Внешние факторы будзюцу
Оружие и технические приемы
Во введении мы отметили, что японское искусство рукопашного боя и его специализации можно рассматривать на двух уровнях: первый, сконцентрированный на таких факторах, как оружие и технические приемы, использующиеся в различных специализациях будзюцу, можно назвать внешним, в то время как второй, сосредоточенный на факторах психологического контроля и энергии, можно точнее всего охарактеризовать как внутренний.
Часть вторую мы начнем с обзора внешних факторов будзюцу, то есть с оружия и технических приемов тех специализаций будзюцу, которые принято рассматривать как традиционные боевые искусства, имевшие большое стратегическое значение в условиях индивидуального поединка и широко практиковавшиеся японскими воинами феодальной эпохи. Эти факторы не только наделяли каждый вид боевого искусства неповторимым характером и индивидуальностью, но часто и давали ему название. Более того, инструментальные и функциональные особенности одной специализации зачастую оказывали решающее влияние на другие.
Так, например, фехтование на копьях испытывало влияние стрельбы из лука в таких базовых концепциях, как траектория и цель. В свою очередь, фехтование на копьях оказало воздействие на владение мечом с его концепциями различных стоек, перемещений, вращений и выпадов. Оно также в определенной степени повлияло на искусство владения посохом, боевым веером и даже на различные системы рукопашного боя без оружия, в которых главным оружием служит само тело бойца, при помощи различных приемов использующего силу противника. Особенности каждого стиля требуют отдельного рассмотрения с точки зрения наиболее характерных инструментов каждой специализации будзюцу, сопутствующих методов или изобретенных для них технических приемов.
4Будзюцу с оружием
<Доспехи>
Эволюция японских доспехов
Доспехи, которые носил буси на поле боя в течение большей части древнего периода японской истории, так же как и прочие виды защитного снаряжения, использовавшегося в позднюю феодальную эпоху, представляют для нас большой интерес, поскольку доспехи буси были как отражением, так и определяющим фактором эволюции тех видов оружия, которые применялись против него в бою.
Принято считать, что основные специализации будзюцу, такие как стрельба из лука, фехтование на мечах и копьях и т. д., процветали в течение так называемого смутного времени, предшествовавшего периоду Токугава – эпохе непрерывной борьбы между различными военными кланами, каждый из которых стремился к превосходству над остальными. Боевые действия в это время (как и в европейское Средневековье) вели на полях сражений японские рыцари и их воины, облаченные в защитные доспехи. Это, в свою очередь, подразумевало развитие изощренных методов использования различного оружия для поражения хорошо защищенной цели, сопровождавшееся появлением все более сложных типов доспехов для защиты от атак и контратак противника.
В менее воинственные времена, как те, что последовали за объединением Японии под властью Токугава, междоусобная борьба перенеслась с полей сражений на улицы, в дома и замки, находя свое выражение в сериях интриг, заказных убийствах, тайных заговорах и многочисленных проявлениях мелкого беззакония. Этот тип борьбы, в свою очередь, свел роль доспехов к минимуму или даже привел к полному отказу от защитного снаряжения. В то же самое время лук и копье утратили свое прежнее значение в бою, а инструментальная и функциональная важность меча, наоборот, значительно возросла. При этом само человеческое тело стало играть более заметную роль в качестве вспомогательного оружия, которое можно использовать как против вооруженного, так и невооруженного врага.
Даже после того, как старинные доспехи превратились в церемониальное украшение, а реальная защита сократилась до легкой кольчуги или исчезла полностью, традиционные искусства владения копьем, мечом и боевым веером как метательным орудием (все это оружие изначально применялось против противника, облаченного в доспехи) продолжали оказывать влияние на боевые системы и стратегии, включая методы рукопашного боя без оружия.
В конце феодальной эпохи эти умения по-прежнему составляли фундаментальное ядро основных боевых искусств Японии, что актуально и для современных версий этих специализаций. Так, например, совершенно очевидно, что значительная часть технического арсенала айкидо основана на древних приемах дзюдзюцу и кэндо, которые, в свою очередь, ведут свою родословную от таких искусств, как кэндзюцу, яридзюцу и нагинатадзюцу – методов боя против врага в доспехах. И на своем высочайшем уровне дзюдо до сих пор содержит формальные упражнения, или ката, позаимствованные у древних форм дзюдо (косики-но-ката), которые, по всей видимости, происходят от поединков в доспехах, стилизованных с целью развития стратегической координации, позволяющей воину повергнуть противника в тяжелой броне. Подобные древние упражнения на координацию существуют также и в карате. И хотя это единоборство испытывало влияние различных стилей китайского бокса, где делается упор на стратегическое доминирование свободной руки, оно все равно следует тем образцам атаки, контратаки и обороны, которые когда-то использовал человек, вооруженный мечом, кинжалом или копьем. И китайцы и японцы были необычайно искусны в использовании копья, даже когда традиционное острое лезвие заменял деревянный посох. Таким образом, доспехи, которые носили буси, являлись составной частью будзюцу, поскольку они как прямо (через оружие и технические приемы), так и косвенно (через их модификацию или адаптацию) влияли на развитие и применение большинства древних и современных специализаций боевых искусств.
Мастерская бронников клана, XIV век
Воины эпохи Токугава унаследовали богатые традиции древнего искусства изготовления и ношения доспехов. Члены кланов могли легко проследить эволюцию этого искусства, изучая древние и относительно современные образцы доспехов, которые являлись частью боевого наследия каждого клана. В соответствии с древним обычаем посвящать божествам предметы роскоши или славы набор доспехов обычно занимал почетное место в резиденции клана или в близлежащем храме. Некогда эти комплекты доспехов хранились в специальных арсеналах, «в соответствии с императорским декретом построенных в безлюдных местах, куда свозили на хранение оружие, то есть мечи, луки и доспехи, со всей провинции» (Arai, 14). Судя по всему, данный обычай сохранялся даже во времена правления императора Котоку, по меньшей мере в первый год Тайка (645). В течение этого периода никому, даже профессиональным солдатам, не разрешалось хранить у себя в доме оружие или доспехи любого рода. Достоверно неизвестно, когда именно оружие и доспехи стали хранить дома, но многие авторы считают, что данная практика послужила основой для формирования класса профессиональных воинов, которые в конечном итоге проложили себе путь с периферии политической жизни Японии к центру власти. «Эта практика, – пишет Араи Хакусэки, – постепенно привела к отмене строгих правил, запрещавших частное владение оружием. Очевидно, этот компромисс наиболее благоприятствовал тем, кто посвятил себя военной службе» (Arai, 15). Помимо буси, он оказался выгодным и для других социальных групп, таких как воинственные горные отшельники (ямабуси) и монахи-воины буддийских храмов (тэрахоси), которые сражались с профессиональными буси на протяжении многих столетий.
Каждый клан, каждый военный дом и каждая семья самураев имели собственных мастеров-бронников (гусоку-си), самые знаменитые из которых за отдельную плату обслуживали и другие военные группы. Кроме того, каждый клан имел собственную теорию и практику ношения доспехов, что в определенном смысле объясняет богатство и разнообразие японского защитного снаряжения феодальных времен.
Командующий на поле боя в полном наборе доспехов, XIV век
Вполне естественно, каждая группа хранила свой способ ношения доспехов в секрете, и его конкретные подробности составляли часть традиции, доступной только для членов военной группы – и ни для кого больше. Эти тайные традиции охранялись так хорошо, что в конечном итоге искусство изготовления доспехов, стиль различных составных элементов и даже их конкретное предназначение в периоды продолжительного мира становились непонятными. Араи Хакусэки, великий ученый-энциклопедист, который служил при дворе сёгуна Иэнобу (1657–1725), написал подробный трактат о доспехах «Хонтё гункико», где он, в частности, отмечает, что «прошли века с тех пор, как древний стиль доспехов сменили современные гусоку, и уже почти целое столетие, как оружие отложено в сторону [то есть прекращены крупномасштабные боевые действия], поэтому даже среди мастеров, зарабатывающих себе на жизнь изготовлением доспехов, лишь немногие знают доспехи старого стиля» (Arai, 30).
В целом можно сказать, что японские изготовители доспехов следовали основной модели, которая по своей структуре и элементам оставалась практически неизменной на протяжении веков. Однако эта модель постепенно утратила военную простоту и функциональность, ассоциировавшиеся со смутным временем, и превратилась в богато украшенное громоздкое облачение, характерное для периода Токугава, когда оружие и доспехи рассматривались не как предметы боевой экипировки, а скорее как символы власти и иерархического статуса, то есть ранга.
Упомянутая выше основная модель состояла (как и в Европе) из защитного снаряжения для головы, шеи, плеч и рук, груди, нижней части живота, а также бедер и голеней. Таким был полный комплект доспехов буси высшего ранга, который сражался верхом. Доспехи простых вассалов-пехотинцев включали гораздо меньшее количество предметов. Материалы, использовавшиеся для изготовления доспехов, свидетельствуют о том, что прежде всего японские мастера заботились о функциональности и свободе движений. Это становится особенно заметно, если сравнивать их произведения с массивными наборами доспехов европейских рыцарей раннего Средневековья. На самом деле большинство специалистов по японской истории согласны с тем, что до и после правления императора Тэнти (662–671)«доспехи изготовлялись главным образом из кожи» (Gilbertson and Kowaki, 115). Например, Стоун упоминает слово кавара (кава означает «кожа»), применявшееся в отношении конкретного вида доспехов, «изготовленных из кожаных пластин, нашитых на ткань. Они использовались в самой глубокой древности, и до наших времен сохранилось лишь несколько фрагментов таких доспехов» (Stone, 346). Хакусэки, изучавший древний манускрипт «Сандаи дзицуроку», также упоминает «доспехи из овечьей и телячьей кожи, которые носили воины Оно-но Асон Ую в годы Конин, а затем были переданы двум его сыновьям, Муцу-но Ками Харуэда и Цусимано-но Ками Харукадзу, сражавшихся в годы Дзёгэн (976–997)» (Arai, 17). Кожа всегда оставалась излюбленным материалом японских мастеров: из нее изготавливали не только детали, соединяющие элементы доспехов, но и сами защитные пластины: кожаный панцирь усиливался железными или стальными щитками-накладками или же его покрывали специальным лаком, пока он не приобретал необходимую прочность.
В захоронениях, датируемых 400 г. н. э., были найдены шлемы и нагрудные панцири, полностью изготовленные из железа, и это свидетельствует о том, что железные доспехи подобного рода были известны японским мастерам еще в ранний период их истории. Железо, из которого сделаны сохранившиеся детали этих доспехов, было искусно обработано, чтобы снизить их вес: его либо расплющивали, к примеру при формовке шлемов, либо соединяли при помощи клепки – маленькие полоски для шлемов, большие – для нагрудников. Хакусэки писал, что «при правлении императора Камму (782–786) в провинции Митиноку эмиси [айны] подняли бунт против императорского престола и их натиск был очень силен; и вот, в девятый год Энряку (790), император дал указание Дадзайфу[12] изготовить более двух тысяч железных шлемов. По всей видимости, это первое упоминание в официальных документах доспехов из железа» (Arai, 14). Эти примеры сложной обработки железа, судя по всему, являлись прелюдией к развитию в высшей степени утонченного искусства фигурной резки, ковки, плетения и ажурного соединения железных и стальных пластин в единое целое (при помощи кожаных шнуров или звеньев кольчуги), которое впоследствии, начиная с эпохи Хэйан, прославило японских мастеров доспехов по всему миру. Первые образцы защитного снаряжения этого древнего периода японской истории (V–VII века) назывались танко (пластинчатые доспехи), они были непосредственными предшественниками комбинированных доспехов из кожи и железа, известных под названиями коганэ-мадзири-но-ёрои (в IX веке) и кава-цуцуми. В них «железные полосы, формирующие кирасу, были обтянуты кожей» (Dean, 27).
Самурай в латах, XIII в.
Закрытый панцирь
Открытый панцирь
К концу эпохи Хэйан японские доспехи, по всей видимости, достигли своей высшей стадии совершенства и представляли собой «железные пластины, соединенные шелковыми или кожаными шнурами; шнуры формировали узор, указывающий на стиль доспехов, а сам способ сшивания пластин назывался одоси» (Gilbertson and Kowaki, 116). Пластины из железа и стали, часто обшитые кожей, варьировались по размеру и форме в зависимости от того, какие части тела они должны были защищать. Большие пластины использовались для защиты плеч в содэ или груди в до, для прикрытия бедер в хаидатэ и т. д. Маленькие металлические пластины, соединенные шелковыми шнурами, использовались почти во всех элементах доспехов, вокруг и внутри основного каркаса, образованного большими пластинами. Хакусэки в своем трактате «Хонтё гункику» описывает интересный метод отбора пластин: «Существовал также обычай, именуемый тамеси-дзанэ (проверенные пластины). Кикути Хиго-но Такэмицу, готовясь к сражениям в годы Энбун (1356–1360), заставлял сильного воина (достаточно сильного для того, чтобы натянуть лук саннин-бари, тетиву которого удерживал один человек, в то время как двое других сгибали его) выстрелить в каждый кусадзури, а затем, отобрав непробитые санэ, соединял их с другими в ити-маи-мазэ (одна железная пластина между двумя кожаными) и изготовлял из них свои доспехи» (Arai, 74).
Кольчужные элементы всех форм и размеров дополнялись большими и малыми пластинами, образуя достаточно свободный и сравнительно легкий защитный комплект, подбитый тканью или кожей.
Копейщик, XIV век
Военачальник, XVII век
Сравнительный анализ материалов, использовавшихся при изготовлении доспехов европейскими и японскими мастерами Средневековья, а также способов их обработки показывает, что если европейцы уделяли основное внимание размерам и весу, то японцы больше заботились о легкости и пластичности. Тяжелые европейские латы помогали нанести сокрушительный удар по противнику, поскольку придавали рыцарю дополнительную массу и силу инерции. Копья при этом часто ломались, заставляя брать в руки топор, булаву или громоздкий меч, с помощью которых воины пытались поразить хорошо защищенных всадников или легковооруженных пехотинцев, составлявших войско на заре европейского Средневековья. А на Востоке «все оружие было значительно более легким и быстрым: копья – короче, легче и лучше сбалансированы, мечи – высочайшего качества, лучше приспособленные для ближнего боя. Мечи и копья предназначались для нанесения как рубящих, так и колющих ударов, а булавы и топоры отличались меньшим весом и применялись достаточно редко» (Stone, 430).
Этот же автор в качестве важного фактора, повлиявшего на появление столь существенных различий между западными и восточными доспехами в Средние века, выделяет еще и климат.
В целом японцы всегда рассматривали избыточную защиту как помеху функциональности и совершенно справедливо признавали, что от прямого попадания стрелы или (после XVI века) пули не защитит никакой доспех из тех, что подходят для реального сражения. Этот широко распространенный фатализм отражен в следующих строках из «Хонтё гункико»: «Санэ (металлические пластины), что защищают от стрел, не могут противостоять мушкетным пулям, а те, что способны остановить пулю, пронзаются стрелой. И мягкое, и твердое имеет свои сильные стороны, но трудно найти защиту, сочетающую в себе преимущества того и другого. Поэтому совершенно ясно, что облачаться в доспехи практически бесполезно. Разве может воин, сражающийся в первых рядах, выбирать между стрелами и мушкетными пулями? Даже если стальные пластины имеют десятикратную или даже двадцатикратную толщину, между ними все равно должно быть свободное пространство; в противном случае облаченный в латы не сможет пошевелиться. Но если в доспехах есть уязвимые места, то именно туда постарается нанести удар противник. Не только стрелы и пули способны пробивать доспехи; тати (меч), тоси (кинжал), яри (копье) и нагината (алебарда или копье с похожим на меч лезвием) также бывают весьма эффективны в бою. Вызывает сожаление, что некоторые воины, безудержно стремящиеся к славе и не ведающие об ожидающей их судьбе, надевают ёрои (доспехи), слишком тяжелые для них, чем обрекают себя на неминуемую гибель» (Arai, 75–76).
Командующий на поле боя, XVII век
Военачальник, XVI век
Со временем был найден компромисс за счет хитроумного переплетения различных материалов, которые, отражая клинок, стрелу или мушкетную пулю, обеспечивали надежную защиту и в то же время были сравнительно легкими и свободными. Таким образом, потребность в защите была уравновешена пристальным вниманием к другому фактору, имеющему большое значение в бою, – подвижности, а значит, и способности увернуться от удара. Впоследствии, когда в XVI веке в Японии появились европейские доспехи, лишь отдельные их части, такие как кираса и нагрудный панцирь, получили некое признание, но все же так и не нашли широкого применения.
Что же тогда представляют собой эти фантастически сложные комплекты доспехов, которые мы восхищенно рассматриваем в современных музеях? Ответ на этот вопрос можно найти в классических японских трудах, таких как «Хонтё гункико»: «Внушительные доспехи великих полководцев имели свое предназначение – в них облачались перед битвой, чтобы поднимать моральный дух воинов» (Arai, 76). Но как далее отмечает Хакусэки, «это было совсем не то же самое, что носить доспехи для самозащиты».
Система соединения в единое целое больших и малых пластин и обрамления их фрагментами кольчуги, подбитой тканью, шелком, кожей и т. д., превратилась в самостоятельное искусство (одоси-гэи). По подбору цветов или характеру переплетения шнуровки буси могли отличать один стиль доспехов от другого и даже узнавать членов различных кланов по цветам шнуров и декоративным элементам. Так, например, панцирь императрицы Дзингу был «скреплен ярко-алым шнуром» и поэтому назывался «Красная шнуровка» (хи-одоси). Гилбертсон и Коваки связывают появление этого обычая – использовать разноцветную шнуровку – с введением средств идентификации при правлении императора Сэйва (858–876), когда «знатные семейства выбрали различные цвета для своих одоси: Тайра – пурпурный, Фудзивара – светло-зеленый, Татибана – желтый и т. д.» (Gilbertson and Kowaki, 116). Различные оттенки одного цвета получили разные названия, например ханаиро-одоси для бледно-голубой шнуровки и кон-одоси для шнуровки цвета морской волны. Белый – цвет траура в Японии – часто использовался преднамеренно, чтобы указать на то, что владелец доспехов, скрепленных шнурами этого цвета, вступает в битву, из которой он не намерен выйти живым.
Материал, из которого были изготовлены шнуры, также определял принадлежность доспехов к тому или иному стилю, например кожаный шнур являлся отличительной особенностью кава-одоси, а китайский шелк использовался в кара-я-одоси. Вполне естественно, сама шнуровка, то есть способ переплетения шнуров и соединения с их помощью железных пластин (второстепенное искусство, известное как кэбики), была средством идентификации статуса хозяина доспехов. Так, например, для доспехов буси высочайшего ранга была характерна плотная шнуровка со сложным рисунком. Редкая шнуровка (о-арамэ, сугакэ), согласно Хакусэки, в XIV и XV века предназначалась для доспехов пехотинцев, а позднее – для «всех классов воинов, чей ранг определялся количеством пар шнуров на шейных пластинах» (Arai, 114). Разновидности шнуровки с широкими промежутками – кэбики-до-мару и сугакэ-до-мару — пользовались большой популярностью, потому что скрепленные таким образом доспехи «были очень гибкими, и, кроме того, в жару воину было в них прохладнее, а в холод теплее, чем в сплошных металлических доспехах» (Conder, 164).
Переплетающиеся шнуры часто формировали самые разнообразные и весьма изощренные узоры, давшие название доспехам, элементом которых они были. Так, например, отодака представлял собой тип доспехов, скрепленных и украшенных по образцу треугольного узора на листьях водяного растения с тем же названием, а ко-дзакура одоси называлось переплетение голубых кожаных шнуров, украшенных белыми цветками вишни (сакура).
Некоторые японские специалисты подвергали острой критике скрепленные шнуром доспехи. Из книги «Танки ёриаку», опубликованной в XVIII веке, мы узнаем, что Сакакибара Кодзан был против использования тугой шнуровки для скрепления доспехов, поскольку, намокнув от дождя или при переправе через реку, такая шнуровка становилась тяжелой и сохла очень долго. И тогда «вес доспехов сковывал движения, а зимой они вообще могли заледенеть. Более того, никакая чистка не могла полностью избавить шнуровку от проникшей в нее грязи, и поэтому к концу длительных кампаний она источала неприятные запахи, кишела муравьями и вшами и оказывала вредное воздействие на здоровье хозяина доспехов» (Garbutt 2, 143). Возможно, более существенный недостаток, который отметил Кодзан, заключался в том, что в бою шнуровка на доспехах задерживала наконечник копья или стрелы, который не отскакивал от нее. Кодзан называет шнурованные доспехи принадлежностью более поздних, сравнительно мирных эпох и считает, что это были «всего лишь игрушки, предназначение которых – потакать прихотям любителей изящных искусств! Солдаты прошлого… никогда не носили ничего подобного!» (Garbutt 2, 143).
Хакусэки подразделяет японские доспехи на два основных класса: старые доспехи, изготовленные до XVI века и известные как ёрои, харамаки, до-мару и т. д., и новые, созданные в более поздние времена. Последние обычно назывались гусоку. Оба типа, судя по всему, восходят к классической модели, все компоненты которой описывались общим термином хэи (цува-моно) – но-рокугу, или просто рокугу. Точнее, эти компоненты представляли собой «шесть предметов доспехов»: нагрудный панцирь (ёрои), шлем (кабуто), защитная маска (хо-атэ), рукавицы с нарукавниками (котэ), наголенники (сунэ-атэ) и защитный фартук (коси-атэ). Однако в более поздний период термин гусоку стал означать «полный комплект доспехов» (Stone, 271), хотя он также использовался в сочетании с другими названиями, указывающими на конкретное боевое снаряжение, как, например, снаряжение лучника (итэ-гусоку), лук и сопутствующую экипировку (юми-гусоку), седло и его оснащение (кура-гусоку).
В целом буси высокого ранга, который вел в битву свои войска верхом на коне, обычно был облачен в полный комплект доспехов, состоявший из богато украшенного шлема с металлической маской для защиты лица, больших пластин, закрывавших руки и плечи, прочного панциря со свисающим под ним защитным фартуком, наголенников и меховой обуви. Его подчиненные, следовавшие за ним в пешем строю, носили примерно такие же доспехи, но облегченной конструкции и изготовленные из более простых материалов. Самураи низших рангов носили шлем, защитные нарукавники, панцирь с короткими кисточками и наголенники – все это из еще более легких материалов (обычно из кожи с железными заклепками). Таким образом, история японских доспехов почти полностью построена вокруг той модели, которую носили буси высших рангов (генерал или феодальный правитель). Их название – ёрои — первоначально относилось только к центральной части любого комплекта доспехов (то есть панциря или кирасы, защищающих грудь и живот воина), но затем оно стало обозначать весь защитный комплект, от шлема до меховой обуви. Короче говоря, ёрои включали все элементы защитного снаряжения, использовавшегося в то или иное время, по отдельности или в различных сочетаниях, воинами всех классов.
Целые комплекты доспехов, принадлежавшие знаменитым лидерам кланов, хранились на протяжении веков как объекты религиозного поклонения (о чем уже говорилось ранее) в храмах или выставленные на почетном месте в домах буси. Некоторые из этих знаменитых комплектов (в соответствии с заметными анимистическими тенденциями японской культуры) со временем получили собственные имена (обычай, существовавший также и в средневековой Европе, хотя там он был чаще связан с конкретными образцами оружия, чем с наборами доспехов).
