Она недалеко отошла от Тауэра, когда увидела первые разрушения от бомб. Здания были целы, но на дорогах лежали стекла, куски стен и черепица с крыш, и люди на улицах подметали мусор.
Но когда она прошла дальше вниз по главной улице Уайтчепела, то увидела более серьезные разрушения. Большинство витрин магазинов было разбито, и острые осколки стекла опасно болтались над расставленным в витрине товаром. Пройдя дальше, она впервые увидела дом, который разбомбило, он был превращен в груду булыжников. Словно в насмешку, боковая стена осталась целой, и на ней на своем месте висела картина с лебедями. Сморщенная пожилая женщина стояла напротив и плакала, а две молодые женщины отчаянно пытались найти среди булыжников свои вещи.
Пройдя дальше, она не раз видела подобное зрелище. В основном прямые попадания пришлись на боковые улицы, бомбами смело целые террасы и ветром еще кружило клубы белой пыли. Огромные куски обрушившихся стен перегородили дороги, все в выбоинах и ямах.
Но еще большее впечатление на Хонор произвели люди, многие с пластырем или повязкой на искаженном ужасом лице, стоявшие и в шоке смотревшие на свои бывшие дома. Она увидела женщину, у которой по лицу текли слезы, но она тупо пыталась подмести улицу.
На Майл-Энд-роуд команда гражданской обороны убирала булыжники, и Хонор спросила их, что будет с людьми, лишившимися жилья.
— Их пустят спать в церкви и школы, — сказал один дородный мужчина с пепельно-серым лицом. — Но то, что вы видели здесь, дорогая, — это ничто по сравнению с тем, как пострадал Сильвертаун. Там до сих пор откапывают людей, которых засыпало камнями. Мы скоро направимся туда, как только расчистим эту дорогу, чтобы могли проехать фургоны со спасателями и катафалки.
— А Лондонская больница цела еще? — отважилась спросить Хонор.
— Да, с ней все в порядке. У вас там кто-то есть?
— Моя внучка работает там медсестрой, — сказала Хонор, и ее голос задрожал. — Я как раз собираюсь пойти проверить, все ли с ней в порядке.
— Они там как ангелы, — сказал он, утешительно похлопав Хонор по плечу. — Я полночи бегал туда-обратно, доставляя раненых. Там внутри просто бедлам, но мы все ими гордимся.
В больнице по-прежнему был просто бедлам. Хонор не видела ничего подобного с времен Первой мировой, когда ездила в больницу в Довер к Фрэнку. Но там были раненые мужчины и в основном выздоравливающие после ранений, довольные, что они возвращаются в Англию получить некоторую передышку после ада, через который прошли. Здесь же были и женщины, и дети, некоторые из них с такими ужасными ранениями, что она не могла на это смотреть. Молодые медсестры в передниках, перепачканных кровью, с невероятной усталостью на лицах. Врачи в халатах, точно так же перепачканных кровью, в состоянии, близком к обмороку, склонившиеся над своими пациентами.
Хонор остановила проходившую мимо медсестру.
— Вы не могли бы мне сказать, здесь ли сестра Адель Талбот?
— Была, но час назад ушла, — ответила медсестра. — Несколько человек отослали отдыхать.
— Это значит, что она позже вернется?
— О да, чтобы сменить кого-нибудь. Вы ее родственница?
Хонор кивнула.
— Она моя внучка. Я просто хотела убедиться, что с ней все в порядке.
— С ней будет все отлично, когда она чуть-чуть отдохнет. — Сестра сочувственно улыбнулась. — С нами всеми все будет в порядке. Вы идите домой. Я скажу ей, что вы ее спрашивали.
Хонор вышла из больницы и пошла по дороге к Алгейту. Но пока она шла, поняла, что не может просто сесть в метро, забрать Великана и поехать домой. Кто-то должен быть рядом с этими сраженными горем бездомными, которым на несколько часов очень понадобилась бы помощь.
Увидев мужчину из команды гражданской обороны, с которым она разговаривала раньше и который как раз садился в свой грузовик и собирался уезжать, она пошла прямо к нему.
— Ну что, вы нашли свою внучку? — спросил он.
Хонор объяснила, что Адель пошла отдыхать, а она подумала, что может заняться чем-то полезным в это время.
— Запрыгивайте, — коротко сказал он, открывая дверцу грузовика. — Я знаю как раз такое место.
Проезжая по Сильвертауну, Хонор едва верила своим глазам. Грузовик маневрировал между люками и сверху по развалинам. Целые улицы были сметены, спасатели оттаскивали покрытые шью куски стен в поисках засыпанных живьем и трупов. У дороги лежали трупы, которые еще не увезли, накрытые мешками, одеялами и занавесками. Мужчины и женщины в отчаянии разгребали обломки голыми руками, явно разыскивая кого-то из пропавших близких. Хонор увидела манекен из витрины магазина, лежавший на верхней ступеньке лестницы, которая была целой, но отошла от поддерживавшей ее стены. И вдруг поняла, что это не манекен, а мертвая женщина.
От воздуха можно было задохнуться, в нем была взвешена смесь бетонной пыли и дыма от пожаров, которые все еще бушевали в доках.
Мужчина из гражданской обороны, который сказал, что его зовут Дан, попытался немного подбодрить ее, рассказав, что несколько часов назад на рассвете они нашли целых и здоровых младенца и старика.
