редчувствовал: я услышал шаги за своей спиной, то есть со стороны воды, со стороны озера. Конечно, в первый миг я растерялся. Даже мелькнула мысль, что еще секунда – и статуй на берегу озера Прошлого будет не три, а четыре. И все же я нашел в себе силы оглянуться. Утешил себя тем, что не Медуза же там Горгона окажется. Медузы там не было, но было что-то такое, что на языке науки называется хрономираж. Вы, Рушель, знаете, что это такое?
– Да, конечно, – ответил я, поскольку знал кое-что о хрономиражах, то есть таких визуальных и аудиальных явлениях, которые случаются с завидной периодичностью в некоторых местах нашей планеты. Очевидцы могут слышать и лицезреть какие-то сцены, которые были в тех местах в прошлом – далеком и не очень. Например, почти каждый год, по весне, туристы на острове Крит могут видеть, как турецкие войска с моря нападают на греческую крепость. Так транслируется в хрономираже битва, имевшая реально место быть в 20-е годы XIX века. Нечто похожее наблюдают и жители Симферополя в знаменитой Неаполитанской крепости близ крымской столицы. Да, и тот случай спасения русского отряда из болота в Первую мировую войну, о котором мы уже вспоминали, многие склонны относить к разряду тех самых хрономиражей. Но я сгорал от нетерпения, желая узнать, что же увидел Белоусов на берегу озера Прошлого.
– Вы знаете, – продолжил Белоусов, – это было так реально, что я даже присел на корточки. Прямо на моих глазах к кромке воды подошли трое молодых людей в походной форме младших офицеров СС. Да, Рушель, это были именно они – наши с вами предшественники, искатели чудо-воды, экспедиция «Афанасий Никитин», передававшая в Гессен господину Эдварду информацию, которую тот обрабатывал и посылал в Вевельсбург. Как видите, я вполне осведомлен о ваших, вернее сказать, наших делах. Трое немцев, окаменевшие тела которых стояли теперь за моей спиной, в хрономираже зашли в воду, стараясь при этом не зачерпнуть ее в сапоги, то есть зашли совсем недалеко. И тут озеро всей свой поверхностью зашевелилось, заволновалось, будто из вод его навстречу аненербевцам готовы были выйти тридцать витязей прекрасных, ведомых морским дядькой. Я замер в ожидании. Немцы же передернули затворами автоматов, направив оружейные дула на противоположный берег. Тут-то и случилось то, что случилось. На самой середине озера поднялась волна высотой с трехэтажный дом, никак не меньше. Помнится, нечто подобное я видел когда-то в одном японском фильме, в котором на Страну восходящего солнца шла цунами. Моя волна, конечно, не дотягивала до такой, но она стремительно и неумолимо двигалась прямо на трех товарищей и, следовательно, на меня, находящегося за их спинами. Немцы стали стрелять, полагая, что сила оружия выше и сил Природы, и надмирных сил, которые управляли волной; но, конечно, толку от этого не было. Вода накрыла всю троицу. Я только увидел, как аненербевцы оказались на самом гребне волны, летящей уже прямо на меня. Я вскочил, но бежать было поздно – через миг вода окатила меня с ног до головы, рядом со мной пронеслись влекомые стремительным потоком немцы. Однако я не почувствовал на себе никакой влаги. И неудивительно, ведь передо мной разыгрывалась сцена из 1943 года, а я находился в нашем времени: я все видел и слышал, но потрогать, ощутить не мог. Я был не тогда, а сейчас. Волна схлынула, озеро замерло, будто ничего не было. Тогда я обернулся и увидел, что все три каменных изваяния стоят на своих местах, где и стояли до этого. Тут я понял, что видел только что хрономираж с сюжетом про то, как аненербевцы стали статуями. Однако тут же заметил самое, как кажется, важное: рядом со мной, Рушель, лежал серебристый футляр цилиндрической формы. Уверен, что до появления хрономиража с высокой волной этого тубуса здесь, на берегу озера Прошлого, не было. Оглядевшись и не увидев больше ничего примечательного, я взял серебристый футляр и осторожно раскрыл его…
Старинные свитки
С этими словами Александр Федорович потянулся к своему заплечному мешку, откуда извлек тот самый тубус. Конечно, я сгорал от любопытства и радовался только тому, что разговариваю с Белоусовым, а не с Мессингом – пауз Мишеля я бы сейчас просто не выдержал. Тем временем Александр Федорович умелым движением раскрыл футляр, и моему взору предстали пожелтевшие от времени свитки. Белоусов разложил бумаги на земле. Костер осветил их. Я насчитал семь свитков, на каждом из которых были какие-то странные знаки. Я ничего не понимал, сколько ни вглядывался в них. Каждый знак был по отдельности понятен, даже, не побоюсь этого слова, прост для описания и интерпретации. Однако проанализировать всю эту структуру в системе я бы не смог. К стыду своему, я даже не мог толком определить специфику происхождения этих знаков, хотя версии у меня были. Белоусов же, глядя на мое явное замешательство, усмехнулся и сказал:
– Вот и я, Рушель, когда посмотрел на все это, понял, что без Мессинга мне не обойтись. Что было делать? Раскрывать себя? На это я пока еще не мог пойти. Сначала я решил дождаться ночи, но потом мне в голову пришла, как оказалось, неплохая идея. Пробраться раньше вас с Петровичем к месту, где остались Мессинг и Ахвана, и выкрасть, благо опыт такого рода у меня уже есть, – тут Белоусов показал на немецкую фляжку, – кристаллический гидропередатчик, через который я бы смог связаться с Алексией – достойной дочерью своего отца в плане разгадывания всякого рода шифров. Но как я ни спешил, вы с Петровичем меня опередили. Из кустов видел я ваш сеанс связи с Настей и Алексией. Когда же вы уснули, то только тогда я подобрался к рюкзаку Мессинга и вытащил оттуда малахитовую шкатулку. Потом я заполз обратно в свое укрытие, откуда стал наговаривать на кристаллический гидропередатчик все эти формулы со свитков, благо они поддаются устному воспроизведению, как вы видите. Через два часа Алексия прислала мне ответ, который я записал после воды, выпитой из бутыли Мессинга. Вот он.