Как рассказывает Араи Хакусэки, имена, закрепившиеся за этими доспехами, часто вели свое происхождение от элементов декора или от славных деяний, совершенных их прежними владельцами. Таковы, например, знаменитые доспехи, принадлежавшие Гэндзамми Ёримаса (1106–1180) и называвшиесягэнда-га-убугини или сити-рю, комплекты доспехов Ёсинака из Кисо (1154–1184) и Минамото Ёсисада Асон (1301–1338), а также каракава, или «китайские кожаные доспехи», Тайра Садамори (середина X века).
Традиции, связанные с ношением и использованием доспехов, были унаследованы буси от их предков. Хитроумные способы облачения в доспехи без помощи слуг подробно описываются в классических руководствах. Некоторые из них основаны на использовании веревок, к которым подвешивался панцирь, или до, так чтобы воин мог проскользнуть в него снизу. Порой доспехи имели откидную створку, чтобы буси мог втиснуться в панцирь сзади (если это был доспех в стиле харамаки-до) или сбоку (если это был стиль до-мару). Существовали подробные инструкции, описывающие, как правильно садиться в доспехах, и изобретались различные способы вставать. В зависимости от изменения боевой ситуации буси могли снимать отдельные элементы доспехов. Например, при штурме укреплений железная маска снималась, а меч подвешивался вертикально – либо сбоку, либо за спиной. Сражение в воде и длительный тяжелый бой заставляли воинов освобождаться от всех второстепенных предметов снаряжения, в результате чего от комплекта доспехов оставались только нагрудный панцирь и шлем. Разоблачение могло продолжаться и дальше, поскольку, «если кто-то ранен или у него больше не остается сил носить доспехи», японский классик, коего цитирует Гарбутт, советует ему «идти дальше без них», добавляя: «…тогда мы называем его сухада-моно — «воин без доспехов». В таком случае голову прикрывает тюрбан, ноги – хакама [широкие штаны] и сунэ-атэ [наголенники], а тело – кигоми-баори [военный плащ]». Однако при этом особо оговаривалось, что «такие знаки отличия, как содэ-дзируси и каса-дзируси, всегда необходимо иметь при себе, чтобы только из-за отсутствия доспехов никто не мог подумать, будто этот человек и вовсе не воин» (Garbutt 2, 178).
Однако, после того как Токугава возглавили японскую нацию, эпоха частых крупномасштабных столкновений на поле боя подошла к концу. Вместе с этим уменьшилось и прежнее тактическое значение традиционных доспехов, хотя их роль как символов власти и могущества значительно возросла. Результатом стало появление роскошных парадных доспехов, в которые облачались в ходе придворных церемоний даймё и правители-сёгуны. В эту эпоху консолидации и твердой приверженности древним военным традициям японские ученые Араи Хакусэки, Сакакибара Кодзан и другие собрали огромное количество информации, связанной с ёрои, их производством, материалами, эволюцией и даже традиционными способами ношения (нэтори) различными кланами в разные периоды истории. В этой связи интересно сравнить инструкции, содержащиеся в манускриптах из архивов различных кланов, разнообразные элементы, которые считались составными частями комплекта доспехов, порядок их надевания и терминологию, использовавшуюся для их идентификации.
Копейщик в облегченном доспехе
В «Хонтё гункико» Хакусэки описывает традиционную процедуру, которой следовали воины клана Тоёхара, когда они облачались в свои доспехи. Тот же самый порядок, только более детально, описывается также в книге «Танки ёриаку» (где есть подзаголовок «Хико бэн» [ «Руководство по ношению доспехов»]), опубликованной в 1735 году. Незначительные расхождения, которые присутствуют в этих текстах, по всей видимости, являются результатом различной интерпретации обычаев и старинных манускриптов, принадлежавших кланам, чьи традиции в ношении доспехов были настолько древними, что стали запутанными и малопонятными еще до периода Токугава. Однако в течение двух с половиной столетий периода Токугава потребность защитить тело в бою никогда не исчезала полностью. Борьба за власть между крупнейшими феодальными кланами на поле боя уступила место (в результате насильственного умиротворения, проведенного Токугава) всевозможным видам гражданской борьбы, политическим интригам, стычкам (как индивидуальным, так и групповым), заказным убийствам, локальным бунтам, которые, в свою очередь, вызвали появление на свет богатого ассортимента легких доспехов, таких как тонкая кольчуга (кусари катабира) и прочих скрытых средств защиты, которые носили под одеждой самураи или ронины. Защитные нарукавники, произошедшие от традиционных котэ, было достаточно просто спрятать под верхней одеждой, так же как и легкий, плотно облегающий панцирь (до), закрывающий грудь и спину, и защитный воротник (нодова), прикрывающий плечи. Таким образом, даже в сравнительно мирные времена использование доспехов продолжало оказывать свое влияние на различные специализации будзюцу и в этих новых обстоятельствах придавало значительный импульс развитию техник ближнего боя, например кэндзюцу и дзюдзюцу, основанных на таких системах дистанционного боя, как кюдзюцу и яридзюцу, в которых полный набор доспехов, или ёрои, играл важнейшую роль.
Элементы японских доспехов
Из японских текстов, посвященных доспехам и их ношению, мы узнаем, что буси, который облачался в доспехи без посторонней помощи, начинал с набедренной повязки (тад-зуна, фундоси) из льна или хлопка, с подкладкой или без в зависимости от времени года. Поверх нее он надевал рубашку (ситаги), напоминавшую повседневное кимоно, которая закреплялась на талии внутренним поясом (оби). Пояс два раза обматывали вокруг тела и обычно завязывали спереди, хотя некоторые предпочитали завязывать его на спине. Однако многие ветераны не советовали использовать последний метод, поскольку, если пояс случайно распускался во время боя, его было трудно перевязать под доспехами.
Вполне естественно, буси высших рангов поверх набедренных повязок носили богато украшенные рубашки, к примеру различные типы ёрои хитатарэ. Но большинство простых самураев ограничивались короткой и весьма практичной рубашкой, которая называлась хадаги. Далее буси высших рангов надевали особый тип широких церемониальных штанов с жесткой спиной (коси-ита) и разрезами по бокам под названием хакама. Простые воины надевали штаны, схожие по покрою, но несколько у́же и короче, называвшиеся кобакама. Воины низших рангов носили еще более короткую версию этих штанов (матабики), обычно заправляя их под рубашку.
Затем буси надевал специальную пару носков (таби) с отдельным большим пальцем: они были либо из тонкой кожи (кава-таби), либо из хлопка (мобиэн-таби). Поверх них он натягивал гетры, называвшиеся кюахан или хабаки, которые были сшиты из льна или хлопка, с подкладкой или без, опять же в зависимости от времени года. Они обычно завязывались на внутренней стороне голени и защищали ноги от трения о жесткие щитки, надевавшиеся поверх них. На ноги буси высших рангов надевали особые меховые башмаки (кэгэцу, куцу, цурануки) на подкладке из шелка или парчи, с подошвой из твердой кожи и отделкой из медвежьей шкуры. Башмаки различались по фасонам, которые, хотя об этом не сказано точно в исторических хрониках, судя по всему, как-то были связаны с рангом и должностью. Так, например, в классическом произведении «Гэмпэй сэйсуй-ки» сказано, что, «когда Куро Ёсицунэ во время войны с Ёсинака из Кисо вошел в резиденцию государя-инока, на нем были кума-но-кава-но-цурануки (башмаки из медвежьей шкуры), а его спутники носили башмаки из уси-но-кава (коровьей шкуры)» (Arai, 95).
Позднее воины низших рангов стали носить сандалии (варадзи), при изготовлении которых использовались самые различные материалы, такие как пенька, стебли мёга, пальмовые волокна и хлопковые нити. Офицеры часто носили сандалии, сделанные из небольших железных или кожаных пластин, скрепленных между собой звеньями кольчуги, либо полностью из кольчуги. Ноги, от колена до щиколотки, закрывали щитки (сунэ-атэ) из литого металла или лакированной кожи с подкладкой из подбитой ткани. Некоторые образцы были изготовлены только из металла, а в древние времена конные воины порой надевали наголенники с широкой пластиной на внешней стороне, выступающей над коленом, чтобы защищать бедра от удара копьем или мечом. Однако большинство наголенников было сделано из нескольких скрепленных вместе продолговатых пластин, пришитых к гетрам. При отсутствии отдельных наголенников центральные пластины прикрывали коленные чашечки. На всех моделях щитков обычно имелась кожаная гарда, которая защищала внутреннюю поверхность голени от трения о стремя или седло.
Колено обычно защищал металлический наколенник (хира-ёрой какудзури), который являлся составной частью щитка, защищающего голень, или, значительно реже, представлял собой отдельный щиток. Стоун упоминает две основные разновидности таких наколенников – яма-гата и дзува-гасира.
Верхнюю часть бедер обычно защищал специальный фартук, хаидатэ. Он был покрыт обычными маленькими пластинами (кодзанэ) из железа, кожи или, в некоторых случаях, из китового уса. Этот фартук, с разрезом посредине, закреплялся на талии тесемками (цубо-но-о), которые завязывались спереди. Древние боевые руководства часто советовали завязывать тесемки в стороне от панциря (до), который надевался поверх фартука, чтобы при переходе через реку или болото фартук можно было легко снять. Другой тип набедренных доспехов повторял очертания бедер воина, как в европейских латах, и при их изготовлении обычно использовались металлические пластины, которые скрепляли кожаным шнуром и сажали на толстую подкладку из подбитого шелка или кожи (ита-хаидатэ). Конные воины предпочитали использовать для защиты бедер конструкцию из меньших по размеру пластин, пришитых к шелку или хлопковой ткани, поскольку такие доспехи «были более гибкими, чем обычные» (Stone, 304). Особый тип защиты для ног, которую использовали пехотинцы в военное время или надевали буси под свои повседневные штаны во времена мира, представляли собой кольчужные гетры, называвшиеся кусари-кюахан (или кюахан-сунэатэ), которые закрывали всю ногу.
Затем воин натягивал перчатки (югакэ) из дубленой кожи, желательно на подкладке и часто с маленьким отверстием в центре ладони. Поверх них, чтобы защитить свои руки от ладоней до плеч, он надевал «обтягивающие нарукавники из подбитой ткани, шелка или кожи, расширяющиеся у раструба, где они обхватывали плечо, частично закрывая его кольчугой и дополнительными металлическими пластинами, и с противоположной стороны заканчивающиеся полурукавицей» (Stone, 377). Этот защитный нарукавник (котэ тэгаи) был укреплен снаружи серией металлических щитков, которые начинались с пластины (камури-ита), прикрывающей плечо под другим, описанным выше, наплечным щитком (содэ). Два прочных шнура связывали эту верхнюю пластину с нагрудным панцирем, а третий – с другим защитным нарукавником. Верхняя часть руки была защищена еще одной металлической пластиной или несколькими пластинами, скрепленными кольчугой (гаку-но-ита), в то время как локоть закрывала округлая, вогнутая пластина (хидзиганэ). Предплечье, от локтя до запястья, также защищала длинная пластина (икада) или серия продолговатых металлических полос. Порою она была выполнена из одного куска рифленого, перфорированного металла, к которому в районе запястья крепилась закругленная металлическая пластина (тэцу-гаи), прикрывающая лишь тыльную часть ладони от запястья до костяшек пальцев. В древних комплектах доспехов пальцы защищали кольчужные элементы и кольца, соединенные цепочками с основной металлической пластиной, но позднее их сменили перчатки из плотной кожи.
Внутренняя поверхность руки, которая нуждалась в защите меньше, чем внешняя, была прикрыта подбитой тканью или кожей, перетянутой шелковым или кожаным шнуром. Однако защита этой части тела зависела в большей степени от мастерства воина, чем от надежности доспехов, поскольку она была особенно уязвима, когда воин поднимал руки, чтобы занести меч, или вращал копьем, нанося круговой удар. Прямой выпад копьем в направлении подмышки или скрытый удар мечом снизу – широко распространенные приемы яридзюцу и кэндзюцу, позволявшие обездвижить руку противника или полностью ее отсечь. Некоторые из защитных нарукавников были соединены между собой тканью, кожей, легкой кольчугой (аи-готэ) либо воротником из кожи и парчи (томи-нагакотэ) и защищали плечевой пояс. Но чаще они представляли собой отдельные элементы доспехов, соединенные между собой, а также с элементами защиты груди и плеч кожаным или шелковым шнуром.
Существовало фантастическое разнообразие размеров, типов, форм и материалов, которые буси мог выбрать для этой важной части своей экипировки. Так, например, он мог использовать защитный нарукавник из кольчуги (кусари-готэ) и дополнительно защитить верхнюю и нижнюю часть руки металлическими пластинами или полосами (тэцу-готэ). Особый тип нарукавника, закрывавший верхнюю часть руки (как дополнительный содэ), прикреплялся к плечу большой пластиной (цуги-готэ). Существовали нарукавники, усиленные в верхней части, на бицепсе, набором металлических пластинок (гаку-но-ита); нарукавники с чередующимися участками кольчуги и железных полос (оси-но-готэ); нарукавники полностью кольчужные с прикрепленными через равномерные промежутки прочными пластинами, привязывавшиеся к плечам и груди в стиле сино-готэ, эттю-готэ или авасэ-готэ. Он также мог использовать короткие защитные нарукавники до локтя, покрытые пластинами и кольчугой на подкладке из подбитой ткани (хансо-готэ). И наконец, эти защитные нарукавники могли иметь особое предназначение, соответствующее какой-то конкретной боевой задаче. Например, существовали специальные нарукавники (ю-готэ) из шелка и парчи, не обеспечивавшие какой-либо серьезной защиты, непременно парные, свисавшие с плеч. Такие нарукавники чаще всего предпочитали лучники, эффективность которых в бою во многом зависела от скорости и ловкости. При случае лучники могли надеть только один такой нарукавник, чтобы защитить им «правую руку, плечо и значительную часть груди и спины. Они были привязаны поперек туловища» (Stone, 682). Другие нарукавники из плотно сплетенной кольчуги защищали всю верхнюю часть тела (когусоку-котэ) или заканчивались рубашкой (дзибан-готэ), прикрывавшей туловище до колен (котэ-харамаки). Этот тип легких и гибких нарукавников стал особенно популярен после XV столетия, когда комплекты тяжелых доспехов беспокойной эпохи превратились в украшения, уступив место легким доспехам, которые назывались гусоку. Боевые нарукавники выпуклой формы (фукуро-готэ)«из шелка и парчи носили в качестве легких доспехов или под церемониальным платьем» (Stone, 240). Многие виды этих защитных нарукавников носили в мирное время под кимоно и верхней одеждой, когда хотели подготовиться к возможным стычкам на городских улицах.
Ввиду того что между защитными нарукавниками и боковыми пластинами (ватагами) панциря (до) оставался достаточно большой промежуток, подмышки защищали специальные щитки из усиленной маленькими железными пластинками кольчуги, которые назывались вакибики. Их носили под панцирем, либо по отдельности, либо соединив их вместе полоской кольчуги (кусари вакибики). Они прикреплялись при помощи пуговиц (ботан-гакэ), крючков (хокадзэ-гакэ) или шнуров (химо-цукэ). Специальный тип защитного снаряжения (мандзу-нова) представлял собой комбинацию этих вакибики с воротником и наплечными щитками.
В любой стране центральным элементом комплекта доспехов (разумеется, наряду со шлемом) всегда являлся нагрудный панцирь (до). В Японии стиль этих двух элементов определял общий стиль доспехов, характерных для разных исторических периодов – доисторического (танко, кисэ-нага), древнего (ёрои) и современного (гусоку). Бо́льшую часть тела буси обычно защищал панцирь из металлических щитков, схожий по форме с древним панцирем из проклепанных пластин, каки ёрои или кэйко, который носили в IV веке до н. э. Однако существовали также панцири из лакированной кожи, подбитые изнутри, а снаружи покрытые полосками из небольших пластин, соединенных вместе шелковым или кожаным шнуром, либо пластинками из кожи или металла, которые формировали некое подобие чешуи на поверхности кольчуги или были склепаны вместе (окэгава-до). Как отмечалось ранее, кожа являлась излюбленным материалом японских мастеров доспехов. Они использовали разные сорта кожи, а также различные способы ее обработки, что привело к появлению на свет целых серий кожаных панцирей (кава цуцуми), например панцирей из китайской кожи (кара-кава цуцуми), красной кожи (ака-кава цуцуми) и узорчатой тисненой кожи (хана-гава цуцуми). Многие панцири позднего периода, которые носили вассалы низших рангов, были сделаны из черной лакированной кожи (сэвари гусоку). Однако для покрытия защитных пластин панциря порой использовались такие материалы, как акулья кожа (самэ цуцуми), черепаший панцирь (модзи цуцуми) и китовый ус, позволявшие создавать превосходные узоры и придававшие защитному облачению исключительную прочность.
О-ёрои в европейском стиле, XVII век
По всей видимости, в Японии в разные исторические периоды использовалось, по сути, бесконечное разнообразие самых различных панцирей и кирас, которые, однако, принято подразделять на две основные категории: к первой (наиболее распространенной) относились панцири, изготовленные из нескольких варьировавшихся по размеру защитных пластин, скрепленных между собой прочным шнуром (истинный до), а вторая категория была представлена панцирями, изготовленными из цельного куска металла. Панцири последней категории называли «голубиный нагрудник» (хатомунэ-до) или «нагрудник святого» (хотокэ-до), потому что они повторяли очертания человеческого тела и были очень редкими. Такие панцири, которые прикрывали тело от шеи до пояса, носили в Японии в течение XVII и XVIII веков. Судя по всему, «их копировали с европейских образцов, и часто они даже были европейского производства» (Stone, 145). Первая категория включала большое количество панцирей и кирас, изготовленных из нескольких больших пластин, далее подразделявшихся еще на два основных класса: к первому относились все те, которые открывались на спине (харамаки-до), а ко второму те, что открывались сбоку (до-мару). Некоторые панцири позднего периода (такие как маёвари гусоку) открывались спереди таким образом, что правая часть перекрывала левую (Garbutt 2, 161), но такая конструкция встречалась достаточно редко.
Судя по всему, доспехи первого класса появились раньше. Так, например, принято считать, что открывающийся на спине панцирь был впервые изготовлен для легендарной императрицы Дзингу, которая «была беременна, когда готовилась к вторжению в Корею, и поэтому ей требовался гибкий и регулируемый по размеру панцирь» (Stone, 283). Эта модель привела к появлению внушительных, богато украшенных церемониальных лат. В упрощенной форме, лишенной всяческих излишеств, ее часто использовали простые самураи и их слуги, которым требовалось надежно защитить себя на поле боя. Среди различных производных этой модели можно перечислить такие, как древний панцирь хараатэ-гава, у которого скрепленные шнуром кожаные пластины «закрывали переднюю часть тела, от шеи до колен» (Stone, 281); сэвари гусоку, который застегивался на спине при помощи пряжек и шнуров, и утивазэ гусоку, состоявший из двух частей, передней и задней, со свисающими кожаными шнурами. Второй класс включал те панцири и кирасы, которые открывались сбоку (до-мару).
Обе модели обычно изготовлялись из больших пластин, склепанных или связанных вместе, чтобы закрывать тело с четырех сторон. Они подвешивались на плечевых ремнях (катэ-атэ) и состояли из нескольких элементов. Во-первых, это нагрудник, такой как старинный татэ-наси-до, который, «как считалось, давал защиту достаточную для того, чтобы полностью исключить потребность в щите» (Conder, 264). Обычно он был декорирован и обтянут кожей: по ее гладкой поверхности без помех скользила тетива, когда воин натягивал лук. Затем левая защитная пластина (ваки-итэ, или имукэ): она обычно пристегивалась к нагруднику и спинной пластине при помощи петель и шнуров. Существовала также и правая пластина (ваки-датэ, или цубо-итэ), которая «часто представляла собой отдельную деталь… ее приматывали к телу шнурами, перед тем как надеть остальные части доспехов» (Conder, 266). И наконец, спинная пластина (оси-цукэ), укрепленная сверху дополнительным щитком (моко-ита). Второй защитный слой панциря (сата-ита) обычно формировали один или несколько рядов небольших пластинок или чешуй, которые были скреплены между собой шнуром, стежками крест-накрест. В центре этого слоя панциря находилось характерное большое кольцо, украшенное декоративным шелковым шнуром и кисточками (агэ-маки), которое также удерживало на месте наплечники (содэ), когда буси активно действовал оружием. На этих пластинах также имелись два гнезда, куда помещалось древко легкого штандарта (сасимоно) японского кавалериста. Когда такой штандарт не использовался, заменой ему могли служить ленты либо значки из кожи или плотной бумаги с гербовым украшением посредине. Из гнезд, расположенных на спинной пластине панциря, одно находилось у самого плеча, и в него вставлялось древко штандарта, поднимавшегося в сторону от большого защитного воротника на спине (сикоро), в то время как нижнее гнездо позволяло удерживать древко на одной линии с талией. Этот характерный знак отличия или лидерства стал широко использоваться после 1573 года.
Хара-атэ, XII век
Харамаки-до, XVI век
Буси высших рангов носили еще и дополнительные защитные пластины, вместо или поверх вышеперечисленных, соединяя их с остальными. Среди них была такая важная деталь доспехов, как сэ-ита (или сэ-ита-но-ёрои), «защищавшая нижнюю часть спины, которую обычно оставляли открытой даже лучшие образцы японских доспехов» (Conder, 268). Еще две небольшие пластины носили спереди, подвешивая их к плечам, для защиты левой (хата-о-но-ита) и правой (сэндан-но-ита) подмышек. Первая, размером поменьше, изготовлялась из металла или толстой лакированной кожи, была богато украшена и имела металлическую окантовку. Вторая обычно была составлена из трех толстых пластин или нескольких рядов чешуй на подкладке из толстой кожи. В поздний период самураи низших рангов, которые не имели права носить эти две пластины, использовали для защиты подмышек маленькие щитки в форме листа (гиё-ё-ита). Под всеми этими щитками (то есть ниже талии) свешивались ряды маленьких перехлестывающихся пластинок, своего рода пластинчатая юбка (кусадзури), которые были соединены между собой и с панцирем шелковым шнуром. Пластины до, подвешенные к плечам на толстых, плотно подбитых ремнях, крепились к ним спереди и сзади при помощи различных комбинаций крючков, петель, пряжек и шнуров, которые прилегали к специальной рубашке из кожи или плотной ткани (ёри-мавари), часто усиленной в области шеи металлическими пластинками или акульей кожей.
Компоненты типичного ДО
Вокруг талии буси повязывал пояс (ума-оби) из шелковой или льняной ткани, с бантом и кисточками спереди. Когда воин обрезал концы этого пояса и отбрасывал в сторону ножны меча, который обычно носил заткнутым за пояс (изначально подвешенным к нему), тем самым он ясно демонстрировал врагам свое непреклонное намерение погибнуть в бою и как бы подчеркивал, что иного исхода для него быть не может.
