— Я в любом случае напишу записку, — сказал он. — Но утром я снова зайду и попробую застать Джима.
Адель очень неохотно поднималась вверх по лестнице, держа в руках записку от доктора Биггса. Она боялась зайти в квартиру — это наводило ее на мысль о матери с ножом. Поскольку отец не вернулся, чтобы поговорить с доктором Биггсом, было ясно, что ему безразлична ее дальнейшая судьба. Она хотела умереть вместо Памелы.
Когда Адель открыла дверь квартиры и включила свет, она почувствовала тошноту. На полу все еще были кастрюли и разбитые тарелки, а на скатерти алело кровавое пятно, и нож все еще лежал там. Запах тоже был отвратительный: пахло алкоголем, сигаретами, пОтом отца и грязными носками. Ей хотелось выбежать и больше никогда не возвращаться, но она заставила себя зайти в спальню и забрать свои вещи.
Ей не пришлось много забирать — только лучшую выходную юбку и свитер, чистую куртку, школьную блузу, бриджи и пару носков, туфли и спортивные шорты. Она собиралась положить вещи в школьный рюкзак, когда вдруг вспомнила, что в комнате родителей на шкафу был маленький чемоданчик.
В их спальне вонь была еще сильнее, чем в гостиной, и постель была разобрана. На подушках оставались пятна крови, вероятно, с пореза на щеке отца. Стоя у трюмо, она на секунду взглянула на себя в зеркало.
Она подумала, что выглядит ужасно. Даже до того, как она заполучила синяк под глазом и шрам на щеке, она не была хорошенькой. Тусклые, растрепанные волосы песочного цвета, желтоватая кожа, даже глаза были не ярко выраженного цвета, как, например, карие или голубые, они были с зеленоватым оттенком, и мама однажды сказала о них: «как вода в канале».
Неудивительно, что мама была зла, когда погибла ее красивая дочка вместо некрасивой.
Пододвинув стул, стоявший в спальне, Адель вскарабкалась на него, чтобы достать чемодан, и когда подняла его, то увидела, что он покрыт толстым слоем пыли. Она положила его на кровать и стерла пыль краем покрывала.
Внутри не было ничего, кроме нескольких писем, все они оказались от одного человека и были адресованы ее отцу. Она открыла одно и увидела, что оно от его сестры из Манчестера. Разочарованная, она связала письма вместе, но тут несколько из них выпало из пачки, и среди них она заметила одно, написанное совсем другим почерком. Оно было адресовано мисс Роуз Харрис — это была девичья фамилия матери.
Держа в руках пожелтевший от времени конверт, она вдруг вспомнила слова миссис Паттерсон, услышанные раньше: «Я думаю, она выросла в Сассексе, у моря».
Письмо было адресовано в Керлью-коттедж, Винчелси-Бич, Рай, Сассекс.
Поскольку ее мать никогда не упоминала о своих родителях, Адель думала, что они, вероятно, умерли, но ей было любопытно, от кого это письмо, и она достала его из конверта. Оно было от кого-то из Танбридж-Уэлса в Кенте и датировано восьмым июля 1915 года. Развернув письмо, она начала читать:
Дорогая Роуз!
Я была в таком восторге, что получила вести от тебя через столько времени. Я ужасно по тебе скучала после того, как ты уехала, и все девочки спрашивают, есть ли от тебя какие-то новости. Я думаю, жить в деревне немного скучно, но с другой стороны, сейчас везде скучно, единственное, о чем все разговаривают, — это война. Многие девочки в школе потеряли своих отцов и братьев, я рада, что моему отцу не нужно идти на войну и что у меня нет братьев призывного возраста. Я надеюсь, с твоим отцом все в порядке.
Твоя мама заставляет тебя вязать носки и шарфы? Моя заставляет. Меня уже тошнит от серой шерсти. Сегодня днем мы играли в теннис, и Мьюриэл Степфорд сказала, что собирается стать медсестрой. Она сказала, что хочет этого, потому что ей так жаль всех этих раненых солдат, но мы все думаем, что она боится остаться лежать на полке, поскольку здесь осталось очень мало мужчин ее возраста.
Пиши быстрее и расскажи мне, чем ты занимаешься целый день. Ты действительно разводишь цыплят и выращиваешь овощи или это была шутка? Я не представляю тебя, пачкающую руки.
С наилучшими пожеланиями,
Алиса
Заинтригованная, Адель прочла письмо трижды, потому что это был крошечный кусочек из прошлого матери, о котором она ничего не знала. Была ли эта девушка Алиса хорошей подругой? Возможно, ее мать с родителями переехала из Танбридж-Уэлса из-за войны? Может быть, ее дедушка и бабушка еще живут в Керлью-коттедж?
Письмо было написано шестнадцать лет назад, за четыре года до ее рождения, но так как она точно не знала, сколько лет было матери во время войны, то даже не могла себе представить, какого возраста могут быть бабушка с дедушкой.
Но Адель слышала, как доктор сказал, что собирается спросить Джима о семье, поэтому положила конверт вместе с другими письмами обратно и упаковала чемоданчик своими вещами. Потом она вышла из квартиры, закрыв за собой дверь.