Здесь Белоусов из глубин своего балахона достал лист бумаги:
Дорогой Александр Федорович! Рада очень, что вы нашлись! Берегите себя и всех наших! Мы очень волнуемся! Свитки, доставшиеся вам столь чудесным образом от живущих на дне озера Прошлого гигантов, оказались в элементарной коптской графике, но почему-то структурированные согласно традиции ранних кельтов. Поразительно, но все знаки со свитков очень напоминают донесения Эдварда из Гессена в Вевельсбург, поскольку содержат в себе своеобразную роспись водных ресурсов того места, где вы все сейчас находитесь. Первые три свитка содержат описание воды озера Прошлого. Здесь все сводится к тому, что данная вода обладает такой матрицей, которая позволяет перемещаться во времени, передавать информацию из прошлого, даже передавать какие-либо артефакты; наконец, вода озера Прошлого стала приютом для представителей некогда, как казалось, вымершей цивилизации. То есть, по всей видимости, на дне этого озера действительно обитают те самые атланты. Три других свитка рассказывают о воде Мертвого озера, расположенного на плато километрах в двадцати строго вверх относительно озера Прошлого. Описание действия этой воды напоминает мертвую воду из русского фольклора: пьющий ее может заснуть на долгие годы; вошедший в эту воду может окаменеть; но если аккуратно, не касаясь самой этой воды, набрать ее в крепкий, желательно – металлический, сосуд, то она может заживлять раны. И наконец, седьмой, последний свиток. В нем говорится, что еще выше Мертвого озера есть вечный источник, из которого вытекает вода совершенно особого качества. Эту воду, по аналогии с мертвой водой, с полным правом можно назвать живой. Если же говорить научным языком, то вода в том ключе, судя по описанию на свитке, самая что ни на есть вода с обнуленной матрицей. Думаю, вам не надо пояснять, что это значит, ведь как раз это и есть то, ради чего все и затевалось, а значит, цель экспедиции совсем рядом с вами! Ура! И все же сейчас меня волнует другое. Вечернее поведение Кольки и Польки. Сначала Колька начал прыгать по шкафам и кричать, что деда́ грозит опасность и что он должен лететь в Гималаи спасти деда́. Потом Полька заревела, как юная мартышка на макушке пальмы, с которой не может слезть. Но ревела она не по поводу деда́, а по поводу папа́ – Петровича. Полька кричала, что папа́ угрожает опасность, а с деда́ все хорошо, что деда́ и сам справится. Колька же вдруг так спокойно слез со шкафа, сел за стол и сказал: «Если папа́ помрет, то его оживят прямо там, где он и помрет, потому что там для этого есть все». Александр Федорович, голубчик мой, сделайте же что-нибудь: найдите моего отца, сохраните моего мужа. Я, правда, очень волнуюсь и очень прошу вас использовать все ресурсы вашего разума вкупе с водными ресурсами всех озер и источников во спасение всех подвергшихся опасности.
Ваша Алексия.
Продолжение рассказа Белоусова
– Конечно, – сказал Белоусов, когда я закончил чтение, – сразу же по получении этого сообщения я ринулся к месту вашего с Петровичем ночлега, благо находился совсем рядом. Вам ничего не угрожало, я был в этом уверен. О, как я ошибался! Но тогда, после послания от Алексии, я положил на место малахитовую шкатулку и решил, что прежде всего этой ночью я должен найти Мессинга. И почему я не сделал этого раньше? Я устремился вниз по тропе в сторону монастыря, старался идти быстро, но при этом экономил силы, понимая, что возможна схватка с врагом. Не прошло и часа, как в свете луны моему взору явилась сцена, которую я, Рушель, не забуду до конца своих дней; сцена, напомнившая мне трагедию Эсхила «Прометей прикованный». Помните, там всю пьесу Прометей должен простоять прикованным к скале где-то на Кавказе, а коршун, посланный Зевсом, прилетает к нему, чтобы ежедневно склевывать Прометееву печень. Конечно, за ночь печень титана вырастала вновь. Но как же больно было ему! В ту ночь в роли Прометея прикованного я увидел Мессинга, роль же коршуна исполнял Ахвана. Так в жизни, мой дорогой Рушель, роли часто меняются. Днем еще брахман был связан, а Мишель его охранял, ночью же связанным оказался Мессинг, а проводник наш пытал его, подобно Зевесову пернатому хищнику. Я сразу понял, что Ахвана пытается выколотить из нашего друга какие-то важные сведения, но Мессинг не собирается сдаваться, хотя положение его было незавидным. Вместо ответов на вопросы – оказывается, наш проводник неплохо владеет английским, – Мишель читал одно из своих любимых стихотворений Василия Дмитриевича Лебелянского.