Плечи буси высших рангов защищали два больших характерных щитка (содэ), составленные из нескольких полос, прочно скрепленных между собой шелковым шнуром маленьких пластинок, на подкладке из металла или лакированной кожи. Верхние полосы на обоих наплечниках (камури-ита) всегда изготовляли из сплошного металла, богато украшенного чеканкой, в то время как нижние полосы (хисинуи-ита) обычно были подбиты изнутри и скреплены характерными стежками крест-накрест. Часто наплечники отливали из стали или железа как одну заготовку, а когда они были составлены из отдельных полос, то такая конструкция, при наличии гибкости, оставалась достаточно прочной. Самураи низших рангов носили наплечники попроще, которые были изготовлены из лакированной кожи или подбитой ватой ткани, покрытой кольчугой (кусари-содэ), укрепленной на широкой металлической пластине. Для защиты плеч они также использовали большие металлические щитки, составленные из нескольких широких полос и скрепленные вместе прочным кожаным шнуром (кавара-содэ). По форме такие наплечники обычно были прямоугольными или квадратными, а их размер варьировался от большого (о-содэ) до среднего (тю-содэ) и маленького (ко-содэ). Вполне естественно, высокопоставленные офицеры носили наплечники первых двух типов. Одна популярная модель, похожая на жертвенную храмовую табличку (намбан-содэ, гаку-содэ), изготовлялась из украшенного чеканкой железного листа, окаймленного серебром или другим декоративным металлом. Еще одним популярным типом наплечников была сплошная овальная пластина (мару-содэ), обычно украшенная символами, гербами или сложным художественным орнаментом. Эти защитные наплечники связывались между собой через грудь и спину буси, а также у него под мышками. На спине они прикреплялись прочным шелковым шнуром с кисточками (агэ-маки) в центре его панциря или кирасы, что не позволяло им соскальзывать вперед, когда буси нагибался или сражался в бою.
Затем воин прикреплял к левой стороне панциря тот тип подвески для мечей, который он предпочитал использовать, чтобы носить сразу два своих меча (дайсё) – короткий (вакидзаси) и длинный (тати). В древние времена он также носил дополнительный меч, называвшийся нодати, который был достаточно тяжелым и, как правило, длиннее, чем нормальный катана. Нодати обычно носили за спиной. Этот меч, который когда-то являлся, по сути, самым распространенным оружием на поля боя, в период Токугава почти полностью вышел из употребления.
Шею буси высших рангов спереди защищал латный воротник, или шейное кольцо (нодова), из маленьких пластинок, прочно связанных вместе на пластине в форме буквы U. Этот элемент доспехов появился в XVI веке, эволюционировав из защитного воротника, который ранее носили под до и прикрепляли к подбитой рубашке, называвшейся ёри-мавари. Однако в период Токугава защитные воротники стали носить поверх панциря в различных стилях, среди которых, по всей видимости, преобладали воротники, застегивавшиеся на спине при помощи шнуровки (истинный нодова), крючков (мэгурива) или пряжек (ёрива). Такой воротник поначалу пристегивали к маске и к верхней части панциря в стиле (мандзува), который буси, по-видимому, нашли малоподходящим для реального боя, поскольку это значительно снижало подвижность головы и плеч. Независимые воротники, носившиеся в свободном стиле (тэцуки), со временем приобрели большую популярность.
Один эпизод из средневековых хроник хорошо иллюстрирует не только ту своеобразную позицию, которую буси проявляли в бою по отношению к друг другу, но также и поразительную прочность этой конкретной части японских доспехов:
«В 5-й год Ёроку (1564), в седьмой день первой луны, в провинции Симоса состоялись два сражения между войсками Ходзо Удзиясу, которого сопровождал Ота Сукэмаса, и Сатоми Ёсихиро. Ота бился отчаянно и уже дважды был ранен, когда Симадзу Тародза, воин, славившийся своей силой, сбросил усталого Ота с коня и совершил несколько безуспешных попыток отрубить ему голову. На что Ота сказал: «Я вижу, вы в отчаянии. Мою шею защищает нодова. Снимите ее и отрубите мне голову!» Симадзу ответил с поклоном: «Как вы добры, что сказали мне это! Воистину, вы умираете благородной смертью! Я восхищен вашим поведением!» Но в это время, когда Симадзу уже собирался снять нодова со своего поверженного противника, два молодых оруженосца Ота подоспели ему на помощь. Они опрокинули Симадзу на землю и помогли своему хозяину обезглавить его!» (Garbutt 2, 146.)
Голову высокопоставленного буси защищали прочные элементы, надежно соединенные между собой и закрывавшие темя, затылок, лицо и шею. Центральный элемент этой конструкции, собственно шлем, представлял собой металлической купол (хати), повторявший очертания черепа. Ему предшествовали более ранние модели, «подбитые тканью или шелком; но уже во времена правления императора Камму (782–805) железные шлемы, судя по всему, стали весьма распространенными, поскольку он повелел изготовить их 2900 штук, и можно также предположить, что их общепринятой формой стал кабуто, или шлем-каска» (Gilbertson and Kowaki, 115). На смену этим старым моделям и другим, еще более древним, таким как маро-хати, которые носили в IV–V веках, пришел шлем в виде куполообразной каски, изготовленный из нескольких металлических полос. Полосы склепывались вертикально (от вершины к основанию) или горизонтально, образуя серию концентрических колец, впрессованных одно в другое. Их также отливали как целую деталь. В любом случае этот купол был усилен ребрами, заклепками (хоси) и декоративными ободками вдоль края (хоси кумо), которые часто выступали за пределы хати (хоси кабуто) и предназначались не только для украшения, но также и для того – что значительно более важно, – чтобы «оказывать мощное сопротивление удару меча, в то же время позволяя сохранять основное тело шлема тонким и легким» (Gilbertson and Kowaki, 115).
Совершенствуя этот простой металлический купол, японские мастера из различных кланов произвели бесчисленное множество шлемов почти всех мыслимых форм. Как рассказывает нам Хакусэки, за периоды Момояма и Токугава появился целый легион шлемов самых разнообразных форм и стилей, среди которых были шлемы в виде головы демона (кимэн), горы с куполообразной вершиной (дайёндзан), горы с плоской вершиной (хэйтёдзан), персика (момонари), конуса, сплющенного на вершине до формы лезвия (топпаи), церемониальной шапки (то-камури), а также голов львов, птиц (тори-кабуто) и драконов. Излюбленным шлемом странствующих буси был татами-кабуто, «складной шлем, сделанный из горизонтальных колец, которые можно было опустить, сделав его практически плоским» (Stone, 327). Однако почти в каждой форме у хатu сохранялось характерное отверстие на самом верху, напротив макушки. Оно называлось хатиман-дза, тёхэн, или тэнку, и его обычно окружало декоративное углубление (хидзуко), как правило, в форме хризантемы. По мнению некоторых авторов, отверстие оставляли для того, чтобы небесные флюиды могли беспрепятственно проникать в мозг воина, и это также объясняет, почему его часто называли «седалищем Хатимана», бога войны. Однако другие авторы связывают его происхождение с коротким пучком волос (мотодори), который носили воины в древние времена. Хакусэки же, в свою очередь, считал, что оно служило для вентиляции, и связывал тёхэн с отверстием, называвшимся ики-даси-но-ана («дыра для дыхания»), которое имелось на шлемах его времени (Arai, 38). Это отверстие имело определенную важность в будзюцу, на что указывает совет, который дал своим воинам Асикага Мататоро Тадацуно в битве при Удзи: «Не откидывайтесь назад слишком сильно, чтобы вражеские стрелы не попали внутрь ваших шлемов, и наклоняйтесь вперед, чтобы они не поразили вас через тёхэн» (Arai, 38). Отверстие было защищено «куском шелка, привязанным над верхушкой шлема при помощи струн, которые были скручены в металлические узлы, называвшиеся ситэн-до, или «четыре божественных узла». Они символизировали четырех буддийских богов – властителей сторон света: Бисямон-тэн, Дзикокку-тэн, Комоку-тэн, Дзотё-тэн. Через два отверстия, которые назывались сида-но-хана, внутрь шлема продевался кожаный шнур, а его концы завязывались снаружи. Он служил амортизатором, снижавшим давление шлема на верхнюю часть головы» (Gilbertson and Коwaki, 115).
В передней части хати был расположен маленький козырек (маёдзаси), богато украшенный сверху и «часто окрашенный в красный цвет, чтобы придать более зловещий вид выражению лица или железной маске, служившей в качестве забрала» (Gilbertson and Kowaki, 115–116). Над козырьком шлема высокопоставленного буси имелось специальное углубление (хараидатэ), в котором крепился гребень (маёдатэ) и другие украшения. На этих гребнях обычно изображались традиционные символы, указывающие на те качества, которые хозяин шлема считал своими главными достоинствами: отвага, хитроумие и т. д. Гребни также могли располагаться возле отверстия на верхушке шлема либо прямо над ним (касирадатэ), в тыльной части шлема (усиродатэ) или по бокам – в таком случае на шлеме было два гребня. В некоторых случаях буси мог даже носить три различных гребня, прикрепленных к его кабуто.
В данном контексте следует отметить, что японцы выработали сложную геральдическую систему, основанную на использовании эмблем (мон) в качестве средств идентификации. Каждый клан имел одну или несколько эмблем, унаследованных от их основателей или принятых в память о каких-то значительных событиях в истории клана. Так, например, эмблемой клана Нива были две широкие перекрещенные линии, которые изображались на их знаменах, их воротах и даже на «полотнищах, которые обычно прикреплялись к верхним частям столбов, формировавших ограждение вокруг военного лагеря» (McClatchie 2, 7), а также на маленьких флажках (сасимоно), развевавшихся за спинами кавалеристов клана и на доспехах воинов. Согласно исторической традиции клана Нива, эти две перекрещенные полоски представляют собой следы крови, которые остались на хакама одного из предков после того, как он вытер о колено свои мечи. С другой стороны, клан Нарита использовал в качестве эмблемы две параллельные линии на фоне круга. Они символизировали палочки для еды, лежащие на краях чаши с рисом, которую один из их предков, изможденный в битве, нашел в горной часовне. Он съел весь рис, а затем, почувствовав прилив сил, снова бросился в гущу сражения, продолжавшегося целый день. В своих статьях о японской геральдике Макклатчи рассказывает, что «большинство знатных домов, в чем можно убедиться, бросив лишь беглый взгляд на любой список японских даймё, имели сразу три эмблемы, в то время как у менее знатных семейств их было две, а простые самураи, за редким исключением, имели лишь одну. Из них одна всегда называлась дзомон, или «закрепленная эмблема», в то время как другие были каэмон, или эмблемы, которые носят вместо главной» (McClatchie 2, 6).
Как пишут некоторые авторы, обычай регистрировать эмблемы клана в бакуфу появился в XVI веке. Зарегистрированный таким образом символ не мог быть использован кем-либо еще без официального разрешения законного правообладателя. Вполне естественно, глава клана мог позволить вассалу или любому независимому лицу, отличившемуся перед кланом выдающимися заслугами, носить эмблему клана на своей одежде как временно, так и постоянно, даровав ему такую привилегию в качестве наследственного права. Эта геральдическая система породила на свет искусство социального распознавания и связанный с ним класс экспертов, чья обязанность состояла в том, чтобы знать все зарегистрированные эмблемы и символы, чтобы с первого взгляда определять ранг и социальное положение их носителей. Словами Ли: «Умение точно установить ранг человека, чья свита приближается к вам по дороге, по сути, являлось вопросом жизни и смерти, и это важное знание распространялось благодаря использованию легко читаемых эмблем, по которым ранг и социальное положение определялись практически мгновенно» (Lee, 289). Так, например, сложная система этикета регулировала даже случайные встречи кортежей и караванов различных кланов. Специальные герольды, с острым зрением и такой же хорошей памятью, обычно ехали во главе каждого каравана; их основная задача заключалась в идентификации – даже на расстоянии – герба, ранга и положения приближающейся партии. Это, в свою очередь, гарантировало соблюдение всех необходимых церемоний приветствия и проявления уважения младшей стороной. В мирное время эти знаки различия «обычно были нанесены в пяти местах верхней одежды, а именно на спине, на каждом рукаве и на обеих сторонах груди. Однако в некоторых случаях их количество увеличивалось до семи за счет добавления двух дополнительных эмблем на воротник или верхний край одежды, на одной линии с теми, что были нанесены на груди» (McClatchie 2, 7). В военное время необходимость отличать друга от врага в пылу сражения еще более повышала важность использования этих символов или эмблем, и шлем, вполне естественно, нес их самое большое число.
Что касается преобладающей круглой формы этих эмблем, то Хэйти связывает любовь японцев к кругу с поклонением солнцу, которое заложено в основу их культуры: «Сами японцы называют свою страну «Ниппон», что означает «страна восходящего солнца», а самым простым и естественным символом могучего источника тепла и света является диск или круг». Далее он отмечает, что «некоторые из гербов или эмблем древних семейств представляли собой простое и чистое солнце. Легко увидеть, как простой диск прошел через неизбежное преобразование и превратился в украшение» (Haite, 46).
Среди орнаментов, окружающих мон, чаще всего можно встретить узоры из листьев стрелолиста, вытянутых вверх и в стороны от специально оформленных впадин (цуномото). Другие украшения в виде различных крылатых фигур часто прикреплялись по бокам шлема или на затылке, где также находилось кольцо (каса-дзируси-но-кан), к которому привязывался кусок ткани или декоративный узел со знаком отличия либо каким-то другим символом. У старших офицеров «это обычно была парча с эмблемой, вышитой золотой или серебряной нитью; обычные солдаты носили на шлеме кусок шелка или какой-то иной ткани с эмблемой, выведенной черным цветом» (Conder, 278). Это специальное украшение носили и на передней части шлема, прикрепляя его к металлическому пруту с тремя зубцами, из-за чего оно напоминало маленький флаг (тю-каса-дзируси). По мнению некоторых авторов, такой вариант предназначался для плохой погоды (Stone, 179). Старые шлемы имели выше на затылке второе кольцо или крючок, к которым часто крепили накидку конных воинов – хоро, служившую дополнительной защитой.
Разные модели кабуто
Типы боевых масок мэмпо
Вдоль нижнего края шлема делали специальный выступ, к которому «прикреплялся сикоро, или щиток, для защиты шеи, составленный из нескольких рядов (от 3 до 7) металлических пластин, скрепленных друг с другом шелковым шнуром» (Gilbertson and Kowaki, 116). Эти полосы, усиленные плотной кожей, часто содержали от 100 до 138 маленьких пластинок или чешуек (кодзанэ), а размер и количество полос использовались также для идентификации самого шлема. Например, саммаи-кабуто имел три полосы, гомаи-кабуто – пять полос; характерной особенностью о-мандзу являлись большие полосы, а ко-мандзу – маленькие. Как пишет Робинсон в своей статье о трактате Хакусэки «Хонтё гункико», саммаи-кабуто приобрел популярность во второй половине XIV столетия, в то время как гомаи-кабуто, судя по всему, использовался начиная с IX века. Верхний край сикоро (у которого существовало множество вариаций, как, например, хинэно) приклепывался к шлему. Его нижняя пластина, называвшаяся хиситодзи или хисинуи-но-ита, потому что скреплявшая ее шнуровка формировала характерные звездочки, встречавшиеся и на других частях доспехов, ниспадала на плечи и спину и, как правило, имела подкладку из кожи, «исключающей лязг железа о железо» (Stone, 327). Вся внутренняя поверхность шейного щитка, как и нижняя часть козырька шлема, обычно покрывалась красным лаком, чтобы придавать лицу свирепое выражение.
По обеим сторонам шлема обычно размещались характерные щитки, прикрывающие уши от прямого удара (фукигаёси), часто сформированные обратным загибом либо нижних пластин шлема, либо одной или нескольких полос на верхней части шейного щитка. Они оба были богато украшены тисненой кожей, серебром или золотом. Правый щиток, особенно на древних шлемах, мог даже поворачиваться назад, на специальной петле, чтобы освободить достаточно места для движения правой руки при стрельбе из лука в доспехах, на коне или в пешем строю.
Шлемы периодов Камакура и Токугава обычно были подбиты тканью, усиленной перекрещивающимися ремнями, которые формировали подшлемник (ути-бари), отделяющий внутреннюю поверхность шлема от головы воина. Ремни (тикара-гава) прикреплялись к нижнему краю шлема и держали его прочно, но в то же время эластично подвешенным в таком состоянии, чтобы «металл не соприкасался напрямую с головою воина» (Conder, 262). В более древние времена буси носили специальную шапку, знаменитую эбоси, имевшую характерную вертикальную форму, чтобы оставлять достаточно места для возвышавшегося над теменем пучка волос (мотодори), который члены большинства классов японского общества носили с незапамятных времен. Согласно старинным трактатам по военному костюму, жесткая форма эбоси с лакированным краем (хэйтай) была принята при дворе императора Тоба (1108–1123), в то время как эбоси воинов (обычно называвшаяся наси-ити-эбоси) всегда оставалась мягкой, и, когда поверх шапки надевался шлем, ее верхняя часть аккуратно складывалась в сторону. В битве при Ясима знаменитого лучника Ёити Насу призвали сбить с берега стрелою веер, прикрепленный к мачте одной из лодок Тайра. Готовясь к сложнейшему выстрелу по всем правилам кюдзюцу, он «снял шлем… а затем стянул с головы моми-эбоси и обмотал ее полоской ткани, называвшейся уси-кобаи» (Arai, 96).
Когда историческая эволюция обычаев и костюмов полностью вывела эбоси из употребления (во второй половине XIV века), кожаный подшлемник (ара-гава), который в точности соответствовал внутренней поверхности шлема, стал переходным звеном от эбоси древности к шапке из пеньки. Эта шапка, обычно подбитая шелком и прошитая по концентрическим окружностям, стала известна как укэ-бари, укэ-ура или, как сказано ранее, ути-бари. И наконец, под шлемом и подшлемником буси носили вокруг головы полоску из ткани, завязанную либо на затылке, под сикоро, либо на лбу. Эта головная повязка называлась хатимаки, и обычно она была белого цвета в знак уважительного отношения к вездесущей смерти. Использовались также и головные повязки красного цвета (ака). Хатимаки были необычайно популярны у японских воинов всех эпох, классов и периодов. Во время Второй мировой войны белые хатимаки стали знаком отличия пилотов камикадзе, которые направляли свои начиненные взрывчаткой самолеты на вражеские корабли в отчаянной попытке переломить ход войны. Эти головные повязки до сих пор используются во многих японских клубах, где занимаются боевыми искусствами и другими соревновательными видами спорта.
Ути-бари надежно удерживался на месте при помощи шнуров из мягкой хлопковой ткани или плотно сложенной шелковой тесемки, которые сначала закреплялись вокруг головы владельца через пары отверстий на нижнем краю шлема, затем продевались под его подбородком и привязывались к кольцам внутри шлема. Благодаря такой сложной и хорошо продуманной шнуровке шлем надежно и в то же время удобно удерживался на подшлемнике, который равномерно распределял его вес вокруг головы владельца.
Чтобы защитить лицо, буси высших рангов обычно надевали маску, или боевую личину, из железа, стали или лакированной кожи, которая закрывала все лицо ото лба до подбородка или по меньшей мере значительную его часть. Воины низких рангов и пешие солдаты обычно носили маски, закрывавшие только нижнюю часть лица. Эти маски могли быть сделаны из цельного листа металла либо нескольких пластин, соединенных на шарнирах, которые придавали им гибкость. Согласно Стоуну, всего существовало пять основных типов защитных масок. Маски первого типа закрывали все лицо (мэмпо, сомэмпо). Маски второго типа закрывали лицо ниже глаз (хоатэ). К третьему типу относились маски, которые закрывали щеки и подбородок, оставляя нос и рот незащищенными, что придавало им сходство с обезьяньей мордой (сару-бо). Маски четвертого типа закрывали нижнюю часть лица (часто лишь только подбородок) и делали его вытянутым (цубамэ-бо, цубамэ-гата). Маски пятого типа прикрывали только лоб и щеки. Те маски, которые закрывали подбородок, имели отверстие или короткую трубку для стока пота. Они пристегивались изнутри к шейному щитку из пластинок, колец или чешуй (ёдарэ-какё), который либо свисал над большим защитным воротником (нодова), либо соединялся с ним спереди. (Между маской и подбородком носили шейный платок, или фукуса.)
Эти боевые личины, особенно первого и второго типа, разрисовывались, чтобы придать им сходство с «лицами людей, демонов или животных, и, чтобы сбить врага с толку, пожилой воин часто выбирал маску с лицом юноши, и наоборот» (Gilbertson and Kowaki, 116). Особенно популярными были такие изображения, как корейское лицо (корай-бо), призрак (мориё), злой демон (акурё), лицо южного варвара (намбан-бо), длинноносый лесной демон (тори-тэнгу) и, разумеется, лицо старика (окина-мэн), юношеское лицо (вара-вазура) и даже женское лицо (онна-мэн). Все эти маски предназначались главным образом для того, чтобы защищать лицо от ударов копьем и мечом. Для отражения стрел предназначались специальные металлические гребни (ядомэ), которые выступали над поверхностью маски. Но маски служили и другой важной цели – сбалансировать вес шлема. Стоун отмечает, что «японский шлем был не просто тяжелым, а очень тяжелым, и, чтобы лучше видеть, воину приходилось приподнимать его край. Щиток, прикрывавший шею, был очень широким, и, если шлем не был хорошо закреплен, удар по боковой поверхности мог его сбить». Поэтому кольца и петли, расположенные вдоль нижнего края шлема, надежно соединялись с крючками, петлями и кольцами на металлической маске. «Середина мягкого прочного шнура привязывалась к кольцу на тыльной части шлема, его концы пропускались через кольца шлема и петли на маске и, наконец, завязывались под подбородком владельца» (Stone, 447).
Композиция из шлема и маски (с подкладкой на внутренней поверхности, чтобы избежать появления потертостей) гарантировала максимум защиты и, распределяя вес более равномерно, обеспечивала также определенную степень комфорта, хотя при этом «владелец не имел возможности открыть рот» (Stone, 445–447). Древние руководства, посвященные военной тематике, обычно содержали инструкции о том, каким образом воину удовлетворять свои различные потребности. Так, например, чтобы утолить жажду, буси предлагалось пить теплую воду, используя в качестве трубочки бамбуковое древко стрелы (Garbutt 2, 180).
Как и все, чем занимались буси, ношение шлема выросло до уровня искусства со своей теорией и практикой: и то и другое было диалектически связано со стратегическими потребностями боя и в конечном итоге будзюцу. Появились многие стили, впоследствии ставшие популярными. Так, например, один из них, который ратовал за ношение шлема с задранным вверх козырьком, что увеличивало площадь шейного щитка вокруг и позади плеч владельца, назывался стилем «шея дикого кабана» (икуби). Считалось, что такой стиль превосходно подходит для фехтования на копьях и мечах, но его рекомендовали также и по эстетическим причинам (Stone, 331).
Отправляясь на битву, шлем перевозили в специальном ящике для доспехов (гусоку-бицу), а в мирное время он хранился в доме на почетном месте с другим оружием буси. На самом деле существовали строгие правила этикета, неукоснительно соблюдавшиеся при демонстрации шлема гостям, которые, к примеру, могли оценить его внешний вид, украшения, конструкцию, но не могли его переворачивать, чтобы заглянуть внутрь, поскольку такое действие считалось оскорблением по отношению к хозяину.