На следующее утро, когда церковные колокола звонили к воскресной утренней службе, вернулся доктор Биггс. Он ненадолго зашел к Паттерсонам, спросил у Адель, как она себя чувствует, и сказал, что связался с больницей, в которую забрали ее мать, и что она сейчас значительно спокойнее.
— Как вы думаете, как долго ее будут там держать? — спросила миссис Паттерсон.
— Пока что трудно сказать, — осторожно ответил доктор Биггс. — А сейчас я поднимусь и зайду к мистеру Талботу.
Доктор провел с ее отцом некоторое время, а когда он спустился вниз, то раскраснелся и выглядел раздраженным.
— Беги во двор к мальчикам, — сказала миссис Паттерсон, легонько подтолкнув Адель сзади по направлению к двери.
Адель ушла, но не во двор. Она просто закрыла дверь в гостиную и ждала снаружи. Она хотела узнать, что же такое сказал отец, что рассердило врача.
Ей не пришлось долго ждать. Доктор был готов взорваться.
— Этот человек такой тупой, у меня ощущение, что я разговаривал с кирпичной стеной, — возмущался он. — Он твердо стоит на том, что Адель не его ребенок. Он сказал, что встретился с ее матерью, когда та уже была беременна, и может доказать это, потому что до того момента он находился во Франции.
— Но ведь когда он женился на Роуз, он взял на себя ответственность за Адель, кем бы ни был ее отец? — взволнованно проговорила миссис Паттерсон.
— Фактически да. Но вы знаете выражение: «Можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить», — ответил доктор. — Как я могу уйти прочь и оставить такую юную девочку в руках того, кто полон гнева и злобы? Может случиться все что угодно.
— Что же нам тогда делать? — спросила миссис Паттерсон.
— Мне нужно получить постановление об опеке. Другого выхода нет, Энни. Роуз душевнобольная, я даже не могу сказать, выздоровеет ли она. Кроме того — по большому счету, может, так и лучше, — я подозреваю, что с девочкой много лет дурно обращались. Если я заберу ее отсюда, ей будет лучше.
— Вы спрашивали Джима, есть ли бабушки или дедушки?
— Да, но он ничего о них не знает. Он сказал, что Роуз поссорилась со своей матерью задолго до того, как он встретил ее, и с тех пор у них не было контактов.
В этот момент громко завыла Лили, заглушая все сказанное далее взрослыми. Адель нервно ждала, когда Лили прекратит плакать, но та все продолжала, и в ее плаче утопали все слова.
Немного позже Адель вернулась в гостиную. Доктор Биггс улыбнулся ей.
— Я как раз говорил миссис Паттерсон, что, вероятно, будет лучше, если ты пару дней не будешь ходить в школу, пока у тебя не сойдет синяк, — сказал он. — Я уверен, что ты не хочешь, чтобы тебе задавали об этом вопросы, правда?
Адель перевела взгляд с него на миссис Паттерсон, догадываясь, что они что-то вместе придумали. Она удивлялась, почему взрослые отчитывают детей за ложь, когда сами все время лгут.
Глава четвертая
На следующее утро, когда Адель ела кашу, миссис Паттерсон завязывала Томми галстук.
— Давно пора такому большому мальчику, как ты, научиться делать это самому, — сказала она, легонько похлопав его по щеке.
— Мне нравится, когда ты это делаешь, — парировал Томми и протянул руку, чтобы пощекотать маму под подбородком, отчего она рассмеялась.
От этого обмена нежностями у Адель ком подступил к горлу. За последние два дня она видела много таких маленьких знаков любви между членами семьи, и каждый был грустным напоминанием, что она никогда не получала такой любви ни от одного из родителей. Она пришла к заключению, что, вероятно, сама была в этом виновата, ведь, в конце концов, им удавалось проявлять любовь к Памеле.
— Адель отведет меня в школу? — спросил Томми, когда его галстук был завязан.
— Конечно нет, — сказала миссис Паттерсон, взглянув на Адель, которая еще сидела за столом. Адель перестала водить его после гибели Памелы. — Зачем ей это делать? Ты уже большой мальчик.
Томми умоляюще посмотрел на Адель.
— Пожалуйста!
— Адель еще не совсем поправилась, — сказала живо его мать. — Ей нужно отдохнуть.
— Мне не нужно, — сказала Адель, поднимаясь. Она была тронута желанием Томми пойти с ней. — Мне бы хотелось отвести его.
Миссис Паттерсон заколебалась.
— Пожалуйста! Я хотела бы выйти на улицу, — умоляла Адель.
— Ну хорошо, — согласилась миссис Паттерсон. — Но сразу возвращайся, доктор сказал, что тебе нужен отдых.
Адель не учла, что, когда будет отводить Томми в школу, это вызовет такие живые воспоминания о Памеле. Томми вел себя как обычно — то бежал, ставя при этом одну ногу в канаву, другую на мостовую, то тут же планировал к ней обратно, раскинув широко руки и изображая из себя самолет. Памела всегда держала Адель за руку и жаловалась, что Томми обращает на них внимание окружающих. Адель скучала по этой маленькой ручке в своей руке, по презрительному выражению на лице сестры и по ее хихиканью, когда Томми корчил ей рожи.
Начальная школа была большим, старым, покрытым копотью трехэтажным зданием, дошкольники на одной стороне, младшие школьники — на другой, с отдельными входами и площадками для игр.