— Дверь платяного шкафа была открыта, и вся эта штука свалилась на старика, когда дом обрушился. А ребенок был еще в своей коляске, под дверью. Он орал, прямо разрывался, поэтому мы его так быстро нашли.
Дан и другие мужчины работали всю ночь, помогая чем могли. Он сказал, что отвезет Хонор в церковь, которую использовали как центр для отдыха.
— Они будут рады любой лишней паре рук, — сказал он. — Ну конечно, если вы согласны делать бутерброды и чай и помогать записывать данные о людях, чтобы потом им можно было найти жилье.
В четыре часа дня Хонор была на пределе своих сил, как и остальные помогавшие. Она провела почти целый день, записывая данные о людях и пропавших членах их семей, потому что остальные помогавшие очень быстро заметили, что она более образованная и менее эмоциональная, чем они.
Но Хонор выслушивала одну душераздирающую историю за другой, и даже ее эмоции начали брать верх. Она догадалась, что эти люди имели очень немного еще до воздушного налета, а теперь они потеряли все, и даже членов семей. Она никогда не представляла себе, что смогла бы взять из рук убитой горем матери грязного, голодного младенца, раздеть, вымыть и накормить его. Единственным грудным ребенком, о котором она заботилась, была Роуз. Но сопереживание взяло верх над отвращением, и она проделала это не с одним ребенком. Она обнимала и кормила старших детей, матери которых еще не нашлись, утешала пожилых мужчин и женщин и расспрашивала сотни людей, заполняя данные о них в алфавитном порядке, чтобы можно было обеспечить их временным жильем.
Даже те люди, дома которых были целы, остались без газа и электричества, и все они боялись очередного налета. Весь день она слышала, что бомбоубежищ не хватает на всех, и многие жаловались, что правительство не разрешает людям спускаться в метро.
Но в половине шестого, несмотря на то что еще множество людей нуждалось в помощи, Хонор поняла, что она должна увидеться с Адель и вернуться к Роуз и Великану. Она уже не заботилась о возвращении домой в свой коттедж, потому что решила, что вернется в Сильвертаун на следующий день и будет помогать.
Ее лучшее платье было грязным, в глазах кололо, а кожа головы зудела от бетонной пыли, даже ее легкие казались забитыми. И все же, когда она попросила подвезти ее к Адель на грузовике, возвращавшемся в направлении Уайтчепела, то подумала, что может считать себя счастливой по сравнению с людьми, с которыми была весь день.
Больница приобрела чуть более аккуратный вид, чем утром, и Хонор очень быстро нашла Адель.
Она выглядела уставшей, вокруг глаз были красные круги, но когда увидела бабушку, нервно переминавшуюся с ноги на ногу у двери палаты, то с удивленным видом кинулась к ней.
— Ради бога, объясни мне, что ты тут делаешь? — отругала она ее. — В любую минуту могут начать бомбить.
Хонор как можно быстрее объяснила, что приехала навестить Роуз, а после налета ей надо было обязательно найти Адель и убедиться, что она цела.
Адель была в шоке, услышав имя Роуз. Она вспыхнула от гнева и сказала, что Хонор, вероятно, потеряла свои мозги, если приехала из Винчелси, где была в безопасности, чтобы повидать кого-то, кто совершенно не стоил того. И когда бабушка обвинила ее в немилосердности, она пожала плечами и снова начала ругать ее за то, что она рисковала жизнью, придя в Уайтчепел.
— Послушай, бабушка, — сказала она, фыркнув по поводу ее грязного платья и неодобрительно качая головой, — я очень ценю, что ты думаешь обо мне, но я в то, чему меня учили. А теперь ты должна идти, прямо сейчас. Забирай Великана и поезжай домой. И ни смей оставаться больше ни на минуту с Роуз. Лондон — это место не для тебя.
— Я не согласна, — вызывающе сказала Хонор, рассказав ей, что она делала весь день. — И я вернусь завтра, если Роуз присмотрит за Великаном. От меня здесь будет больше толку, чем на побережье.
Тогда Адель по-настоящему обеспокоилась.
— Бабушка, это опасно, — сказала она, подталкивая ее обратно к двери. — Пожалуйста, если ты меня хоть немного любишь, поезжай домой и оставайся в безопасном месте. Сразу, пока я на тебя не рассердилась.
Хонор хмыкнула от такой внезапной перемены ролей. Она не намеревалась возвращаться в Сассекс, но подумала, что умнее будет не говорить сейчас об этом Адель, когда у той голова и без нее занята. Она поцеловала внучку и велела ей возвращаться к своим пациентам.
Когда Хонор прошла половину дороги до станции Алдгейт, загудела сирена. Она оглянулась вокруг на людей, но растерялась, потому что они рассыпались во всех направлениях. Кто-то днем говорил, что станции метро были самым безопасным местом, поэтому она продолжала свой путь, ускорив шаг.
Она не оглядывалась, когда услышала гул бомбардировщиков, не дрогнула от первого воя бомбы и удара, сотрясшего землю, который последовал за ним. Она услышала, как какой-то мужчина закричал ей, и увидела, как вместе с ней побежали люди, но предположила, что он предупреждает их, чтобы они поторопились.