашивает Свидригайлов, – что Авдотья Романовна на меня с отвращением смотрела?» [Достоевский 19726: 368]. Только если бы Дуня не почувствовала влечения к Свидригайлову, она отличалась бы от всех остальных женщин.
Во время их встречи в Петербурге это напряжение выходит наружу. Ставки для Дуни высоки, о чем свидетельствует близость квартиры мадам Ресслих. Многие детали являются отголосками наиболее значительных сцен «тет-а-тет»-романа. Мужчина и женщина остаются наедине, как Раскольников со своей жертвой в сцене убийства и с Соней во время своих визитов к ней. Как и в упомянутых сценах, мужчина и женщина балансируют на грани преступления против личности: убийства или изнасилования. Опасность для жертвы или агрессора заключается в запертой или незапертой двери, а рядом таится бестелесное, как призрак, но играющее важнейшую роль третье лицо: сестра убитой; подслушивающий Свидригайлов; Соня (которой не оказалось в соседней квартире). Мотив оружия, сделанного из металла и дерева (топора или револьвера), перекликается с материалами крестов на шеях у процентщицы и Лизаветы (и, разумеется, у Сони). При любом прочтении этой сцены необходимо принимать во внимание ключевой элемент: запертую дверь, которая изолирует двух героев от внешнего мира на время их столкновения[79]. После убийства Раскольников находит под кроватью своей жертвы шкатулку и забирает хранящуюся там бессмысленную смесь денег и драгоценностей – сокровище, которым он так и не воспользуется. Смелый читатель, возможно, сочтет запертую квартиру, в которой происходит диалог Свидригайлова с Дуней, ситуационной рифмой к запертой шкатулке убитой процентщицы, внутри которой находится сокровище – целомудрие, моральная чистота. Кому же принадлежит это сокровище?
Параллель между тайной Раскольникова и тайной прежних отношений между Дуней и Свидригайловым окажется принципиальной для романа. Свидригайлов прямо связывает эти две тайны вместе: возможно, замысел Раскольникова зарождался в его голове как раз в то время, когда Свидригайлов и Дуня сидели по вечерам после ужина на террасе и беседовали, узнавая друг друга? «Кто знает, может, в то же самое время и говорили, когда он здесь лежал да свое обдумывал» [Достоевский 19726: 378]. Свидригайлов говорит Дуне правду, которую она не отрицает – его «суждения» были ей интересны [Достоевский 19726: 379]. Какие сомнения могут быть у нас относительно содержания (завуалированного или нет) этих разговоров? Свидригайлов напоминает Дуне о том, как ее усилия наставить его на путь истинный (соблазнить его вести свойственный ей целомудренный образ жизни) вынудили ее поддаться его чарам: «Видно, забыли, как в жару пропаганды уже склонялись и млели… Я по глазкам видел; помните, вечером-то, при луне-то, соловей-то еще свистал?» [Достоевский 19726: 381]. Мотивы и тайные помыслы Дуни столь же неоднозначны, как и ее брата.
Она убеждена, что Свидригайлов отравил свою жену. Как? Дуня говорит ему, что ей было известно об этом его преступном замысле, поскольку она знала, что он купил яд [Достоевский 19726: 381]. Она кричит: «Ты! Ты мне сам намекал; ты мне говорил об яде… я знаю, ты за ним ездил… у тебя было готово… Это непременно ты… подлец!» [Достоевский 19726: 381]. Учитывая ключевую роль обвинения и признания в этике Достоевского, важно то, что Дуня в этом диалоге выступает в качестве обвинителя. Кроме того, если Дуня знала, что Свидригайлов замышляет убийство своей жены, почему она ничего не сделала, чтобы его предотвратить7. Может быть, это тайное желание? Может быть, это желание освободиться от всеохватывающей власти Марфы Петровны? Добродетельная Дуня сама не вполне невинна, но при этом сваливает всю вину на Свидригайлова. Ритм повествования соответствует его содержанию. Дуня многократно повторяет сексуально заряженное местоимение «ты». Английский перевод не в состоянии передать эротическое напряжение этого диалога, кульминация которого указывает на шокирующий факт: Дуня была причастна к смерти Марфы Петровны – если это и в самом деле было убийством. Текст вновь отказывается открыть нам правду по этому ключевому вопросу.