Самураи низшего ранга, такие как асигару, обычно носили конический или почти плоский шлем (дзингаса) с очень широкими полями, которые спереди часто были загнуты вверх для лучшего обзора. Их отливали из цельного куска стали, меди или железа либо изготовляли из нескольких металлических полос, которых могло насчитываться до двадцати, склепывая их внахлестку, что придавало дополнительную прочность всей конструкции. Они были украшены тиснением или чеканкой и имели две круглые подкладки под куполом, через которые проходили шнуры, завязывавшиеся на подбородке. Дзингаса из покрытой разноцветным лаком кожи или дерева использовались при проведении церемоний и парадов, а также в бою. Кроме того, самураи низшего ранга носили особого вида кольчужные шлемы (кусари-дзукин) – железную или стальную шапку самой разнообразной формы с гибкой сеткой из кольчуги, подвешенной к краям и прикрывающей плечи и спину владельца, – а также эти своеобразные медные шлемы (аканэ-гаса), которые пешие солдаты использовали в качестве котелков для приготовления пищи. Особую разновидность последних «носили в восточных провинциях… примечательную тем, что эти шлемы имели незакрепленную деталь на куполе, которая вращалась от удара оружием или попадания стрелы» (Conder, 280).
Разновидности дзингаса
Воины младших рангов порой носили ярко раскрашенные кожаные шлемы (кава-гаса), обычно сделанные из специального сорта кожи (нэри-гава), которые имели остроконечный купол, широкие поля черного цвета и эмблему клана спереди. Благодаря исключительному искусству мастеров, специализировавшихся на изготовлении подобных шлемов, считалось, что некоторые из них даже «превосходят кольчужные шлемы» (Stone, 346) как по стилю, так и по степени защиты, которую обеспечивали их более широкие поля. Буси низших рангов и их слуги использовали также широкое разнообразие железных или лакированных кожаных полушлемов (хамбури, хати-ганэ). Некоторые из этих полушлемов предназначались для защиты теменной части головы, другие – лба и висков, третьи – лба и щек, в то время как четвертые закрывали голову и подбородок. Они были очень легкими и поэтому прекрасно подходили для динамичных поединков на мечах, копьях и кинжалах.
Буси высших рангов носили поверх доспехов специальную накидку, которая называлась дзимбаори. Принято считать, что их использовали в военных лагерях до и после сражений, чтобы придать их владельцу более внушительный вид, или «при выступлении в поход, отступлении на отдых, инспекциях, триумфальных возвращениях, визитах высокопоставленных лиц, на офицерских собраниях, в дипломатических миссиях и т. д.» (Garbutt 2, 153). Однако в древних свитках мы можем увидеть, что такую накидку носили и в самой гуще сражения.
Воины высокого ранга в дзимбаори
И наконец, в древних манускриптах по будзюцу упоминается особый тип защитного снаряжения, которое носили поверх доспехов конные буси. Оно представляло собой «кусок ткани, свободно прикрепленный к спине всадника, с тем чтобы, развеваясь на ветру, он защищал его со спины» (Stone, 299). Этот кусок ткани имел в длину около шести футов и, как пишет Кондер, был сшит из пяти полос прочного материала, усиленного защитными пластинами. Сверху, посредине и снизу его украшали яркие эмблемы клана. В развернутом состоянии эту накидку пристегивали к верхней части шлема, а нижние концы привязывали шнурами к талии на спине. Хакусэки пишет, что происхождение этой накидки (хоро) неизвестно, но обычай носить ее поверх доспехов является очень древним. Судя по всему, ее основным предназначением была защита, особенно против стрел, выпущенных сзади, поскольку в древние времена панцири старого стиля (харамаки-до) не обеспечивали надежной защиты со спины. На самом деле некоторые авторы пишут, что хоро часто подбивали легким материалом именно для того, чтобы он лучше отражал стрелы. Поддерживать плащ в раздутом состоянии мог легкий каркас из китового уса (оикаго), собранный вокруг центрального стержня, который прикреплялся к задней пластине панциря буси. Принято считать, что этот каркас изобрел Каяма Масанага во время «войны годов Онин» (1467–1477). На иллюстрации в древнем свитке изображен даже хоро, который натянут спереди, наподобие тента: он закрывает голову лошади и тело всадника, скорее всего, в тот момент, когда они мчатся к линии вражеских войск, готовых осыпать их дождем из стрел. Также логично предположить, что, потеряв лошадь, многие буси использовали ткань хоро наподобие ловчей сети или наматывали ее на свободную руку, чтобы парировать удары копья и меча в близком бою, как это делали римские гладиаторы и европейские рыцари Средневековья.
Простые воины в дзимбаори
Воины, которые носили хоро, следуя традициям своих кланов, помимо защиты от стрел находили для них и многие другие применения. Пропитанный аурой мистицизма, которая окружала всю военную традицию, буси носил хоро также и для того, чтобы отвести от себя злые силы, способные помешать ему и его миссии. Кроме того, он использовал хоро поверженного врага в качестве мешка для его отрубленной головы, которую можно было легко идентифицировать по вышитым на накидке эмблемам. На самом деле древние военные традиции рекомендовали носить хоро на поле боя, поскольку, если буси будет убит, «посмотрев на хоро, враг поймет, что мертвый воин не простой человек, и с его телом обойдутся достойно» (Garbutt 2, 175). Та же самая традиция указывает на то, что хоро могли использоваться как средства коммуникации на поле боя, часто заявляя о готовности владельца покориться беспощадной судьбе. «Если кто-то истратил все силы и решил умереть в бою», военное руководство советует такому воину «привязать шнуры своего шлема к хаигасира, затем отрезать их, тем самым показав, что его больше никогда не наденут снова.
Он также должен привязать шнур хоро, называемый хино, к кольцу на шлеме, а шнур, называемый нами-тацу-но-о, привязать к отверстию в стремени. Это также означает, что хоро больше использоваться не будет» (Garbutt 2, 175).
Весь комплект доспехов, принадлежавший буси высокого ранга, который находился на активной службе, перевозился в специальном ящике из дерева или папье-маше, называвшемся гусоку-бицу (кара-бицу).
«Если доспехи были легкими, ящик имел петли спереди, куда просовывались руки, и ящик переносился на спине. Если доспехи были тяжелыми, то у него по бокам были ручки с дополнительными петлями, которые поднимались над ящиком, когда ручки поворачивались вверх. На марше два человека несли ящик на шесте, продетом в петли» (Stone, 271).
Многие манускрипты, посвященные будзюцу, упоминают целый ряд дополнительного снаряжения, которое буси брал с собою на поле боя. Эти предметы можно разделить на три категории: первая включает сумки и полотенца, вторая – веревки и ремни, третья – знаки различия всякого рода.
Наряду с сумками и полотенцами, которые являлись частью боевого снаряжения, старинные документы упоминают плетеную сумку (куби-букуро), которая предназначалась для транспортировки отрубленной головы достойного врага (вероятно, если под рукой не оказалось хоро). Эта сумка подвешивалась к поясу буси, если он перемещался пешком, и к седлу, когда он ездил верхом. Сумка для провизии (катэ-букуро) также являлась очень важным предметом экипировки, и ее носили на поясе справа. Обычным офицерам были рекомендованы сумки типа косидзуто, сплетенные из перекрученных бумажных полос. Кроме того, они всегда имели при себе меньший по размерам мешочек для риса, где хранился сухой или вареный рис. Специальные мешочки для денег (ути-букуро), носовых платков (ё-букуро) и средств первой помощи (инро, кинтяку) носили различными способами под панцирем (до) либо поверх него, так же как различные полотенца и хлопковые бинты, называвшиеся тэнугуи и нагатэнугуи.
Среди веревок и поясов, носившихся вместе с доспехами, старинные тексты часто упоминают коси-нава китайского типа (кара-ути-но-химо), которую буси привязывали к поясу. Эта веревка использовалась для различных целей, например чтобы закрепить седло, стреножить лошадь, связать пленника. Воины низшего ранга и их начальники носили другой тип веревки (каги-нава, кава-нава) длиною около десяти футов «с кошкой на конце. Она использовалась для того, чтобы забираться на стены, привязывать лодки, подвешивать доспехи, а также для многих других целей» (Garbutt 2, 153). Другим интересным предметом, который буси в доспехах брал с собою на поле боя, был специальный спасательный жилет (уки-букуро) из соединенных вместе отдельных шаров какого-либо плавучего материала, который он использовал для переправы через реки и озера. Он уравновешивал погруженные в воду доспехи и привязывался вокруг талии или груди. Когда жилет не использовался, буси перевозил его, подвесив к седлу или на крупе лошади.
Специальные знаки, при помощи которых буси обозначали свой ранг, а также чтобы в разгаре битвы передавать приказы или сообщать о своих намерениях, были весьма многочисленными. Так, например, кавалеристы использовали упомянутый выше легкий штандарт (сасимоно). Его обычно делали из шелка, укрепляя по краям дополнительными полосками из кожи, благодаря чему полотнище всегда оставалась плоским, а на ветру издавало характерные хлопающие звуки. Древко сасимоно стояло вертикально в специальном гнезде спинной пластины панциря, удерживаясь в таком состоянии при помощи кольца, расположенного на той же самой пластине, на уровне лопаток буси. Другой флажок, меньших размеров (коси-саси), из плотной бумаги и на коротком древке, носили сзади за поясом. Во время «ночных атак, засад, морских сражений и в дождливую погоду» вместо этого маленького флажка использовались другие знаки различия, среди которых был каса-дзируси, прикреплявшийся к кольцу на тыльной части шлема, и флажок, называвшийся содэ-дзируси, который буси носили на правом наплечнике. Пешие солдаты использовали их в качестве полковой эмблемы. Поверх доспехов носили также декоративные кисточки (агэмаки) различных фасонов, размеров и цветов. Наиболее важными из них были те, которые свисали со спинной пластины панциря.
Кроме флагов, военные кланы использовали также несколько разновидностей штандартов для идентификации своих домов. Им находилось применение и в мирное время: чаще всего их можно было увидеть на главных дорогах страны, когда лидеры кланов, в сопровождении отрядов своих вассалов, совершали регулярные визиты в Эдо. Такие штандарты изготовлялись главным образом из дерева, часто укрепленного железными полосами, или конского волоса. Штандарты с лентами и кисточками также были очень распространенными. При окраске штандартов каждый клан использовал свои цвета, но среди них преобладали черный, золотой и красный.
Среди всех символов власти и высокого положения, принятых у буси в боевых доспехах, наиболее представительным был жезл (саи), за которым следовали жесткий боевой веер (гумбаи) и складной железный веер (тэнсэн), – все они будут рассмотрены самым подробным образом в разделе «Искусство боевого веера». Эти веера (наряду с бесконечным разнообразием мечей, копий, луков и т. д.) познакомят нас с внушительным арсеналом японского воина и сопутствующими боевыми искусствами.
<Основные боевые искусства>
Искусство стрельбы из лука
На протяжении веков боевой лук оставался «главным оружием японских воинов» (Brinkley 1, 128). Даже после того как появление огнестрельного оружия и продолжительный период мира, навязанный Токугава, значительно уменьшили его стратегическое значение, стрельба из лука по-прежнему продолжала считаться благородным занятием.
Известное под общим названием сагэй (достижения в стрельбе из лука) или более конкретным кюдзюцу (искусство или техника обращения с луком), это было полностью сформировавшееся искусство со сложной практикой и методикой, а также теорией, связывающей его непосредственно с рождением японской нации. Учитывая наличие тесной связи с мифическими и эзотерическими аспектами этой культуры, совсем не удивительно, что в XII столетии, как отметил Лидстоун в своем труде «Кэндо», «люди, занимавшие высокое положение, были очень довольны, когда о них начинали говорить как об искусных лучниках, и в то же время они прилагали все усилия, чтобы никто не узнал об их ловкости в обращении с мечом» (Lidstone, 8). К тому времени, когда Токугава объединили нацию под властью централизованной военной диктатуры, кюдзюцу превратилось в дисциплину, способствующую развитию психической и духовной координации, которую изучали и практиковали вдали от полей сражений, под руководством учителей, выступавших скорее в роли духовных наставников, нежели мастеров боевого искусства. Эта дисциплина духовного развития получила название кюдо – путь лука и стрелы. В таком виде японская стрельба из лука практикуется и сегодня, хотя в несколько модифицированной форме. В феодальной Японии крытые и открытые стрельбища (матоба, иба, яба) для стрелковых упражнений можно было найти в центральных домах каждого военного клана. Снаряжение для стрельбы из лука, то есть лук со стрелами (кюсэн), и пучок «скатанной соломы» в бочке (макивара), на которой отрабатывалась техника стрельбы, – обычные предметы на территории поместий, как и цилиндрические стойки (ядатэ), где хранились стрелы, подготовленные для стрелковой практики. Ящики для стрел (я-бако) и стойки для луков (тядо-какэ) также являлись характерными деталями обстановки в домах буси высокого ранга.
Если прослеживать происхождение этого искусства, то создается впечатление, что оно появилось одновременно с японскими конными рыцарями – военными аристократами. Лучник (итэ), называвшийся также «владелец лука» (юми-тори), на самом деле «был воином, который в Древней Японии обладал определенным рангом. Лук и длинный меч считались благородным оружием; простые солдаты были вооружены копьем и коротким мечом» (Stone, 682). Кюдзюцу и в самом деле «считалось важной частью образования отпрысков благородных семейств, и умение стрелять на скаку, точно посылая стрелы во всех направлениях, усердно культивировалось» (Gilbertson 1, 112). Однако слово «благородный» в данном контексте относится не только к военной аристократии, то есть букё, появившейся в течение IX–X веков, но также и к тем древним аристократическим семьям, кугё, которые вели свое происхождение от первых вождей японских кланов. Известно, что состязания в стрельбе из лука проводились еще в IV веке.
Соревнования по конной стрельбе из лука пользовались особой популярностью у «изнеженных» придворных на протяжении всего периода Хэйан. Именно в этот период были разработаны и усовершенствованы основные методы тренировок. Амбициозные воины последующей эпохи с готовностью переняли это благородное увлечение, и их юные отпрыски получали в подарок бамбуковых лошадок и детские луки (Kaigo, 21). Тренировочная программа лучников была основана на многократных попытках поразить неподвижную или подвижную цель как из положения стоя, так и сидя верхом. Основными неподвижными целями служили большая мишень (о-мато), фигура оленя (кисадзиси) и круглая мишень (марумоно). Первая, согласно Кайго, устанавливалась на расстоянии, равном 33 длинам лука, и имела в диаметре около 62 дюймов. Вторая представляла собой силуэт оленя, обтянутый оленьей шкурой с отмеченными на ней жизненно важными органами, которые следовало поразить; а третья была сделана из закругленной по углам доски, обтянутой прочной шкурой. Определенные свидетельства указывают на то, что эти мишени часто подвешивали к столбам и раскачивали из стороны в сторону, чтобы развить у лучников умение поражать такие цели, которые в движении делались на определенной дистанции почти неуязвимыми.
Лучники периода Нара
Вполне естественно, тренировки в стрельбе верхом как по природе, так и по традициям были более аристократическими, чем стрельба из положения стоя. Требовалась превосходная координация, чтобы управлять скачущей лошадью, одновременно посылая стрелу за стрелой в серию разнообразных мишеней, которые могли быть как фиксированными, так и движущимися. Среди популярных разновидностей стрельбы из лука были стрельба по трем мишеням (ябусамэ), стрельба по бамбуковой шляпе (касагакэ), стрельба по собакам (инуоумоно), охота на собак (инуои), охота на птиц (оиторигари) и большая охота на оленя, медведя и т. д. (макигари).
В первой разновидности стрельбы (ябусамэ) всадник пускал лошадь во весь опор в заданном направлении и пытался на скаку поразить стрелами три квадратные мишени, сколоченные из досок и подвешенные к столбам, стоящим вдоль дорожки. Стрельба по бамбуковой шляпе (касагакэ) выполнялась в пределах огражденной дистанции, получившей название «путь стрелы» (ядо), в конце которой размещалась специальная стойка с подвешенными к ней бамбуковыми шляпами. Всадник посылал свою лошадь в галоп, затем начинал стрелять по этим шляпам сначала издалека (токасагакэ), а затем с близкого расстояния (кокасагакэ). При стрельбе по собакам (инуоумоно) на закрытую арену выпускалось определенное количество этих животных, которых затем начинали преследовать конные лучники, стреляя по ним на скаку. Эта тренировочная система со временем превратилась в ритуальное состязание, в котором участвовали 36 конных лучников, разделенных на три группы по 12 наездников в каждой. Каждая группа по очереди выезжала на круглую арену, окруженную бамбуковой оградой и имевшую 72 длины лука в поперечнике, куда затем выпускали по 50 собак для каждой группы (Kaigo, 22). Распространение буддизма в японском обществе заставило пересмотреть отношение к этой бессмысленной бойне, и в результате появился ряд эдиктов, предписывающих лучникам использовать несмертельные стрелы с большими круглыми наконечниками, а на собак надевать специальные защитные жилеты. С незначительными изменениями эта модифицированная форма тренировок и состязаний сохранялась на протяжении веков.
И наконец, в качестве дополнительной тренировки воины использовали практически все возможные разновидности охоты. Особенно популярной охота стала в среде буси к концу периода Хэйан и оставалась таковой на протяжении всех последующих эпох. В древних хрониках самыми яркими красками описывается то, как воины в мирное время разбивали лагерь на равнине или в горах, после чего приступали к поискам большой и малой дичи, которую пытались поразить стрелами. «Воины, добывшие на охоте оленя или дикого кабана, – пишет Кайго, – прославлялись так же, как если бы они убили в бою вражеского генерала». Так, например, Минамото Ёритомо был настолько рад, когда его сын подстрелил оленя на охоте в горах Фудзи, что с гордостью написал об этом в письме своей жене Масака в Камакура.
Даже когда боевые действия переросли из мелких стычек между кланами в полномасштабные сражения между целыми армиями, пешие солдаты по-прежнему использовались для того, чтобы осыпать дождем из стрел силы противника. Более того, ввиду высокой степени совершенства в своем искусстве лучники занимали привилегированное положение среди представителей различных родов войск, положение, которое они удерживали еще долгое время после XV столетия, когда стратегическое значение лука и стрел на поле боя существенно снизилось. Даже еще в XVIII столетии «этикет требовал, чтобы лучники размещались на левом фланге, мушкетеры на правом, и сражение формально открывал дождь из стрел» (Scidmore, 360). По мнению Гилбертсона, это искусство, как и многие другие, было импортировано в Японию из Китая: «Мы часто находим лучников в китайских костюмах на металлических изделиях, где изображены сюжеты из китайской истории. Одним из самых распространенных является сюжет, связанный со знаменитым китайским лучником Ёюки, которого [японцы] называли Божественным Лучником. Рассказывают, что как-то раз он сумел поразить стрелою гуся, летящего над облаком, то есть невидимого с земли, ориентируясь исключительно на крик птицы» (Gilbertson 1, 112).
Другая теория в доктрине будзюцу связывает зарождение этого искусства с охотой (а следовательно, и с кочевыми племенами, которые населяли северные регионы Азии) и в конечном итоге с айнами, этими белыми аборигенами, постепенно вытесненными в северные области Хоккайдо (где они живут даже сегодня) расширяющейся культурой юга. В древних японских хрониках айны пользовались репутацией искусных лучников как на охоте, так и на войне. Их луки, сделанные из особой породы дерева (оурума), напоминающего тис (Greey, 109), их стрелы с характерным оперением (оцуба) и плоские колчаны (ика) из тонко обработанных ивовых прутьев до сих пор представляют собою образцы исчезнувшего, но некогда высокого искусства.
Японские мастера предоставляли в распоряжение буси самое широкое разнообразие основных типов луков. Они изготовляли луки всех форм и размеров, которые можно было использовать для различных целей, связанных с войной, охотой, ритуалами и спортом. Японцы даже делали арбалеты, и некоторые из них, «установленные в старых крепостях, имели лук длиною 12 футов и около фута в толщину. Они также использовали маленькие арбалеты для стрельбы от плеча» (Stone, 195). Образцы первого типа назывались о-юми, в то время как ручные арбалеты, которые можно увидеть во многих музейных коллекциях, были известны как тэппо-юми. У арбалетов последней категории лук имел почти такую же длину, как и ложе, которое часто было покрыто декоративными пластинками из кости или китового уса. Гораздо реже в современных музейных экспозициях можно встретить образцы многозарядного арбалета (докю), происхождение которого некоторые авторы связывают с китайскими моделями, например чу-ко-но (Stone, 211). Широкое распространение имели также короткие луки, стиль которых варьировался от высокоманевренного ханкю, применявшегося в бою, до такого же точного ёкю, использовавшегося для развлечения, и охотничьего лука судзумэ-юми. Кроме того, короткий лук (адзуса-юми) использовали колдуны в своих магических ритуалах (Stone, 84). В классическом произведении «Буки нияки» описано и проиллюстрировано «пять типов лука: мару-ки, или бамбуковый лук; сигэ-но-юми, или лук, оплетенный пальмовым волокном; банкю и ханкю – схожие луки, но меньшего размера; и хоко-юми, или татарский лук» (Gilbertson 1, 113).
Однако именно ловкость буси в обращении с луком одного конкретного типа является той причиной, по которой китайские историки называли японцев «люди длинного лука». Это был боевой лук, а именно дайкю, который использовали как конные (ума-юми), так и пешие лучники. Его длина варьировалась от семи футов четырех дюймов до восьми футов; в древние времена были луки длиною и в девять футов. Луки такого размера в широком масштабе, судя по всему, использовал только еще один народ – индейцы племени сорионо из Восточной Боливии, которых изучавший их Холмберг называл «кочевниками с длинными луками». Чтобы согнуть такой лук, требовалось приложить значительное усилие. Как пишет Харрисон в своих воспоминаниях, определенные образцы подобных луков, принадлежавшие члену старого, дореставрационного букё, «были настолько тугими, что я едва мог их согнуть, не говоря уже о том, чтобы поразить из такого лука мишень, в то время как сам владелец обращался с ними со сравнительной легкостью» (Harrison, 25). Эти луки изготавливали из нескольких отрезков древесины (обычно отборных сортов бамбука), склеивая их между собой и формируя характерные изгибы на концах, к которым почти вплотную прилегала тетива (цуру, цура, цурао). Интересно отметить, что «эта часть лука была покрыта металлом и называлась окотанэ; при выстреле тетива ударялась о нее, производя звук, который часто применялся для подачи сигналов. Когда микадо требовалась вода для утреннего умывания, трое его слуг подавали соответствующий сигнал, натягивая и спуская свои луки» (Gilbertson 1, 113). Тетиву изготавливали опытные мастера (цура-саси) из длинных волокон конопли, сухожилий животных или шелка (шелк использовался главным образом для церемониальных луков). Существовало большое количество различных сортов тетивы, варьировавшихся от прочной, жесткой тетивы боевых луков до мягкой и эластичной, использовавшейся в основном для охоты и спорта. Запасную тетиву всегда хранили в колчане или в специальной плетеной или кожаной коробочке (цуру-маки), часто богато украшенной. Как рассказывает нам Гилбертсон, японские лучники «использовали колчаны (йэбира) самых разнообразных форм и размеров: одни предназначались для войны, другие для охоты, и, кроме того, существовали еще декоративные колчаны дворцовой стражи, которые носили за спиной, а стрелы в них раскладывали веером, на манер павлиньего хвоста. Такие декоративные колчаны назывались хэйкороку» (Gilbertson 1, 113).