Револьвер, из которого Дуня стреляет в Свидригайлова во время их последнего свидания, приводит эротические силы взаимоотношений героев «Преступления и наказания» к разрядке. Свидригайлов сам научил Дуню стрелять из него (когда? при каких обстоятельствах?), а первопричиной этого конфликта, как и всех конфликтов романа, была всемогущая Марфа Петровна, поскольку это был ее револьвер. Свидригайлов наконец разрешает эти конфликты. Как и в остальных случаях, свидетелями которых мы оказались, он подчиняется женщине. На сей раз он понимает, что без ее любви его жизнь потеряла всякий смысл и ценность. Постоянный альтруизм не может долго выдержать в нашем падшем мире. Он отпускает Дуню. Его самоубийство – из того же револьвера – разрешает конфликты романа и открывает путь к восстановлению равновесия. Его смерть освобождает Дуню от остатков чувства вины; она освобождает Раскольникова от власти человека, знавшего его тайну, и дает ему возможность прийти с повинной самому, по доброй воле. Таким образом и Дуня, и Раскольников освобождаются от бремени своего греховного аскетизма и получают возможность начать строить полноценные, здоровые и наполненные любовью взаимоотношения с другими людьми – единственный источник благодати в моральной системе Достоевского. Недооцененный как внутри, так и за пределами мира «Преступления и наказания», Свидригайлов играет жертвенную, очистительную роль[80].
Лужин и Соня: раскрытая тайна есть ложь. Преображение
В лице Петра Петровича Лужина Достоевский показывает связь между скрытностью в политической и сексуальной сферах. Как и другие наиболее одиозные злодеи Достоевского, Лужин – вуайерист; сам он не совершает никаких действий, а лишь наблюдает за страстями других людей и манипулирует ими. Внешне законопослушный, праведный человек, он на самом глубинном уровне олицетворяет неправду. Сама его фамилия отдает лживостью, поскольку напоминает и русское слово «ложь», и немецкий глагол liigen (лгать). Лужин лжет как напрямую, так и путем умолчания. Он распространяет слухи о связях Свидригайлова с мадам Ресслих и о том, что тот якобы изнасиловал и довел до самоубийства малолетнюю девочку, о чем (интересная подробность) он узнал от Марфы Петровны. Во время их злосчастной встречи в Петербурге он говорит своей невесте и ее родным: «После обыкновенных процедур тем дело и кончилось, но впоследствии явился, однако, донос, что ребенок был… жестоко оскорблен Свидригайловым» [Достоевский 19726: 228]. Помимо распространения сплетен (активная ложь), Лужин также умалчивает жизненно важную для других информацию: хотя ему известно, что Марфа Петровна завещала Дуне значительную сумму денег (столь хорошо знакомые нам по романам Достоевского три тысячи рублей), он не считает нужным поставить ее в известность об этом. Источник этой существеннейшей информации (которая освободит Дуню от необходимости выходить замуж по расчету) – Свидригайлов, который сообщает ее Раскольникову немедленно по прибытии в Петербург: «Передайте, Родион Романович, вашей сестрице, что в завещании Марфы Петровны она упомянута в трех тысячах» [Достоевский 19726: 224].
Лужин приехал в Петербург, желая узнать всевозможное о группах политических заговорщиков, якобы активно действующих в столице, – вероятно, надеясь таким образом усилить свое влияние. Это любопытство сочетается со смутным страхом разоблачения («обличения») и желанием предотвратить любые попытки раскрыть какие бы то ни было тайны, которые скрывает Петр Петрович. Рассказчик умалчивает о характере этих тайн; возможно, они сексуальные, как тайны Макара Девушкина, но вполне допустимо также счесть их политическими. Публичное обличение, которого боится Петр Петрович, представлено в контексте жаркого политического климата той эпохи, когда разоблачение социальных проблем было главной темой прогрессивной журналистики. Яркая сцена скандала на поминках по Мармеладову приводит в действие драму разоблачения клеветы, в котор