Лучники в бою
Начиная с древних моделей, таких как кати-юки, Стоун разделяет все японские колчаны на две большие категории. Первая включает открытые колчаны, в которых стрелы хранились по отдельности, благодаря чему их оперение было надежно защищено, и они всегда оставались легкодоступными для лучника. Такие открытые колчаны могли вмещать до полусотни стрел, но в конечном итоге их сменили более легкие закрытые колчаны (язуцу или яцубо), имевшие меньшую вместительность. Эти закрытые колчаны, похожие по форме на футляры, хорошо защищали стрелы от капризов погоды, но не способствовали скорострельности. Тем не менее, хотя оперение у стрел, если они не были надежно закреплены внутри, могло несколько разлохматиться, конные лучники все равно отдавали предпочтение закрытым колчанам, потому что, согласно Джонасу, сами стрелы в них были лучше защищены во время быстрой скачки (часто по сильно пересеченной местности) и в любую непогоду.
Среди колчанов второй категории доктрина кюдзюцу упоминает большой и древний дохё-яри; характерный уцубо, обычно покрытый мехом, и причудливой формы цубо-ямагуи. Что касается церемониальных колчанов, то «наиболее распространенные из тех, которые встречались в храмах, напоминали по своей форме кресла с очень высокой спинкой и короткими ножками, где стрелы закреплялись при помощи ремней, как и в кари-йэбира (охотничий колчан). Эти колчаны вмещали от двух до трех дюжин стрел и, по всей видимости, устанавливались на земле; другие церемониальные колчаны, которые носили за спиной, были по форме коническими или четырехугольными, их, как правило, расписывали и покрывали всяческими украшениями» (Gilbertson 1, 117).
Уцубо
Кари-йэбира
Открытый колчан
Колчаны первой категории, или открытого типа, такие как распространенный кари-йэбира, представляли собой «не более чем каркас из бамбука, очень легкий, где стрелы закреплялись с помощью обмотанных вокруг них ремней» (Gilbertson 1, 117). Это были колчаны, которые использовали как на охоте, так и на войне пешие буси, в то время как более тяжелые колчаны высокопоставленные буси перевозили с собой в седле или их носили слуги.
Мастера по изготовлению стрел (я-хаки) предлагали буси самый широкий ассортимент стрел (я) с древками (ягара) различной длины, с наконечниками (ядзири) всех возможных форм и из различных материалов, варьировавшихся в зависимости от их конкретного предназначения. Так, например, во время тренировочной стрельбы буси использовали тупые стрелы (мато-я) с деревянными грушевидными наконечниками (ки-хоко); их также применяли в знаменитой охоте на собак (инуои) и стрельбе по собакам (инуоумоно) – забавах, ставших популярными, как принято считать, при императоре Тоба в XII столетии.
Другие интересные формы наконечников, судя по всему, ведут свое происхождение от китайских свистящих стрел (хао-си, минг-ти), описанных Лофером. Они имели перфорированные наконечники в форме репы (кабура-я, хиники-я), «через которые воздух прорывался со свистящим звуком. Порою они имели длинный наконечник с выступающим концом» (Stone, 327). Звук, издаваемый этими свистящими стрелами (хикимэ, мэйтэки), был особенно звонким и пронзительным, что позволяло использовать его для подачи сигналов. С незначительными изменениями они также использовались в качестве огненных стрел (хи-я) против вражеских укреплений.
Сталь самой высокой закалки была основным материалом для изготовления наконечников как охотничьих, так и боевых стрел, однако до сих пор никто так и не сумел провести их полную классификацию ввиду огромного разнообразия форм и размеров, изобретенных поколениями я-хаки. Как указывает Гилбертсон, судя по всему, их основными разновидностями были «янаги-ба, или наконечники в форме ивового листа; заостренные наконечники тогари-я; раздвоенные наконечники каримата; и ватакуси – рваные или зазубренные наконечники. Однако они еще подразделялись и далее на огромное количество подвидов» (Gilbertson 1, 118–119). Фотографии и рисунки наконечников японских стрел, которые можно увидеть в современных музеях и частных коллекциях, дают лишь общее представление об огромном разнообразии этих наконечников, каждый из которых имел свое конкретное предназначение в высокоспециализированном мире феодальной Японии. Тот факт, что искусно изготовленные заостренные наконечники могли пробивать даже железные и стальные пластины, демонстрирует, с одной стороны, сравнительная легкость, с которой однажды придворный лучник пронзил стрелою корейский щит, присланный в качестве подарка императору, а с другой стороны, его подтверждают состав и конструкция доспехов буси, испытывавших большое уважение к поражающей способности вражеских стрел.
Японская стрельба из лука, как наука и как искусство, использовалась на войне, в ритуальных церемониях, в спортивных состязаниях и (на своем высшем уровне) в качестве средства развития психического самоконтроля. В первой области для буси слова «война» и «лук со стрелами» (юми-я) являлись почти синонимами. Хатимана, бога войны, люди называли юми-я но хатиман; левая рука получила название юндэ (юми-но тэ, или «рука, держащая лук»), которое сохранилось за ней до сих пор, а общим термином, означающим понятие «солдат», является «владелец лука» (Brinkley 1, 128). На поле боя стрельба из лука велась как верхом, так и в пешем строю, когда использовались шеренги лучников. Как уже отмечалось ранее, первый метод стрельбы считался более аристократическим, поскольку он вел свое происхождение от тех туманных дней японской истории, когда легендарные герои формировали раннюю историю своей страны. Верховая стрельба также считалась более аристократичной и индивидуалистической по своей природе; на самом деле, если стрелы конного рыцаря только ранили врага, такой воин обычно не беспокоился о том, чтобы лично нанести coup de grace (если только враг не был такого же высокого ранга). В большинстве случаев эту задачу брали на себя сопровождавшие его пехотинцы.
С самых древних периодов японской истории многие великие личности приобретали славу несравненных лучников, демонстрируя исключительное мастерство в обращении с оружием своей эпохи в соответствии с систематизированными принципами тактического применения, что свидетельствовало о том, что они проходили подготовку у опытных учителей. Когда клан Мононобэ в конечном итоге был разгромлен кланом Сога, Ёродзу, вассал Мононобэ-но Мория, отказался сдаться и, покинув свой сторожевой пост в Нанива, попытался укрыться среди холмов. Преследуемый лучниками клана Сога, он спрятался в бамбуковой роще и при помощи целого ряда хитроумных уловок держал своих преследователей на расстоянии. Так, например, он привязал к бамбуковым стеблям веревки и, дергая за них, создавал иллюзию движения, направляя таким образом стрелы врагов в ложном направлении, в то время как его собственные продолжали сеять среди врагов смерть и панику. Наконец, раненный в колено, он поднялся на возвышенность и продолжал отстреливаться, пока не израсходовал все стрелы. После этого он бросил свой меч в реку и пронзил себе горло кинжалом (Tsunoda et al., 42–43).
В XIII веке мастера верховой стрельбы сыграли важную роль в противостоянии вторжению монгольских орд хана Хубилая, где также были лучники, славившиеся своей точностью и неустрашимостью. Этот мобильный и весьма индивидуальный вид стрельбы из лука оказался заметным фактором и в борьбе за политическое господство между главными кланами Японии (Тайра и Минамото), продолжавшейся с 1180 по 1185 год.
В эпической литературе упоминается Ёити Насу, воин из фракции Минамото, который в сражении при Ясима, в ответ на брошенный Тайра вызов, послал с берега стрелу и сумел поразить ею с большого расстояния веер, прикрепленный к мачте раскачивающейся на волнах лодки. В рукописях и хрониках этой примечательной эпохи упоминаются имена и других знаменитых лучников. Ёсииэ из клана Минамото (предок Ёритомо, основателя камакурской системы военного феодализма) получил официальное имя Хатиман Таро («старший сын Хатимана») благодаря своим подвигам в стычках с аборигенами севера. Со временем он занял место при дворе, где его лук служил гарантией спокойного сна императора. Рассказывают также, что Тамэтомо, другой дядя Ёритомо, использовал такой мощный лук, что мог поразить одной стрелой сразу двух человек, как он это сделал во время Смуты годов Хогэн (1156). Он также сумел пронзить, не нанеся ранения, шлем своего брата Ёситомо, пригвоздив его к вражеским воротам в качестве предостережения. Когда этот грозный воин был захвачен в плен, ему перерезали сухожилия на правой руке и отправили в ссылку на остров Осима. Хотя Тамэтомо искалечили, чтобы навсегда лишить способности натягивать лук, он, согласно преданию, придумал впоследствии новый, не менее смертоносный способ выпускать свои стрелы.
Татэбито попал в официальные хроники как лучник, который сумел пробить стрелой первый железный щит, подаренный императору Нинтоку (313–319) корейским посланником. Совершив этот подвиг, он получил имя Икуба (мишень) (Brinkley 1, 130–131). Асамура, лучник, состоявший на службе у Ёрицунэ в XIII столетии, сбил стрелою упорхнувшую из клетки драгоценную птичку, не убив ее; а другой знаменитый лучник Мицуру, служивший при дворе императора Тоба (1108–1123), использовал раздвоенную стрелу, чтобы отсечь ноги скопе, которая держала в когтях рыбу, только что выловленную из императорского пруда. Таким образом, он спас рыбу, при этом не нарушив буддийского запрета отнимать жизнь у живых существ в пределах территории императорского дворца (Brinkley 1, 131). Сигэудзи, один из капитанов, выступивших вместе с Нитта Ёсисада против армии Асикага Такаудзи в Хёго, также подстрелил скопу, парящую над вражескими войсками. Когда удивленный враг спросил, как его имя, Сигэудзи послал его вместе со стрелой, которой поразил стоявшего на башне часового с расстояния в 360 шагов.
Бринкли ссылается на некоторые «надежные» источники, где описывается точность японских лучников, и называет имена Вада Дайхати и Цурута Масатоки. Первый в 1686 году в Киото послал из одного конца Сандзусангэн-до (Зал тридцати трех колонн) в другой 8133 стрелы. Между ним и мишенью было примерно 128 ярдов, и, устанавливая свое достижение, он стрелял от заката до заката, на протяжении суток, выпуская в среднем по пять стрел в минуту. Масатоки, лучник, состоявший на службе у феодального правителя Сакаи, 19 мая 1852 года выпустил по мишени 10 050 стрел (5368 из них поразили центр мишени) на протяжении двадцати часов непрерывной стрельбы, выпуская в среднем по девять стрел в минуту (Brinkley 1, 132–133).
В XV и XVI веках лучники стали использоваться в более широком, демократическом масштабе, то есть в качестве самостоятельных боевых подразделений. В бою отряды лучников выпускали равномерный поток стрел, стреляя поочередно, шеренга за шеренгой, в то же время неотвратимо приближаясь к врагу. Многие герои погибали под этим дождем из стрел, когда, оторвавшись от линии своих войск, бросались в атаку на монгольские орды. Более мудрые буси выезжали вперед, чтобы вызвать на поединок равного себе противника, только после того, как их лучники существенно ослабят ряды вражеских лучников, увеличивая таким образом шанс бросить вызов, не подвергая себя лишней опасности. Как упоминалось ранее, появление огнестрельного оружия и его широкомасштабное использование значительно снизило стратегическое значение лука и стрел на поле боя, но оставило в неприкосновенности (или даже увеличило) их значимость в качестве национального наследия.
Церемониальная стрельба из лука появилась практически одновременно с боевым применением лука и стрел, и, следовательно, они имеют общую традицию. Священные церемонии в честь основания японской нации (одна из которых, согласно древним хроникам, состоялась при правлении императора Сэйнэй в 483 г.) включали аристократические состязания в искусстве стрельбы из лука, которые проводились на территории синтоистских часовен. Эти состязания, чьи традиции сохраняются даже сегодня в красочном представлении Ябусамэ, которое проводится ежегодно в середине сентября в Камакура и Токио, многозначительно связывают лук и стрелы с появлением расы Ямато. Другой вариант церемониального использования лука и стрел был связан с празднованием Нового года (хараи). Эти ритуальные состязания в искусстве стрельбы зародились при императорском дворе в V веке и проводились ежегодно на протяжении периодов Нара и Хэйан. Еще одним знаменитым обычаем было встречать появление каждого младенца в императорской семье звоном тетивы (нюйген), который считался благоприятным для новорожденного. Среди других широко распространенных церемоний можно назвать хикимэ, в ходе которой в небо выпускалась свистящая стрела с перфорированным наконечником, чтобы приветствовать появление новорожденного (тандзё-хикимэ) либо отогнать злых духов или болезнь (ягоси-хикимэ).
И наконец, до Реставрации Мэйдзи лук в качестве древнего символа принимал участие в кровавой церемонии сэппуку. Как рассказывал Сатоу в своей книге «Дипломат в Японии», когда ритуальный разрез был завершен и тело воина замирало после предсмертной агонии, нож удалялся, и вперед выступал офицер с луком в руках, чтобы заслушать показания официальных свидетелей (Maloney, 29). Лук и сегодня используется в качестве символа, например, при закрытии турниров по сумо. Эта церемония зародилась в период Эдо, и она, как и сегодня, отмечала завершение состязаний. Борцу-победителю вручали драгоценный лук, и он начинал им искусно вращать, исполняя ритуал, который назывался юмитори-сики.
Но кроме использования лука в качестве боевого оружия или составной части ритуальных действий, он также применялся как инструмент для развития в человеке всех аспектов внутреннего единения и самоконтроля (физического, психического и в конечном счете духовного), что стало последним, самым сложным шагом в его эволюции. Эта дисциплина, известная как кюдо, основана на философских принципах буддизма и даосизма, специфическим образом интерпретированных и адаптированных к японскому менталитету различными эзотерическими школами секты Дзен, получившей широкое и безусловное признание у представителей военного сословия.
Учение дзен, как мы увидим позднее, при рассмотрении внутренних факторов кюдо в части III, обеспечило эту дисциплину специальными методиками и упражнениями на внутреннюю концентрацию, предназначенными для того, чтобы упорядочить ум и установить его позитивный контроль над каждым действием. Оно также предлагало упражнения и методики глубокого, брюшного дыхания, которые можно было использовать для накопления энергии, необходимой для того, чтобы натянуть лук, спустить тетиву и сопровождать стрелу до ее цели. Наконец, секта Дзен предоставила последователям кюдо определенные уровни мотивации с многочисленными целями, чье разнообразие и сложность зависели от того, какой степени внутреннего единения хочет достичь ученик. Соответственно, кюдо можно использовать как упражнение на развитие физической координации, дисциплину психического контроля или философию равновесия, либо как синтез всех этих подходов.
Практика кюдо, которым даже сегодня занимаются в традиционном костюме, основан на стрельбе из длинного лука по мишеням трех основных типов: 14-дюймовая мишень, 32-дюймовая мишень (хаммато) и 64-дюймовая мишень (о-мато). Дистанция может варьироваться от 85 футов при стрельбе с близкого расстояния (тикамато) до 180 и более при стрельбе по удаленной (энтэки) и движущейся мишени (инагаси). Опытные мастера лука используют и другие сложные мишени (маленькие свечи, узкие полоски бумаги, эмблемы и т. д.), следуя древней традиции лучников, которые могли поражать такие цели в самых сложных условиях – даже в полной темноте или с завязанными глазами.
В древние времена именно чистое исполнение, правильная стойка и общий контроль над луком представляли собой основную цель кюдо – то есть это был практический путь достижения желаемой координации. Тренировки с оружием имели жестко регламентированный характер, и весь процесс был зафиксирован в строгой последовательности плавных движений и действий, грациозно перетекающих из одного в другое. Основными движениями, которые в главных школах кюдо сохранились до наших дней, являются поза полного равновесия (асибуми); концентрация на нижней части живота и брюшное дыхание (додзукури); наложение стрелы на тетиву (югамэ); подъем лука с натяжением тетивы (утиокоси); опускание лука с натяжением тетивы (хикивакэ); финальная стадия натяжения тетивы, когда стрела движется параллельно линии рта, и прицеливание (каи); спуск тетивы (ханарэ) и финальная пауза (дзансин), сопровождающая полет стрелы с руками, вытянутыми в противоположных направлениях. Все упражнение представляет собой формальную последовательность движений (ката), которые повторяются с полной концентрацией, снова и снова, ради себя самих. Основой здесь являются спокойствие, психическая стабильность, полное освобождение энергии. Как подчеркивали многие наставники, попадание в цель, хотя и имеет определенное значение, в кюдо отнюдь не самое главное. Они считали, что меткость будет неизбежным результатом координированного контроля и правильного подхода к искусству.
Традиционное кюдо широко практикуется сегодня как в Японии, так и за границей в соответствии со стилями стрельбы из лука, принятыми такими школами, как Такэда, Сиго, Огасавара, Хиоки и Нитиоку, которые являются потомками еще более древних школ – Нихон, Кадзима и Сокэн. Но есть определенные свидетельства, указывающие на то, что это древнее искусство постепенно попадает под влияние западных стилей стрельбы из лука, которые ставят на первое место меткость как таковую. Кюдо становится все более соревновательным, приобретая черты обычной стрелковой дисциплины. В результате субъективная координация личности (внутренние стандарты совершенства) сравнивается со стилем и координацией другого человека, привлекая таким образом определенные объективные стандарты суждения и оценки, которые смещают фокус с внутренних факторов искусства (контроль, духовное равновесие и т. д.) на внешние факторы, такие как техника и точность.
Искусство фехтования на копьях
В древней мифологии Япония была известна как «страна одной тысячи острых алебард» (Nakamura, 490), и практически на всех иллюстрациях, изображающих древнего буси, снаряженного на войну, он сжимает в руке копье – оружие, уступавшее по своей традиционной значимости только луку со стрелами. Первые образцы этого оружия, судя по всему, были скопированы с китайских моделей с их большими лезвиями и длинными толстыми древками. Один из источников называет хоко (алебарду) самой древней из известных нам разновидностей копья, эволюционировавшей из континентальных моделей, и сообщает далее, что в Японии существовало большое количество школ будзюцу, специализировавшихся на использовании этого типа оружия (Gluck, 107). И в самом деле, в некоторых манускриптах, сохранившихся в современных школах боевых искусств, часто говорится о том, что многие древние мастера совершали путешествие в Китай и изучали там различные методы обращения с хоко.
По форме и характеристикам истинное японское копье (обычно известное как яри) походило на все японские клинки: то же высокое качество закалки, легкость и простота в обращении. Великие мастера кузнечного дела ковали для буси эти копья так же вдумчиво и изобретательно, как и знаменитые мечи. Наконечники копий были защищены специальными ножнами (требование, включенное в военные законы кланов). Древко (накаэ) этого копья могло иметь почти любой мыслимый вес и длину. Его изготовляли из лучших сортов древесины, тщательно выдержанной и обработанной, обычно укрепленной и украшенной полосками или кольцами из металла (судзиганэ) в тех местах, где оно могло оказаться под особой нагрузкой при использовании в качестве рычага или парировании ударов. Такие древки выглядели очень внушительно в скромной стойке для копий (яри-какэ) в доме буси или на стене оружейной комнаты в поместье даймё.
Типы ножен
Наконечники копий (как и наконечники стрел, рассмотренные в предыдущем разделе) изготовлялись из той же самой высококачественной стали, которая использовалась для мечей, и широко варьировались по своей форме и размерам. Однако их можно разделить на три основные группы: прямые наконечники, изогнутые наконечники и наконечники сложной формы. Самыми распространенными были прямые наконечники – обоюдоострые, напоминавшие укороченную версию древнего японского меча (кэн). Их длина и отделка, форма острия (яри-саки), способ отливки и качество обусловили появление нескольких специфических типов прямых наконечников, например су-яри и оми-яри. Большой и очень древний тип бронзового наконечника, цукуси-боко, использовался преимущественно воинами Цусима. Другим типом прямого наконечника был «незаметный» сакудзо-яри, венчавший безобидный с виду посох путника, который «брали с собой в дорогу самураи, когда они отправлялись на секретное задание и не желали привлекать к себе внимание» (Stone, 550). Большой популярностью пользовались и самые разнообразные дротики. Среди них были знаменитые ути-нэ, имевшие характерное оперение; более длинные и мощные нагэ-яри, нагуя; тэ-яри или тэ-боко и длинные макура-яри. Эти дротики держали под рукой на поле боя или дома возле подушки. Их использовали и мужчины и женщины либо как смертоносные метательные снаряды, либо как обычные яри для нанесения и отражения ударов в ближнем бою.
Переходное звено между прямым и изогнутым наконечником – лезвие накамаки, которое напоминает знаменитое копье, пользовавшееся огромной популярностью среди буси, – нагината. Очень часто этот тип японского оружия европейцы называют алебардой, однако данный термин, как заметил Бринкли, «является неточным переводом, поскольку японская нагината (буквально «длинный меч») не имеет ничего общего с тем типом оружия, который подразумевает это английское название – боевой топор на длинном древке, заканчивающимся наконечником копья. Это был изогнутый клинок длиною около трех футов, посаженный на чуть более длинную рукоятку. Первоначально этим оружием пользовались воинственные монахи, но с XI века, когда кланы Тайра и Минамото начали свою продолжительную борьбу, нагината стала приобретать все большую популярность среди профессиональных воинов, которые в полной мере оценили комбинированную мощь колющих и рубящих ударов» (Brinkley 1, 156).
На самом деле лезвие нагината было почти таким же, как и у меча, с изгибом возле острия, где его форма становилась еще более ярко выраженной. Стоун пишет, что всего существовало три разновидности нагината: первой, судя по всему, была древняя цукуси-нагината, у которой древко вставлялось в металлическую петлю на тыльной стороне лезвия; вторая, и наиболее распространенная, имела в основании штырь, прикреплявшийся к древку; и третья, самая редкая, имела в основании гнездо, куда вставлялось древко. При переноске оружия лезвие нагината убирали в специальные ножны, а древко, как и можно было ожидать, покрывали разноцветным лаком и украшали металлическими накладками.
Нагината стали знаменитыми не только благодаря потрясающей универсальности своего боевого применения, но также и потому, что существовало огромное количество школ, где были выработаны сложные стили и эффективные приемы их использования. Некоторые авторы даже считают, что появление защитных доспехов для ног и нижней части туловища было прямым ответом на широкое распространение смертоносных нагината. Это оружие называли также «женское копье» (Stone, 463), потому что женщины букё к восемнадцати годам должны были мастерски владеть нагината. Митфорд писал, что «алебарда является специальным оружием японских женщин благородного происхождения. Та, которой пользовалась Кеса Годзэн, одна из возлюбленных героя XII века Куро Ёсицунэ, до сих пор хранится в Асакуса. В старомодных семьях молодые девушки регулярно упражняются в фехтовании на алебардах» (Mitford, 81). В древние времена жене или дочери буси «следовало всегда быть готовой продемонстрировать отвагу и воинскую доблесть в трудный момент жизни мужа или отца. Нагината в ее руках часто совершала нечто невероятное, и даже сегодня в Японии трудно найти более грациозное и завораживающее зрелище, чем показательное выступление тренированной женщины-фехтовальщицы с этим грозным оружием» (Brinkley 1, 157).
Третья группа включает наконечники для копий самых невообразимых форм, обычно имевших узкоспециализированное применение. Так, например, сасумата представляла собой копье с раздвоенным наконечником и крючьями или шипами у основания, с помощью которых цель можно было рубить и колоть не только спереди, но и обратным движением со спины. Известно, что в феодальный период это оружие широко использовали полицейские и пожарники (Stone, 543). Еще одна разновидность копья с раздвоенным наконечником называлась футамата-яри, а магари-яри представлял собой изящный трезубец, боковые лезвия которого были расположены под прямым углом к центральному, с остриями, слегка развернутыми внутрь. Копье с крюком у основания лезвия носило название каги-яри, в то время как при арестах полицейские орудовали содэгарами – длинными шестами с крючьями на конце, которыми они зацепляли вооруженного копьем или мечом преступника за рукава, чтобы обездвижить и нейтрализовать. Цукубо имел крестообразный наконечник «с зубцами на нем», и такое копье обычно держали «на стойке в караульном помещении замка» (Stone, 639) вместе с кошками с многочисленными изогнутыми зубьями и/или лезвиями (кумадэ). Их использовали для лазания по стенам, а также для того, чтобы зацепить врага за доспехи сверху либо стащить его с лошади снизу. Схожий тип кошек с двумя крючьями (ути-каги) использовали буси древности, чтобы удерживать вместе два судна на протяжении битвы.
Буси высшего ранга, передвигаясь верхом, прикрепляли свое копье к стремени, ставя его на специальный упор яри-атэ (яри-хасами или яри-саси), «сделанный из меди или железа. Лучшие образцы… имели шарнир в центре, чтобы сделать крепление более свободным» (Stone, 674). Пешие солдаты (асигару) носили свои копья, а часто и копья офицеров на собственных плечах.
Разумеется, существовало большое количество рю и преподававших там учителей будзюцу, которые специализировались, часто исключительно, на использовании копья в бою. Самой знаменитой среди них была школа Ходзо-ин Рю, названная в честь монастыря Ходзо, где фехтованием на копьях занимались с древних времен. Школа Синкагэ Рю, славившаяся своими мастерами меча, включала в свою программу обучения и фехтование на копьях. Согласно литературе будзюцу, мастера копья, тренировавшегося в одной из этих школ, старательно избегали не только отдельные воины, вооруженные грозным катана, но даже группы воинов, которых он мог легко разметать в стороны, вращаясь в своем смертоносном танце, – длинное оружие резало, кололо, рубило и парировало, со свистом рассекая воздух вокруг его туловища. Поединки между мастерами этих школ (так же как и между фехтовальщиками на мечах) были яростными и жестокими. Группами и поодиночке, они часто путешествовали по стране, обучаясь у различных мастеров, овладевая новыми стилями владения копьем, принимая вызовы на дорогах, на самом деле даже радуясь им как еще одной возможности испытать свое мастерство и утвердить свою репутацию. В этих схватках, многие из которых во всех подробностях обсуждаются в хрониках боевых искусств, изначально использовались настоящие боевые копья. Тот, кто терпел поражение, часто либо принимал смерть от рук противника, либо, если просто был лишен боеспособности, убивал себя сам, чтобы искупить свой позор. Чтобы снизить дестабилизирующее влияние на общество таких вооруженных схваток со смертельным исходом, в период Токугава были изданы указы, строго запрещающие все поединки, кроме тех, которые были напрямую связаны с санкционированным правом на месть или самообороной против немотивированного нападения. Многие состязания мастеров как под официальным надзором компетентных представителей кланов, так и без него стали проводиться с использованием бамбуковых копий (такэ-яри) либо копий с мягкими наконечниками (тампо) вместо боевых лезвий.
Два основных типа копья дали начало двум главным направлениям боя с копьем: яридзюцу – искусство прямого копья и нагинатадзюцу (или просто нагината) – искусство изогнутого копья. Каждое искусство подразделялось на бесчисленное множество стилей, кроме того, существовали отдельные приемы обращения с разными типами длинных и коротких копий, а также дротиков. Все эти специализации объединяло значительное количество базовых технических приемов, таких как выпады (цуки), удары (гири) и блоки: некоторые из них, общие для всех видов рубящего оружия, можно было встретить и в фехтовании на мечах. Начальные стойки, подготовительные движения, стили сближения с противником или ухода из пределов досягаемости его оружия, способы поражения цели или уклонения от атаки варьировались от школы к школе или даже в пределах одной школы, от учителя к учителю. То, что сохранилось до наших дней от средневекового яридзюцу, можно найти в сильно модифицированных приемах дзёдзюцу, искусства боевого посоха, которым занимаются в нескольких современных школах дзодо («путь посоха»), а также в дополнительных упражнениях некоторых школ айкидо. Однако мы знаем, что в феодальные времена использовались все части яри, включая основание, на что обычно надевался заостренный металлический наконечник, и что исходная стойка с копьем, прижатым к боку (в одном из доминирующих стилей), называлась каи-куми. Нам также известно, что в нескольких школах обучали сложным сериям движений как вверху, так и внизу (дзумондзи-яри), которые позволяли поражать противника не только спереди, но также и характерными взмахами, нацеленными в спину, в то время как другие школы специализировались на блокирующих, цепляющих и отражающих приемах, называвшихся каги-яри. Нагинатадзюцу добавляла к техническому арсеналу яри характерные круговые удары, особенно подходящие для изогнутой формы лезвия нагината.
Разновидности содэгарами и яри
Яри в сражении
Нагината и яри в сражении
Даже с возрастанием популярности меча в середине японской феодальной эпохи и в период, предшествовавший Реставрации Мэйдзи, копья по-прежнему использовали в официальных церемониях, а также носили с собою воины, сопровождавшие провинциальных правителей в их путешествиях (само оружие хранилось в превосходном состоянии в арсеналах кланов). Профессиональное обучение фехтованию на копьях в тренировочных залах школ будзюцу еще продолжалось некоторое время, но одинокие копьеносцы, которых когда-то можно было встретить в любой части Японии, стали попадаться все реже и реже, пока такие воины не исчезли полностью. Из бесчисленных школ будзюцу, где некогда обучали обращению с нагината, сегодня действуют лишь несколько (к примеру, Тэндо и Синкагэ). Их ученики носят защитную амуницию (как и те, кто занимается японским фехтованием, или кэндо), основные элементы которой позаимствованы у старинного комплекта доспехов: защитную маску (мэн), нагрудник (до), фехтовальные рукавицы (котэ), подбитый фартук (аидатэ) и наголенники (сунэ-атэ). Острую как бритва нагината прежних времен сменил шестифутовый дубовый шест с бамбуковым лезвием длиною 21 дюйм, кончик которого защищен кожаным колпачком. Такой инструмент или более длинный можно использовать против партнера в поединке и для тренировки, при одиночном выполнении формальных упражнений (ката) или против полноразмерного манекена (ути-комо-даи). Приемы атаки, контратаки и обороны основаны на базовых стойках и перемещениях, плавно перетекающих из одного в другое, что делает эту новую дисциплину (нагинатадо) одним из самых эффективных методов развития координации среди тех, которые эволюционировали из некогда смертоносного искусства нагинатадзюцу. Эти современные школы (по большей части посещаемые женщинами) используют нагината не как боевой метод (дзюцу), а скорее как дисциплину, способствующую развитию психического и физического самоконтроля (до), с определенными намеками на то, что конечная цель этих школ связана с мистицизмом и эзотеризмом, присущими традиционной культуре Японии.
Искусство фехтования на мечах
«Возможно, нет ни одной страны в мире, – писал Макклатчи в 1873 году, – где бы меч, это рыцарское оружие всех эпох, получал бы, в свое время, столько почестей и славы, как в Японии» (McClatchie 3, 55). Даже в средневековой Англии, где мечам присваивали собственные имена и наделяли их личными добродетелями, не существовало такого, по меткому выражению Харрисона, «культа холодного оружия». Меч, как писал Бринкли, «оказывал заметное влияние на жизнь всей японской нации».
«Честь носить его; права, которыми он наделял; подвиги, слившиеся с ним; слава, обретенная теми, кто владел им с исключительным мастерством; связанные с ним суеверия; невероятно высокая цена на хороший клинок; семейные традиции, создававшиеся вокруг прославленного оружия; глубокие знания, требовавшиеся для того, чтобы компетентно оценить качество меча, – все это, в совокупности, придавало катана значение, выходящее за рамки обычного понимания» (Brinkley 1, 142–143).
Судя по всему, меч оказывал странное магическое воздействие на членов всех сословий, но для буси он символизировал начало его жизни воина, отмечал ее продвижение и часто становился тем инструментом, который в конечном итоге ее обрывал. Окружающие меч легенды восходят к временам и событиям, которые уже были скрыты туманом времени, когда военное сословие только начало свое движение к политическому центру Японии.
В жизни каждого ребенка, рожденного (или усыновленного) в семье воинов, существовало две основные поворотные точки. Первой была вводная церемония, на которой он получал свой первый меч, мамори-катана, «очаровательный маленький меч с рукояткой и ножнами, покрытыми парчой, к которому прикреплялся кинтяку (кошелек)… носили мальчики до пятилетнего возраста» (Stone, 433). Второй поворотной точкой становилась для него церемония покрытия главы, гэмпуку, означавшая признание его равным среди мужчин. К этому времени мальчик получал свои первые настоящие мечи и доспехи, а в ходе церемонии ему впервые делали взрослую прическу. С этого момента он должен был специализироваться на задачах, типичных для его ранга в иерархии клана, но при этом не забывая совершенствоваться во владении оружием, которое в военном кодексе называлось «живая душа самурая».
Все воины, независимо от своего ранга, обучались фехтованию на мечах. Однако высокопоставленные буси конечно же имели больше времени на то, чтобы совершенствоваться в этом искусстве и подыскивать для себя самых лучших учителей, что объясняет, почему простой самурай, несмотря на близкое знакомство с тяготами военной жизни, обычно не мог противостоять в поединке буси высокого ранга. Эта ситуация, хорошо проиллюстрированная Фукудзава Юкити в его книге «Кюнандзо», напоминает ту, что существовала в Европе в течение XVII и начала XVIII века, где закаленные в бесчисленных боях ветераны были практически беспомощны против хорошо натренированного аристократа со шпагой – оружием дворян, которое после прихода к власти буржуазии в конце XVIII века стали называть джентльменским оружием.
Старинный меч
Холтом писал, что, «подобно древним грекам и германцам, а также многим другим народам, древние японцы обожествляли свои мечи и присваивали им имена ками» (Holton, 46). Как пишет далее этот же автор, совсем не трудно понять, «каким образом меч, который спасал жизнь, уничтожал врагов и совершал другие славные деяния, в том числе и очень древние, стал расцениваться как живое существо, наполненное чудесной защитной энергией, то есть ками» (Holtom, 46–47).
Слово «ками», обозначавшееся одной идеограммой, имело несколько значений, связанных с покровительствующими божествами и вещами божественного происхождения. Поэтому совсем не удивительно, что японская анимистическая традиция связывала меч с молнией – в «Нихонги» также упоминается «короткий меч по имени идзуси», который, как считалось, «обладал чудесным свойством самопроизвольно исчезать» (Holtom, 46).
Некоторые авторы считают, что религиозное значение этого оружия основано на его огромном стратегическом значении в эпоху слияния японской нации, когда буси неумолимо продвигались на север, вытесняя с захваченных территорий воинственных айнов. Как было отмечено в части первой, на заре существования японской нации история и религия были тесно переплетены между собой, и вполне понятно, каким образом практическая польза этого оружия на поле боя стала ассоциироваться с чувством своего предназначения или судьбы, свойственным зарождающейся культуре.
Лук со стрелами и копье исполняли свою роль в сражении на длинной и средней дистанциях; меч же использовался для того, чтобы окончательно выявить победителя в ближнем бою. На самом деле окружающий меч мистический ореол нашел свое отражение и в хрониках мифологической эпохи древней истории Японии, где, к примеру, упоминается меч, который принц Ямато (объединитель японской нации) нашел в хвосте убитого им дракона[13]. Этот меч, наряду с зеркалом и яшмой, стал одной из священных регалий расы Ямато. Упоминания о мистических качествах меча и его ультранационалистической сущности можно встретить и в исторических хрониках многих других стран, относящихся к периоду, который можно назвать феодальной эпохой их развития. Волшебный меч Экскалибур короля Артура в Англии, Дюрандаль рыцаря Роланда во французской литературе и знаменитое оружие Гаруна аль-Рашида в арабских сказках – все они являются мистическими персонификациями национального характера, а также инструментом того, что считалось божественным провидением.
Но в Европе его значение к концу феодальной эпохи (XVI и XVII века) значительно уменьшилось вместе с демократизацией войны сначала в буржуазных и городских революциях, а затем и в пролетарских революциях индустриальной эпохи. В Японии подобные социальные волнения отсутствовали вплоть до XIX столетия; даже когда с принятием Конституции Мэйдзи (1888) в социальные стандарты были внесены определенные изменения, дополненные позднее, при вступлении в силу послевоенной конституции (1946), все эти изменения были приняты японским народом как нечто неизбежное: так человек подчиняется высшей силе или стихийному бедствию, которое он не в силах предотвратить.
Меч в бою
Нация сама собой не эволюционировала спонтанно из феодального общества в индустриальное, следовательно, даже когда казалось, что изменения успешно прижились, это был лишь поверхностный успех (хотя и достаточно яркий): его венчал показной отказ от древних обычаев. Однако глубоко укоренившиеся в сердцах японцев феодальные традиции остались нетронутыми, что демонстрировали буси XX столетия, которые в ходе Второй мировой войны брали с собою в бой катана, в то время как еще более современный буси в начале 60-х годов своим коротким мечом зарубил политического противника прямо перед телекамерами.
Форма оружия, которое мы знаем сегодня и которое производилось на протяжении феодальной эры в Японии, эволюционировала из очень древних моделей, изготавливавшихся из бронзы (позднее из железа) либо на Азиатском континенте, либо в Японии. Клинки, обнаруженные в курганах, чей возраст датируется 700 г. н. э., были прямыми и односторонними, отлитыми из металла, как одна заготовка, от рукоятки до острия. Гоуленд обращает внимание на то, что эти длинные железные мечи «занимают самое почетное» место в захоронениях. «Важно отметить, – добавляет он, – что они имеют только один острый край и обладают общей характерной особенностью – идеально ровной тыльной частью. Это отличает их от мечей более поздних времен, у которых всегда присутствует легкий изгиб» (Gowland, 151). По размеру они варьировались от достаточно длинных до очень коротких – у первых длина клинка от острия до гарды составляла от двух с половиной до трех футов, у вторых – от одного фута восьми дюймов до двух футов. Другой вид прямых, обоюдоострых мечей, густо украшенных орнаментами, появился почти одновременно с распространением буддизма в Японии в период Нара, и они весьма напоминали добуддистские ритуальные мечи, которые использовались в религиозных церемониях в Центральной Азии, особенно на территории Непала, Тибета и Китая.
Как это было практически во всех аспектах древней японской культуры, Китай оказал свое влияние и на японский меч. В действительности не только форма, но и названия японских мечей были связаны, напрямую или косвенно, с китайскими источниками (о чем свидетельствует как устный, так и письменный японский язык). Так, например, древнекитайские идеограммы, означающие чен (обоюдоострый меч) и тао (односторонний меч или нож), по мнению Хоули и некоторых других ученых, были семантическими и фонетическими корнями обоих японских переводов кэн и то, которые эволюционировали в катана — японское прочтение тао, заменившее более древний перевод то. Связанные вместе, в обратном порядке, они образовали японское слово то-кэн, использовавшееся как общее название для всех типов мечей. Эта деривация проявляется также и в других японских словах, обозначающих меч, таких как цуруги и ходзиу. «Японские специалисты в принципе согласны с тем, – пишет Гилбертсон, – что самой древней разновидностью их мечей является цуруги или кэн, цуруги представляет собой японское слово, а кэн — китайское прочтение того же самого [китайского] иероглифа» (Gilbertson 2,188). По всей видимости, это была интерлюдия к эволюции древнего, прямого кэн, в ходе которой его единственный острый край уступил место обоюдоострой модели. В свою очередь, это прямое, обоюдоострое оружие с сердцевидным острием (изготовлявшееся из бронзы или железа) на протяжении средней части Хэйанского периода подвергалось постепенным изменениям как в форме, так и в материалах, пока не превратилось в изогнутый односторонний меч, который мы знаем сегодня.
Согласно легенде, «Амакуни (живший во времена императора Момму – 697–708) выковал катана, или односторонний меч, разделив кэн пополам» (Gilbertson 2, 188). В любом случае к концу XI века меч приобрел характерную изогнутую форму, хотя сомнительно, что к тому времени клинок уже обладал теми удивительными свойствами, которые сделали катана знаменитыми во всем мире.
Существовало несколько типов катана. Одной из самых древних производных от кэн был длинный, тяжелый дзин-тати, который обычно носил один из слуг буси. От этого оружия произошел тати (длиною от 24 до 30 дюймов). Такой меч изначально носили острием внутрь, подвешенным к поясу (оби), которым воин перепоясывал свои доспехи, но позднее от этого стиля отказались, и меч стали носить за поясом острием наружу. Таким образом, независимо от размера, «меч называли катана, когда его носили за поясом, но тот же самый меч становился тати, если ножны были подвешены к поясу» (Gilbertson 2, 190).
Буси обычно носил два меча: длинный меч (собственно катана) и короткий меч (вакидзаси). Эти два клинка (дайсё) имел право (по закону) носить только он. Они являлись символами его положения в японском обществе и в то же время инструментами для сохранения данного положения. Длинный меч, варьировавшийся по размеру от очень большого (нодати или дай-катана) до стандартного (катана), имел в длину 24 дюйма и больше. Это оружие использовалось в ближнем бою, и буси наносили им колющие и рубящие удары самыми различными способами. Короткий меч, или вакидзаси, имел длину от 16 до 20 дюймов, и его могли использовать в бою как вспомогательное оружие либо для различных специальных целей, например, чтобы обезглавить поверженного врага или совершить ритуальное самоубийство. Оба меча носили на левом боку у талии, в особом стиле. В древние времена длинный меч носили подвешенным к поясу на специальном шнуре. Во многих руководствах, посвященных ношению доспехов, подробнейшим образом описываются различные стили, которые использовались для закрепления на поясе как длинного, так и короткого меча. В более поздние периоды оба клинка стали носить заткнутыми за пояс, острым краем вверх (катана на левом боку, а вакидзаси поперек живота), специальные шнуры (сагэ-о) продевались сквозь петли на ножнах и привязывались к поясу различными способами. Во время путешествий буси порой использовали специальный чехол (хикихада, сирадзайя), куда помещались оба меча его дайсё, в то время как буси высокого ранга перевозили их в жестких футлярах (катана-дзуцу) из двух частей лакированного дерева, с петлями и замком, обычно украшенных гербом владельца.
Короткий меч редко покидал пояс буси по какой-либо причине, в то время как длинный меч ему часто приходилось снимать, когда того требовал обычай: например, у себя дома, в гостях у другого буси или во дворце у правителя. В таких случаях воину «разрешали» (на самом деле требовали) оставить длинный меч в надежном месте или у доверенного лица из числа своих слуг, но данное правило не распространялось на короткий меч. Вакидзаси, который буси часто называли «хранителем своей чести» (Stone, 658), позднее сменил кинжал, использовавшийся для ритуального самоубийства.
Со временем у раннего катана появились многочисленные вариации: тиса-катана (длиной от 18 до 24 дюймов) – он занимал промежуточное положение между длинным и коротким мечом дайсё, и благодаря его легкости и среднему размеру аристократы могли носить его при дворе; танто и хамадаси – кинжалы с большой и маленькой гардой; аикути (или кусун-гобу) – кинжал без гарды; ёрои-доси – специальный нож, способный пронзать доспехи; разнообразные химогатана – тонкие стилеты из самой лучшей стали; многочисленные ножи кодзука, которые носили в ножнах вакидзаси; когаи – своеобразные булавки с эмблемой владельца, которые буси часто оставляли в теле убитого врага, чтобы записать его на свой счет.
Важность катана была обусловлена тем положением, которое занимало военное сословие в иерархической структуре политической власти феодальной Японии, иерархической структуре, организованной вертикально и пропитанной на каждом уровне мистическим поклонением предкам, связывающим одно поколение с другим. Будучи символом самых сокровенных верований японской расы и ее законов, этот меч одновременно олицетворял прошлое и настоящее, центр духовной и военно-политической власти и, разумеется, личность человека, владеющего им. Этот символизм проявлялся в каждом событии, связанном с катана, как напрямую, так и косвенно. Например, как писал Харрисон, «учитывая то преувеличенное почтение, с которым относились к катана в древние времена, совсем не удивительно, что в феодальную эпоху изготовление мечей считалось весьма почетной профессией, а сами мастера были людьми благородного происхождения» (Harrison, 177). Также считалось, что это занятие «угодно богам и <…> чтобы гарантировать себе успех, кузнец должен был вести более или менее праведную жизнь, воздерживаясь от излишеств любого рода» (Gilbertson 2, 191). Таким образом, ковка меча, по сути, представляла собой религиозную церемонию. В таких случаях древний кузнец (как и в более поздние периоды)«облачался в свое церемониальное платье и надевал высокую шапку эбоси, в то время как через его кузницу уже была натянута симэнава, или соломенная веревка, с подвешенными к ней гохэй, которые должны были отпугивать злых духов и притягивать добрых. Нам даже рассказывают, что, когда Мунэтика выковывал меч корицурэ и его оставил подмастерье, на землю спустился бог Инарисама и помог ему в критический момент» (Gilbertson 2, 191).
Искусство кузнецов ценилось так высоко, что даже император (Готоба, 1184–1196) обучался у знаменитого мастера Итимондзи Норимунэ выковывать мечи. Считается также, что этот император дал толчок развитию кузнечного дела, поскольку он вызвал двенадцать провинциальных кузнецов, отобранных за их исключительное мастерство, в Киото, где каждый из них один месяц в году работал на императора. В запасе держали и других кузнецов на тот случай, если какой-то мастер из первой дюжины не сможет выполнять свои обязанности при дворе. Еще одна группа из двадцати четырех кузнецов работала на императора, по двое каждый месяц. Кроме того, еще шесть кузнецов из провинции Оки делали мечи для императора.
XII и XIII века считаются эпохой величайших японских кузнецов. Имена таких мастеров, как три кузнеца из провинции Бидзэн: Канэхира, Сукэхира и Такахира; кузнецов из Киото: Ёсииэ, Арикуни, Канэнага; сан-саку, или «трех мастеров»: Масамунэ, Ёсимицу и Ёсисиро, и бесчисленного множества других выгравированы на лучших мечах этого периода. Специалисты по японским клинкам называют эти мечи древними (кото), чтобы отличать их от тех, которые были выкованы после 1596 года, считающихся новыми (синто).
Ковка клинков, длительный и очень сложный процесс, была окружена тайными ритуалами, и, как это было принято у японских ремесленников, все технические детали передавались от отца к сыну. Многие семьи потомственных кузнецов прославились благодаря превосходному качеству своих клинков. Каждый кузнец имел свой собственный метод ковки, способ смешения различных сортов стали, проверки сырья и т. д. Эти профессиональные секреты они передавали своим наследникам, как родным, так и усыновленным. Наследники, в свою очередь, должны были торжественно поклясться в том, что они никогда не раскроют посторонним переданные им секреты. Есть история о том, как «однажды Масамунэ отпускал клинок в присутствии другого кузнеца и, увидев, что тот скрытно сунул руку в чан с водой, чтобы определить ее температуру, отсек ему руку мечом» (Gilbertson 2, 196).
Считалось, что характер и личные качества кузнеца, порой весьма незаурядные, отражаются или магическим образом воплощаются в выкованных им клинках. В этой связи очень часто упоминаются мечи Сэндзо Мурамаса, который родился в 1341 году в деревне Сэндзи и был учеником великого Масамунэ. Этот незаурядный человек «был превосходным кузнецом, но при этом обладал вспыльчивым и неуравновешенным характером, граничащим с безумием, который, как считалось, передавался и его клинкам… Многие верили в то, что они постоянно жаждут крови и подталкивают своих владельцев к убийству или самоубийству» (Gilbertson 2, 204). Считалось также, что они способны принести несчастье любому, а особенно семейству Токугава. «Иэясу дважды ранил ими себя по неосторожности. В битве при Сэкигахара Нагатакэ разрубил шлем Тода Сигэмаса, и Иэясу захотел посмотреть на его оружие. Изучая клинок, он порезался и сказал, что, должно быть, его выковал Мурамаса, как впоследствии и оказалось» (Gilbertson 2, 204). Поэтому, несмотря на высокое качество закалки и исполнения, официальные эксперты, такие как Хонами Котобу, называли подобные клинки низменными, кровожадными, недостойными и вычеркивали их из реестров своей гильдии. Клинки же Масамунэ, учителя Мурамаса, напротив, считались не только очень качественными, но и «высоконравственными». Эта позиция по отношению к клинкам была насквозь пропитана оккультизмом: «Это несчастливые клинки; эти приносят счастье и долголетие; а вот это – хинкэн, меч, дарующий власть и богатство» (Gilbertson 2, 203).
К сожалению, о подборе основного сырья для отливки заготовок и методах смешения металлов мы располагаем лишь самой отрывочной информацией. Гилбертсон рассказывает нам, что основные ингредиенты (мягкое железо и сталь «превосходного качества»[14]) добывались из месторождений магнитной железной руды и железосодержащего песка. Этот же автор описывает один из способов ковки, при котором к железному пруту (который исполнял роль рукоятки) приваривались полоски стали нужной длины и формы, после чего лезвие расплющивалось по всей длине, складывалось пополам, расплющивалось и складывалось снова. Он подсчитал, что конечным результатом этого процесса, повторенного множество раз, с поочередным погружением металла в воду и масло определенной температуры, могла стать заготовка «из 4 194 304 слоев металла» (Gilbertson 2, 191). На изготовление самого лезвия обычно шла чистая сталь, однако существовало большое количество мечей, у которых при выковке лезвия была использована комбинация железа и стали. Одним из самых популярных типов «был сам-май, или стиль «трех пластин», при использовании которого стальная пластина помещалась между двумя пластинами из железа, где сталь конечно же формировала режущую кромку» (Gilbertson 2, 192). Принято считать, что этот стиль особенно любили кузнецы из провинции Бидзэн, в то время как Масамунэ предпочитал метод муку-гитаи или цукури, для которого требовалась только сталь.
Наиболее важным этапом в процессе изготовления мечей обычно считался отпуск клинка, в результате которого получалась «якиба, или отпущенная кромка стального лезвия – матовая полоска, идущая вдоль острого края меча, иногда прямая, а иногда весьма прихотливых очертаний» (Gilbertson 2, 195). С этой целью основную часть клинка покрывали защитным слоем глины, а острую кромку обрабатывали огнем и теплой водой. Данная фаза была настолько узкоспециализированной, что «порою на хвостовике меча, кроме имени кузнеца, выковавшего клинок, можно встретить и имя того, кто производил отпуск, а в отдельных случаях там упоминается имя лишь специалиста по отпуску» (Gilbertson 2, 197).
После того как клинок был выкован и отпущен, его чистили специальным ножом (сэн) и обрабатывали напильником, прежде чем приступить к длительному процессу заточки на специальном камне (тоиси), который мог продолжаться до пятидесяти дней. Затем его шлифовали на масляном камне и тщательно протирали. После этого кузнец ставил свою подпись на хвостовике и выполнял всякую дополнительную гравировку либо прорезал желобки на лезвии. Наконец, он начищал клинок полировальной иглой, или мигари-хари; обычно это делали зимой, поскольку считалось, что свежеотполированные клинки летом особенно уязвимы для ржавчины.
Учитывая важность этого оружия в глазах самурая и строгую регламентацию жизни в феодальной Японии, совсем не удивительно, что умение «читать клинок, различать и понимать признаки, указывающие на то, кем и когда он был сделан», стало очень сложным «искусством, требовавшим не только специальных знаний и способностей, но и длительного опыта» (Gilbertson 2, 194). Как точно подметил Гилбертсон, каждый воин (от высокопоставленного даймё до самого скромного самурая) знал, что «его рука охраняет его голову», а это проще делать, вооружившись надежным, следовательно, дорогим мечом.
Ввиду высокой стоимости качественных клинков существовало большое количество кузниц, где искусные мастера и их лучшие ученики занимались изготовлением мечей. Поэтому правительство создало категорию официальных экспертов (мэкики), «чьей обязанностью было определение происхождения и качества оружия, подписанного или неподписанного, с тем чтобы дать ему точную денежную оценку и объяснить самураю, как он может прийти к схожему заключению» (Gilbertson 2, 199). Некоторые эксперты стали знаменитыми благодаря своим точным оценкам, и их имена попали в анналы этого искусства. Так, например, семья Хонами (действовавшая на протяжении более чем двенадцати поколений) поставляла экспертов к императорскому двору еще в начале IX века. Начиная с XII столетия такие эксперты оценивали мечи и подписывали «сертификат, или оригами (сложенная бумага) <…> написанный на листе толстой бумаги особого сорта, называвшегося кага босо, которая производилась для сёгуна в провинции Кага и поставлялась к его двору по сто листов ежегодно. Там указывалось имя и место проживания мастера, изготовившего клинок, его длина и перечислялись все особые приметы, по которым клинок можно опознать, а в конце добавлялось мнение о его стоимости в золоте. Этот сертификат подписывали мэкики, порою сразу несколько, а на обратную сторону листа эксперты ставили свою печать» (Gilbertson 2, 200).
У этого искусства выработался свой ритуал, свой этикет, а также собственная теория и практика оценки. Для хозяина было большой честью, когда гости высоко оценивали красоту и качество его мечей, которые он обычно демонстрировал. Процедура осмотра клинков была тщательным образом регламентирована, а жесты и комментарии всех участников подобной церемонии соответствовали общепринятым образцам поведения. Клинок постепенно вынимался из ножен (но никогда полностью), и, используя для прикосновения к металлическим частям чистую ткань, его наклоняли под различными углами к свету, «поскольку некоторые интересные детали становились видимыми лишь в тех случаях, когда свет отражался от клинка под определенным углом» (Gilbertson 2, 199).
Не только символ власти или объект восхищения, катана был еще и грозным оружием в руках человека, который так сильно от него зависел и так тесно отождествлял себя с ним. Изучение искусства фехтования на мечах, известного как кэндзюцу, считалось занятием первостепенной важности. На самом деле: «Когда говорят о европейском фехтовании, люди обычно представляют себе искусство, принципы которого можно свести к некоему подобию точной науки… Но в Японии никогда не говорили о том, что фехтование на катана способно себя полностью исчерпать. В каждую эпоху существовали люди, которые посвящали всю свою жизнь приобретению новых навыков в искусстве фехтования. Многие из них изобретали собственные системы, получавшие особые названия и отличавшиеся друг от друга только в некоторых деталях, не известных никому, кроме самого мастера и его любимых учеников» (Brinkley 1, 137).
О том, что буси превосходно владели своим оружием, свидетельствуют и источники, которые нельзя обвинить в том, что они пытались угодить японцам. Например, китайский историк, бывший свидетелем вторжения японцев в Корею в конце XVI века, описывая самурая в бою, рассказывает о том, что «его почти не было видно за белым сиянием металла, настолько быстро он размахивал своим пятифутовым мечом» (Brinkley 1, 154). Каждый аспект фехтования подвергался тщательному исследованию, и очень сложные технические приемы изобретались, проверялись и применялись в нескольких стилях (таких как куми-ути, тати-каки и тати-ути). Большинство из них можно было использовать как на поле боя, так и в одиночных поединках. Первые рю кэндзюцу возникли еще в IX веке, и названия многих из этих древних школ появлялись в хрониках будзюцу снова и снова. Согласно некоторым источникам, к концу периода Токугава, после продолжительной диктатуры этого клана, существовало более двух сотен действующих школ кэндзюцу. Среди самых древних (то есть таких, которые прослеживали свое происхождение до XIV и XV столетий) хроники называют Нэн Рю, основанную Ёсимото Санасиро; Синто Рю, основанную Иидзасо Тёинсай Иэнао (1387–1488); Аису Кугё Рю, основанную Аисо Исо (1452–1538), который обучал кэндзюцу воинов клана Ягю; школы Тюго Нагахидэ, Фукидэ Бунгуро и Ин-ёи, который также прославился как большой мастер фехтования на копьях; Итто Рю и эзотерическая Кото-ёири Рю, где обучали эффективным приемам противодействия сразу нескольким противникам, атакующим одновременно.
Несмотря на режим строгой секретности, принятый различными учителями, методы и технические приемы, практиковавшиеся в каждой школе кэндзюцу, обычно находились под влиянием (и, в свою очередь, оказывали собственное влияние) методов и технических приемов, практиковавшихся в других фехтовальных школах. Камидзуми Исэ-но Ками Хидэцуна, основатель Синкагэ Рю, изучал стили фехтования Кагэ Рю и Синто Рю, прежде чем разработал собственный стиль, сочетающий элементы обоих. Этот интереснейший мастер кэндзюцу, которого один провинциальный правитель назвал человеком, который стоит шестнадцати копий, отклонил предложение присоединиться к могущественному клану Такэда Сингэн после того, как в 1563 году его собственный клан был распущен. Вместо этого он отправился в путешествие по Японии (в сопровождении своих лучших учеников), по пути обучая и устраивая демонстрации фехтовального искусства. За время своих странствий он участвовал в семнадцати смертельных поединках и вышел из них без единой царапины. Когда он наконец осел в окрестностях Киото, ему императорским указом присвоили звание учителя четвертого ранга. Однако его пример не является уникальным. Бринкли отмечал: «Из этих нескончаемых усилий сотен экспертов, стремившихся открыть и усовершенствовать новые технические приемы фехтования на мечах, вырос обычай, сохранявший свою популярность до современных времен. Следуя данному обычаю, когда человек овладевал одним из стилей фехтования в школе известного учителя, он принимался за изучение другого и с этой целью отправлялся в путешествие по провинциям, фехтуя везде, где встречал мастера, и в случае поражения называл себя учеником победителя» (Brinkley 1, 139).
Парирование и двойной удар с переносом веса тела на катана
Уход с поворотом и двойной удар катана
Соперничество путем прямой конфронтации и непрерывной проверки способностей было безжалостным, поскольку «поражение часто приводило к полному краху. Учитель фехтования, имеющий свою хорошо посещаемую школу и значительный доход от правителя лена (чьих воинов он обучал искусству), в результате поединка со странствующим мастером мог счесть себя недостойным первого и быть лишенным последнего» (Brinkley 1, 139–140). Победа, с другой стороны, означала не только возможность занять привилегированное положение в японском феодальном обществе, открывавшее многие двери; она также приносила существенные материальные преимущества, из которых далеко не самым последним был гарантированный доход.
Как уже говорилось в части первой, сэнсэй, обучающий кэндзюцу и связанный с каким-то определенным кланом, занимал достаточно высокое положение в клановой иерархии; он сохранял относительную независимость в своей школе, и очень часто ему хорошо платили. Но даже независимые мастера меча получали выгоду от древнего обычая косвенного покровительства, который заставлял высокопоставленных чиновников и провинциальных правителей раздавать этим чемпионам щедрые подарки и пышные титулы, несмотря на отсутствие прямой связи с кланом.
В данном контексте становится понятно, чем была обусловлена заметная тенденция со стороны связанных с кланом учителей избегать, насколько это возможно, прямых столкновений с другими учителями фехтования или с бесчисленными странствующими мастерами, которые всегда были готовы бросить вызов всякому, кто уже имел сложившуюся репутацию. Почтенный возраст, осмотрительность и конечно же приступы трусости (тщательно скрытые за защитным экраном клановой организации) удерживали большинство преподавателей кэндзюцу изолированными внутри своих школ. Разумеется, всегда существовали исключительные учителя, которые не принимали в расчет ни одно из вышеперечисленных соображений, но их, как и сейчас, было явное меньшинство. Однако многие ученики, изучавшие искусство фехтования, рисковали своею жизнью снова и снова, стремясь со временем завоевать себе репутацию, которая позволит им стать главою собственной школы. Многие из этих молодых фехтовальщиков посещали одну школу за другой, вызывали на поединки других фехтовальщиков (даже из отдаленных провинций) и наполняли мир будзюцу живыми ожиданиями, в то время как различные эксперты и власть имущие обсуждали их стили и достоинства в манере, сильно напоминающей тот ажиотаж, с которым римские патриции делали ставки на своих любимых гладиаторов, или то, как короли и бароны европейского Средневековья азартно заключали пари на своих любимых рыцарей на каждом турнире. Особенно знаменитым стал поединок, который произошел на пустынном островке между Миямото Мусаси, основателем стиля Нито Рю, и другим знаменитым фехтовальщиком, Сасаки Кодзиро, – подготовка к нему продолжалась более года. Сасаки потерпел поражение и потерял жизнь.
Постепенно, чтобы сделать состязания в фехтовальном искусстве менее кровопролитными, были введены определенные ограничения. Еще до периода Токугава тренировки в додзё с боевыми мечами в большинстве случаев ограничивались отработкой ударов на макивара из рисовой соломы, а когда в качестве оппонента выступал живой противник, то удары наносились в формальном, контролируемом стиле, известном как ката, который используется и сегодня в тех школах, где все еще практикуется японское фехтование на реальных мечах. Использование тренировочного меча из твердого дерева (бокуто), ныне широко известного как боккэн, значительно расширило диапазон тренировочных занятий в кэндзюцу. Но со временем сам боккэн стал смертоносным оружием в руках опытного мастера, хорошо знающего, как сконцентрировать всю силу своих ударов на жизненно важных точках тела противника.
Состязания в мастерстве с использованием деревянных мечей, которые часто напоминали кровавые поединки на боевых мечах, приобретали все большую популярность. И ввиду того что при нанесении ударов деревянными мечами ученики проявляли меньшую сдержанность и осторожность, после периода Токугава некоторые учителя начали использовать на занятиях в своих школах защитное снаряжение. Обычно использовались следующие элементы защитного снаряжения, позаимствованного у комплекта воинских доспехов: подбитый шлем (мэн) с железной решеткой для защиты лица; защитный нагрудник (до) из расщепленного бамбука; толстый фартук и, наконец, рукавицы с большими раструбами (котэ). В первой половине XIX столетия эти элементы амуниции были адаптированы и скомбинированы в прочный, хорошо продуманный защитный комплект, который используется в современном кэндо.
Обратная контратака с двойным уходом
Двойной рубящий удар с уходом в повороте на колене
Тренировка с боевыми мечами
Вполне естественно, основным фехтовальным искусством было кэндзюцу – искусство катана, общепринятого меча. Древние технические приемы обращения с мечом, по всей видимости, впервые систематизировали (но далеко не исчерпали) в 1350 г. Тёисаи и Дзион, которые, соответственно, считаются основателями базовой системы фехтования для индивидуальных поединков, использовавшейся в феодальной Японии. Эта система была одной из самых строгих и точных. Будучи основана на воинском кодексе чести, она использовала его нормы для регулирования всех этапов поединка на мечах: начальная подготовка к бою; занятие исходного положения и освобождение меча из ножен; основные перемещения и стратегии атаки, обороны и контратаки; использующиеся технические приемы и конечно же конкретные цели для нанесения удара. Воины, которые уважали себя, своих противников и правила ортодоксального фехтования, должны были назвать себя и заявить о том, по каким причинам они желают вступить в бой. Это требование, по возможности, старались выполнять даже на поле боя, в самой гуще сражения. Настроившись на поединок, противники обнажали мечи и медленно шли навстречу друг другу, пока не сближались на нужную дистанцию. Затем каждый из них занимал стойку, соответствующую той стратегии, которую он собирался применить. С этого момента все технические приемы исполнялись с молниеносной скоростью и полной концентрацией. Некоторые приемы можно достаточно точно идентифицировать по их номеру, названию или функциональности. Так, например, Бринкли пишет, что «для японского меча было придумано 16 типов рубящего удара, и у каждого из них было собственное название. Эти названия – «четырехсторонний удар», «очиститель», «поворот колеса», «удар клювом», «удар грома», «взмах шарфом» и т. д. – кажутся скорее шутливыми, чем описательными, но для японца они, несомненно, имеют совершенно точное значение» (Brinkley 1, 142).
Особой популярностью пользовалось характерное движение клинка, напоминавшее взмах кнутом. Оно называлось кимагакэ, и им можно было дополнить любой из перечисленных выше приемов.
Разнообразные технические приемы кэндзюцу обычно подразделяют на две основные группы. В первую группу входят рубящие (гири) и колющие (цуки) удары, использовавшиеся в атаке и контратаке, в то время как вторую группу составляют приемы, применявшиеся в обороне. Цели этих ударов также были четко определены. Согласно ортодоксальным канонам фехтования, «ни один воин не мог гордиться тем, что он ранил врага, если при этом были нарушены строгие правила самурайского кодекса. Целью длинного меча могла быть лишь одна из четырех точек на теле противника: верхняя часть головы, запястье, бок и нога ниже колена» (Sugimoto, 109). Судя по всему, Сугимото ссылается на строго регламентированные каноны современного кэндо, чей технический репертуар, по ее мнению, происходит от древних норм ортодоксального кэндзюцу. Однако существование огромного числа секретных стилей фехтования, как и предостережения, оставленные многими известными учителями, которые были обеспокоены постепенной утратой определенных традиций, очевидно, указывают на то, что соблюдение кодекса классического фехтования, что бы он ни значил для членов букё (как, впрочем, и для представителей всех остальных общественных классов), вовсе не являлось общепринятой нормой.
Многочисленные эксперты изучали приемы ортодоксального фехтования, а затем изобретали для них меры противодействия, которые далеко не всегда соответствовали стандартам бусидо. Непредсказуемые удары и выпады, направленные к любой доступной цели; разнообразные психологические приемы, предназначавшиеся для нарушения концентрации противника, и постоянная надежда на элемент внезапности – все это было распространено настолько широко и являлось отличительной особенностью стиля такого большого числа фехтовальщиков, что на самом деле эти «низменные» приемы были скорее нормой, чем исключением. Почти каждый ученик кэндзюцу воображал, что он владеет тайным, уникальным, неотразимым способом проникнуть сквозь защиту любого другого фехтовальщика острым как бритва лезвием своего катана. Их учителя были постоянно заняты изобретением новых стратегических методов использования этого оружия как в качестве единственного, так и в сочетании с другим оружием (их индивидуальные интерпретации часто превращались в самостоятельные подвиды кэндзюцу).
Различные исходные стойки с одним и двумя мечами
Быстрое выхватывание меча и рубящий вертикальный удар в упражнении иайдо
Начальное движение любого фехтовальщика – освобождение меча из ножен – превратилось в самостоятельное искусство (иайдзюцу). Оно было основано на молниеносном, координированном выхватывании меча с нанесением рубящего, зачастую смертельного, удара, являющегося продолжением первого движения. Иайдзюцу, прекрасно подходившее для вооруженных стычек в повседневной жизни и абсолютно бесполезное на поле боя, где оружие уже обнажено, можно было использовать без предупреждения против любого, ничего не подозревающего противника или против одного или нескольких врагов, приготовившихся к атаке.
Алессандро Валиньяно (1539–1606), один из первых европейских исследователей обычаев феодальной Японии, поражался той скорости, с которой фехтовальщик мог убить противника «первым или вторым ударом» своего меча (Cooper, 45). Однако в этой связи следует отметить, что использование иайдзюцу против противника, который еще не обнажил собственный меч, нередко отбрасывало тень на репутацию этого искусства. Определение «предательское» встречается во многих хрониках, и следует признать, что употребление техники иайдзюцу (или, скорее, злоупотребление ею) в большинстве случаев вполне оправдывало такую характеристику. Многие воины и сотни ничего не подозревающих простолюдинов (независимо от пола и возраста) падали замертво, едва успев заметить, как стальная дуга со свистом рассекает перед ними воздух, либо для того, чтобы воспользоваться тактическим преимуществом, застав врасплох потенциально опасного противника, либо чтобы просто испытать остроту катана на человеческом теле. Последняя практика стала известна как «рубка на перекрестке» (McClatchie 3, 62), «тренировочное убийство», «убийство для практики», «испытание меча убийством» (Butler, 131).
Целый ряд японских исследователей будзюцу утверждали, что использование данной техники фехтования против воина, который еще не обнажил свой меч, является вполне правомочным применением кэндзюцу, поскольку воин должен быть готов встретить опасность в любой момент, особенно в таком мире, где доминируют (как это было в феодальной Японии) профессиональные бойцы. Однако это оправдание теряло свою силу, когда жертвами становились простолюдины (хэймин), которые не были профессиональными бойцами и, более того, по закону не имели права носить оружие. Даже если речь идет о буси, кажется не совсем справедливым, если воин использует свое искусство для того, чтобы застать врасплох другого, ничего не подозревающего воина, поскольку их профессиональный кодекс требовал хотя бы минимальной открытости и искренности в демонстрации своих намерений.
Однако техника иайдзюцу, по всей видимости, становилась вполне оправданной (и часто жизненно необходимой) разновидностью поединка на мечах, когда она использовалась в качестве молниеносной контратаки против соперника, который ясно продемонстрировал, что он собирается (или даже приступил к действию) обнажить свой меч со смертоносным намерением. На самом деле наиболее уважаемые мастера кэндзюцу всегда учили своих учеников отвечать быстро и эффективно на возможную агрессию. Фехтовальщик, владеющий техникой иайдзюцу, должен был уметь определить почти мгновенно, какой технический прием собирается применить его противник, чтобы иметь возможность в тот же миг направить свою контратаку в том направлении, которое клинок противника не сможет заблокировать. Живой пример применения техники иайдзюцу содержится в финальной сцене фильма Куросава «Отважный самурай», где два самурая стоят друг против друга, их мечи покоятся в ножнах. После долгой паузы, наполненной почти невыносимым драматическим напряжением, происходит внезапный взрыв активности: один воин обнажает свой меч и заносит его, чтобы нанести классический удар сверху в голову, тогда как второй почти одновременно атакует снизу и, держа меч в левой руке, поражает противника рубящим ударом поперек груди. Удар второго воина оказался смертельным. Эту романтизированную версию искусства быстрого обнажения меча конечно же вряд ли можно считать объективным воспроизведением реальности. Многие воины мастерски владели техникой иайдзюцу, и когда два равных по силам соперника вступали в поединок, обычно оба фехтовальщика либо получали серьезные ранения, либо лишали друг друга жизни, что именовалось взаимным убийством.
Чтобы действовать быстро и эффективно, технические приемы иайдзюцу должны были основываться на способности реагировать инстинктивно на внезапно появившуюся опасность. Как принцип это условие инстинктивного реагирования применимо ко всем специализациям будзюцу, но в иайдзюцу в частности и в кэндзюцу в общем он был поднят на беспримерный уровень координированной реакции, зависящей от развития внутренних факторов будзюцу (часть третья).
Иай и упражнения иайдзюцу
Техника иай, представленная в фильме «Отважный самурай».
Технические приемы и основные тренировочные упражнения этого искусства были представлены сериями действий и реакций против подвижных и неподвижных целей, сложность которых прогрессивно возрастала и ограничивалась только воображением конкретного учителя. Например, по резкой команде воин, сидевший в центре татами (часто с завязанными глазами), вставал, его меч мгновенно покидал ножны и одним быстрым, плавным, круговым движением поражал четыре или более целей на столбах, размещенных на краю татами. Не прерывая начального движения, он возвращал меч в ножны и вновь занимал сидячее положение. Время, потраченное им на выполнение всего упражнения, должным образом подсчитывалось и за счет усердных, непрерывных тренировок уменьшалось до одного ослепительного мгновения. Соответственно, в каждой школе кэндзюцу технике иайдзюцу посвящалось много времени и усилий. Учителя разрабатывали конкретные тренировочные программы и передавали их под строгим секретом тем ученикам, которые сохраняли свою связь со школой и приносили клятву никогда не раскрывать эти методы кому-либо еще, в случае если они покинут школу по какой-то причине. Искусство иайдзюцу, которым часто занимались в одиночестве, практикуясь с фиксированными или подвижными мишенями, легко поддавалось систематическому преобразованию в формальные упражнения и последовательности заранее установленных движений (ката). Как и в случае с кэндзюцу, это искусство также эволюционировало в дисциплину развития координации, основанную на строгом внутреннем контроле и полной концентрации на выполнении конкретного действия, после того как было принято решение. Эта дисциплина расширялась и совершенствовалась, пока не достигла духовной и религиозной областей человеческого существования, и как таковая стала называться иайдо, или путь иай. Это название до сих пор используется в тех школах, где практикуются древние ката иайдзюцу (разумеется, в несколько измененной форме), таких как Катори Синто, Хасэгава, знаменитая Ягю, Омори, Мукаи и других.
Буси изучал также и другие, второстепенные подвиды кэндзюцу. Обычно он одинаково хорошо мог фехтовать коротким (вакидзаси) или средним мечом (тиса-катана), используя технические приемы, идентичные тем, которые были разработаны для катана, хотя и адаптированные для более близкой дистанции. Он также исследовал во всех деталях стратегическую эффективность нодати, длинного меча, который обычно носили за спиной, и его рукоять выступала над плечом. Техническое совершенство кэндзюцу достигало высот бесподобной красоты и эффективности при одновременном использовании двух клинков: катана вместе с вакидзаси или тиса-катана либо в так называемом стиле фехтования двумя мечами (нито), основанном знаменитым Миямото Мусаси в его школе Нито Рю. И наконец, существовали необычайно сложные и трудные технические приемы, предназначенные для использования одного или двух мечей против нескольких противников, вооруженных мечами или копьями. Эти приемы были основаны на перемещениях круговыми движениями (тай-сабаки), среди которых доминировали скользящие повороты и вращения. Из положения стоя или подныривая под линию, описываемую оружием его противников, воин наносил рубящие удары в соответствии с зигзагообразным стилем, стилем переплетенного креста, стрекозы, водопада, восемь сторон сразу и других – все они являлись специализациями конкретных школ фехтования, которые обычно посещали только буси самых высоких рангов.
Воин также должен был в совершенстве владеть всеми типами кинжалов, ножей, стилетов и т. д., которые он, как правило, носил вместе с парой мечей (дайсё) чаще всего в ножнах короткого меча. Дайоси пишет, что «ко-гатана — нож, который занимал одну из сторон ножен короткого меча вакидзаси, – имел множество применений. При нанесении coup de grâce поверженному врагу им пронзали его сердце, а порою он использовался как метательное оружие. Фехтовальщики были очень искусны в его метании» (Diosy 1, 100). Нанесение ударов ножом или кинжалом и их метание из положения стоя или в движении, а также при любом освещении (часто в полной темноте или с завязанными глазами) развилось в самостоятельное искусство (тантодзюцу), в котором большое мастерство часто демонстрировали женщины из букё. Эти женщины постоянно носили при себе кинжал (кайкэн), служивший им так же, как катана служил их мужчинам.
Даже сагэ-о, прочный шелковый шнур (принято считать, что он произошел от петель, на которых древний длинный меч, или тати, подвешивался к поясу воина, а позднее закреплял катана за его оби), использовался особым способом перед поединком, когда воин был без доспехов. Этот шнур «вытягивался из куриката (петли на ножнах), когда фехтовальщик готовился к бою, с удивительной скоростью перебрасывался через плечи и завязывался за спиной, прихватывая полотнища широких рукавов и обнажая его руки. Вся эта операция с сагэ-о выполнялась за удивительно короткий промежуток времени» (Diosy 1, 100).
Как и другие шнуры и веревки из боевого снаряжения буси, этот шнур мог использоваться и для других целей, например, чтобы связать пленника или вскарабкаться на стену.
Иай из положения сидя
Нодати в повседневной одежде и в доспехах
И наконец, следует упомянуть длинную булавку (когаи) с эмблемой воина, которую он носил в специальном углублении на ножнах короткого меча или более короткого кинжала. Эта «своеобразная булавка, маленький когаи, имела множество применений» (Sugimoto, 109). Согласно Стоуну, который цитирует Сугимото, «это был ключ, запиравший меч в ножнах; в удвоенном количестве солдаты на марше могли использовать когаи как палочки для еды (хаси); его также использовали как оружие на поле боя, при отступлении, чтобы пронзить грудь умирающего товарища и прекратить его страдания. Кроме того, когаи имел уникальное применение в клановой вражде – оставленный в теле мертвого врага, он как бы передавал безмолвный вызов: «Жду твоего возвращения». Эмблема ясно говорила о том, кому он принадлежал, и со временем когаи обычно возвращался в тело своего владельца» (Stone, 370).
Обычно воин, которому принадлежал когаи, оставлял на теле и свои показания, заверенные печатью и подписью, где он брал на себя полную ответственность за содеянное и объяснял причины, заставившие его совершить это убийство. Когаи использовался также и для того, чтобы избежать осквернения на поле боя: «В эпоху беспрерывных междоусобных войн в феодальной Японии существовал обычай отрубать голову поверженного врага, если это был достаточно известный воин, и демонстрировать ее вождю клана или военачальнику как доказательство своей доблести. Самурай не мог коснуться трупа, не запятнав себя, но из когаи, воткнутого в магэ, или пучок волос на голове, получалась ручка, за которую можно было переносить этот жуткий трофей, не опасаясь осквернения» (Diosy 1, 101).
Культ меча (даже в период военного господства, когда страной управляли Токугава) глубоко укоренился в национальном сознании. Если право носить меч распространялось только на воинов, то более короткие клинки были доступны для каждого, кто мог себе это позволить, и они имели самое широкое распространение. Как отмечает Джонас, «привилегией носить мечи обладали не только представители воинского сословия, но и гражданские лица, отправлявшиеся в долгое путешествие, имели право взять с собой небольшой кинжал для защиты от грабителей или чтобы использовать при необходимости, если по пути они окажутся втянутыми в неспровоцированную ссору. Этот класс оружия назывался дотю вакидзаси («маленький дорожный меч»), а ятатэ, который носили путешественники, напоминал по форме такой меч, и поэтому его называли ятатэ вакидзаси. Часть, напоминающая ножны, была устроена так, чтобы вместо клинка хранить там деньги на дорожные расходы, а в рукоятке находилась баночка с тушью и кисточка» (Jonas, 121).
Стиль фехтования двумя мечами
Фехтование двумя мечами
Сегодня из древних стилей кэндзюцу и всех его подвидов в Японии сохранилось лишь несколько сильно модифицированных его разновидностей, многие из которых воплощены в форматизированных упражнениях (ката) куми-тати (с использованием боевых мечей). Между учениками этих древних дисциплин фехтования проводятся и поединки на деревянных мечах (боккэн). Однако из современных вариантов фехтования феодального периода наибольшей популярностью пользуется искусство кэндо, которое практикуют для достижения внутренней целостности, но также и на соревновательном уровне, как вид спорта. Оружие, технические приемы, система рангов и цели данной дисциплины прочно связаны с древними традициями японского фехтования. Так, например, в качестве оружия в кэндо используется палка в форме прямого меча (синай) из четырех склеенных полосок расщепленного бамбука, с гардой (цуба) и длинной рукояткой для двойного хвата. Принято считать, что этот учебный меч изобрел мастер из Эдо Наканиси Тюдзо, чтобы свести к минимуму опасность получения серьезных ранений во время тренировочных поединков, – опасность, которая всегда присутствовала при использовании настоящих мечей (катана) или даже деревянных (боккэн). Защитная амуниция ученика кэндо похожа на ту, которую используют при занятиях с нагината, и состоит из следующих элементов: маска (мэн), защитный нагрудник (до) с фартуком (тарэ), подбитыми набедренниками (коси-атэ), плиссированная юбка-штаны (хакама) и, наконец, рукавицы (котэ).
Базовые технические приемы кэндо разделяются на три основные категории: рубящие удары (гири), выпады (цуки) и защита (кацуги). Целями для нанесения ударов являются голова, по которой можно бить как спереди, так и сбоку, обе стороны груди, а также руки или запястья. Каждая цель обычно объявляется перед атакой, в ходе которой удары следуют один за другим без колебаний или паузы. Технические приемы кэндо на различных стадиях боя (атака, защита и контратака) начинаются из базовых стоек, известных как камаэ. Равновесие в динамической готовности играет важнейшую роль в обороне ввиду сравнительной неприступности этих стоек, а также богатых возможностей для эффективной контратаки. Из основных стоек можно выполнить разнообразные технические приемы в атаке, обороне или контратаке (однако все они характеризуются линейностью или фронтальностью исполнения). Система рангов кэндо, как и в кюдо, делится на две основные категории: кю, куда входят ученики, не достигшие уровня черного пояса (обычно она подразделяется на пять или шесть рангов), и дан, включающая тех, кто уже превысил уровень черного пояса (также подразделяющаяся на десять или одиннадцать рангов, среди которых есть тренеры (рэнси), инструктора (кёси) и мастера (ханси).
Как уже отмечалось, цели кэндо могут варьироваться от сугубо утилитарных, ритуальных или церемониальных, ассоциирующихся с ранними формами фехтования, до тех, которые связаны с развитием личности (на своих высших уровнях обычно религиозных или философских). В этой связи можно вспомнить учителей древности, которые говорили о том, что занятие фехтованием улучшает характер человека, владеющего мечом, причем это улучшение является не только функциональным, в смысле воспитания более эффективного бойца, но и внутренним, в смысле воспитания лучшего человека. Традиционно в кэндо всегда уделялось больше внимания стилю, характеру и поведению человека, чем тому, насколько ловко он обращается с синай. Однако, по мнению некоторых современных наблюдателей, есть определенные свидетельства, указывающие на то, что кэндо (как и кюдо) начинает поддаваться давлению и выводит на первый план соревнование ради результата, что типично для утилитарных видов спорта. Раздаются даже голоса, жалующиеся на то, что с переносом основного внимания на победы, кэндо, как дисциплина внутреннего контроля (то есть его форма, стиль, тренировки с полной концентрацией и психическим напряжением), так же как и путь достижения «побед» ее последователями, может подвергнуться радикальным, пусть даже и постепенным, изменениям, способным привести к тому, что кэндо превратится в боевое искусство, лишенное своей традиционной основы.
Искусство военной верховой езды
Древний буси высокого ранга, по определению, являлся «конным рыцарем», который вел в битву свои войска (как офицеров, так и пеших солдат). По всей видимости, он овладел искусством верховой езды еще в первые века феодальной эпохи, о чем свидетельствуют бронзовые и железные лошадиные намордники и нащечные пластины, обнаруженные в японских курганах.
Еще в эпоху Хэйан верховая езда считалась аристократическим искусством. Однако она постепенно теряла свою первоначальную привлекательность для придворных аристократов, по мере того как они, преобразуя древние обычаи своих некогда воинственных кланов в утонченные формы «цивилизованных» методов насилия, в конечном итоге стали считать владение боевыми навыками чем-то вульгарным. Эта деградация дошла до такой степени, что в 1159 году начальник стражи Внешнего Дворца даже не мог сесть на лошадь, и его неуклюжие попытки вызывали смех у стоящих поблизости провинциальных воинов (Morris, 165).
Даже в самые ранние периоды достоверно известной нам истории с домом буси (то есть центральной резиденцией клана, к которому он принадлежал) всегда соседствовали большие конюшни, а также вольеры, где лошадей можно было тренировать и содержать, но мы не имеем возможности точно определить, где и когда лошади впервые появились в Японии. По мнению некоторых ученых, эти животные принесли на себе волны южных завоевателей к государству Ямато. В любом случае лошадь японских «конных рыцарей» была типичным азиатским пони, примерно того же типа, что и лошади. На них ездили китайцы и корейцы, а также знаменитые монгольские всадники, буквально рождавшиеся среди лошадей и проводивших на них всю свою жизнь. Японская порода, судя по всему, имела различные континентальные примеси, поскольку боевые скакуны часто упоминаются в списках среди подарков, которыми обменивались китайский двор и японский император. Со временем коневодство стало специализацией отдельных кланов, и каждый из них имел собственный, ревностно охраняемый метод. В частности, порода лошадей, выведенная кланом Намбу, пользовалась славой во всей Японии.
Эти животные, судя по всему, были меньше, чем их сородичи европейских или арабских кровей (на некоторых иллюстрациях лошадь уменьшает фигуру воина в массивных доспехах), но очень выносливыми, удивительно быстрыми и способными выполнять крайне сложные маневры. Принято считать, что они «славились своим норовом» (Stone, 461), и, очевидно, требовалась опытная рука, чтобы держать такого боевого коня под контролем, особенно в гуще сражения. Древний буси, как и грозный монгольский воин, по-видимому, прекрасно умел управлять этим животным. Садясь в седло, он обычно облачался в доспехи особого типа (ума-ёрои). Изначально эти доспехи были более легкими и свободными, чем те, которые появились в XVII веке, когда они стали играть главным образом декоративную и церемониальную роль. По сути, это были те же самые доспехи, которые он носил, сражаясь в пешем строю, с добавлением некоторых деталей: специальной накидки (хоро), высоких наголенников (сунэ-атэ) и длинных набедренников (хаидатэ), предназначавшихся для того, чтобы компенсировать недостатки, связанные с положением всадника, из-за которого определенные части его тела становятся более уязвимыми для вражеских мечей и копий.
В отличие от лошадей европейских рыцарей Средневековья, боевой конь буси не был обременен тяжелыми доспехами. Его голову обычно защищал шамфрон из железа, стали или лакированной кожи, который повторял очертания животного или изображал мифических чудовищ. Туловище животного защищали маленькие пластины из лакированной кожи, пришитые на ткань. Фланшары по бокам (свисающие с седла) были сделаны из того же материала, покрытого позолотой. Подхвостник обычно имел прямоугольную форму и частично закрывал круп животного. Различные типы намордников, мундштуков (куцува), нащечных пластин (кангава-ита), уздечек (ханагава) и поводьев (куцу-вазура) помогали наезднику контролировать своего норовистого скакуна. Поводья из шелкового шнура обычно были обильно украшены позументами и кисточками (ацу-буса). Седло, со всеми его атрибутами (кура-но-бадзу) и подпругой (харуби), было высокого типа, и его передняя и задняя луки поднимались над сиденьем под прямым углом. Судя по всему, эта модель также вела свое происхождение из Китая. К седлу были подвешены стремена (абуми, батто), которые во времена Ямато «имели закрытые носки и достаточно длинные железные пряжки, к которым крепились стременные ремни» (Stone, 1). У некоторых из этих древних стремян в подножной пластине часто проделывали отверстия (суиба-абуми), чтобы через них стекала вода, скапливавшаяся внутри при переправе через водные преграды. Более поздние версии стремян «были открытыми сбоку, а на широкой подножной пластине помещалась вся ступня… Они были полностью железными или имели железный каркас, заполненный деревом» (Stone, 1). Гибкая трость или хлыст (мути) завершали костюм для верховой езды буси.
Искусству военной верховой езды, называвшемуся дзобадзюцу, если речь шла об управлении лошадью на суше, и суйёидзюцу, или суйбадзюцу, если лошадь находилась в воде, было посвящено множество книг. Среди них следует выделить знаменитый трактат Хитоми Сэнсай Мунэцуги, который был написан в 1613 году. Технические приемы верховой езды, описанные в этой и других работах, охватывают широкий диапазон возможных ситуаций, от массовых маневров кавалерии до индивидуальных перемещений всадника перед линией вражеских войск. Примеры из первой группы обычно считаются частью военной науки (или искусства) в широком масштабе, которая, как было отмечено ранее, не может быть адекватно описана в настоящей работе. Приемы из второй группы в большинстве трактатов по будзюцу обычно описываются достаточно скупо, и информация, которой мы располагаем, основана главным образом на заметках западных путешественников, имевших возможность наблюдать японского кавалериста в действии. Так, например, Франческо Карлетти писал, что буси садились в седло под прямым углом и переносили вес своего тела на пятку, а не носок, как это было принято в Европе (Cooper, 233). Сближаясь с врагом, воин держал поводья обеими руками, а готовясь вступить в бой, он прицеплял их к кольцам или крючкам на грудной пластине панциря и далее контролировал своего коня коленями (а также наклоняя тело в нужном направлении).
Сближаясь с линией неприятельских войск, конный буси постоянно менял скорость и направление движения, из-за чего вражеским лучникам было крайне сложно в него попасть, в то время как сам он выпускал в них одну стрелу за другой. Наконец, на близкой дистанции он пускал в ход свое копье или длинный меч, лавируя в толпе врагов, или вступал в индивидуальный поединок с другим конным воином. В такой схватке оба всадника перемещались почти так же, как если бы они оставались на ногах, максимально используя подвижность своих скакунов, четко координируя свои намерения и действия. При оптимальных условиях лошадь находилась в таком тесном контакте с наездником, что действовала словно бы инстинктивно, абсолютно синхронно движениям своего хозяина, отступая (часто поворачиваясь на задних ногах), прежде чем атаковать, поднимаясь на дыбы, чтобы увеличить силу его удара, или бросаясь в гущу битвы, словно разъяренный дикий зверь. Этих животных можно было использовать даже ночью, для того чтобы бесшумно подкрасться к врагу, при этом уздечку обматывали тряпками, а на морду лошади надевали специальный мешок (баи). Кроме того, боевых коней специально обучали переправляться через реки и озера, которых достаточно в Японии. Технические приемы управления лошадью в воде разрабатывали и практиковали в специальных водоемах, которые обычно соседствовали со скаковыми дорожками, окружавшими резиденции основных военных кланов.
Военная верховая езда оказала заметное влияние на будзюцу не только потому, что она сама по себе являлась военной специализацией, а в силу ее стратегической связи со всеми остальными боевыми искусствами. Стрельба из лука, фехтование на копьях, фехтование на мечах и технические приемы невооруженных специализаций – все они испытывали ее прямое влияние как с точки зрения всадника, сражающегося с другим конным воином, так и с точки зрения всадника, сражающегося с пехотинцами. На самом деле всадники использовали методы будзюцу особыми способами, которые были адаптированы для их более высокого положения на быстро перемещающемся боевом коне. Как уже отмечалось ранее, одним из самых развитых подвидов кюдзюцу, пользовавшихся огромной популярностью, была конная стрельба из лука. Разрабатывались также и специальные приемы обращения с копьем, предназначенные для более эффективного применения этого оружия из положения верхом как против другого всадника, так и против пехотинца, в то время как пешие воины использовали копья с крючьями, которыми они пытались стащить на землю конного рыцаря. В архивах и иллюстрированных свитках раннего феодального периода имеется множество свидетельств, указывающих на то, что лошадей буси тоже безжалостно атаковали копьями и стрелами, чтобы выбить из седла их наездников. Длинный меч (нодати), как и тяжелый меч европейских средневековых рыцарей, также был специально адаптирован для конного фехтования и использовался в соответствии с точными техническими приемами кэндзюцу, как против равного по рангу верхового буси, так и против простых пеших солдат, толпившихся вокруг. Против конного воина порой применяли даже приемы из технического арсенала боевых систем без оружия, как, например, захват, основанный на движении сутэми, то есть добровольном падении, выполненном таким образом, чтобы, используя вес своего тела, вытащить противника из седла.
В Японии конница перестала играть решающую роль на поле боя значительно раньше, чем в Европе. Еще в 1940 году польские кавалеристы бросались в атаку на бронетанковые войска вермахта. С другой стороны, в Японии в течение всей феодальной эпохи даже среди буси высших рангов использование лошадей было достаточно ограниченным в силу высокой стоимости их разведения и содержания. Кроме того, сам характер японского ландшафта, с его островами, болотами, рисовыми чеками, холмами и горными хребтами, не благоприятствовал использованию в бою конных воинов, как это было принято в Центральной Азии, Центральной и Восточной Европе и даже в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Более того, после 1600 года сравнительное спокойствие периода Токугава и отсутствие широкомасштабных боевых действий еще сильнее понизило боевое значение конных войск, и с той поры они исполняли исключительно церемониальные функции. Они продолжали представлять собой красочное зрелище во время праздничных шествий, и, кроме того, не утратили своей прежней популярности такие национальные развлечения, как конная охота и преследование собак в закрытых аренах. Всадники также обычно сопровождали официальные кортежи провинциальных правителей, когда те совершали свои регулярные визиты в Эдо, но количество лошадей, которое могли содержать отдельные правители, было строго ограничено режимом Токугава в интересах поддержания эффективного военного и политического контроля. К тому времени, когда Япония вошла в современную эпоху, благородные скакуны почти полностью исчезли.
Искусство плавания в доспехах
Для жителей островного государства, такого как Япония, умение плавать, по сути, является естественной необходимостью – почти такой же естественной, как необходимость дышать. Даже сегодня японские рыбаки и ныряльщики (особенно женщины, которые добывали жемчуг) славятся на весь мир своим умением долгое время проводить под водой; но эти навыки в плавании не просто естественное качество, выработанное японцами в ответ на требования окружающей среды. Для буси плавание было искусством, которое можно (и часто приходилось) использовать в бою. В Японии поля сражений всегда разделяли ручьи, реки, озера, и многие важные сражения проходили возле морских проливов, отделяющих один остров от другого. Каждый из этих типов водных преград представлял собой отдельную проблему, с которой буси приходилось сталкиваться и к которой он, как воин, должен был заранее подготовиться. Его проблема усугублялась тем обстоятельством, что независимо от вида плавания ему всегда приходилось погружаться в воду, имея на себе полный комплект доспехов и тот набор оружия, который требовал его ранг.
Исторически буси всегда уделяли большое внимание морской обороне. Нашествие монголов в XIII веке научало японских воинов не полагаться полностью на контратаки в прибрежной зоне после высадки противника, а стараться атаковать врага, пока он готовится к высадке или только пытается достичь берега. Как писал Бонар в 1887 году, согласно классическим текстам японцы строили около сорока шести типов морских судов: двадцать один для ловли рыбы в прибрежных водах и двадцать пять для плавания в открытом море. Среди судов последней категории были морские военные суда, отличавшиеся от коммерческих кораблей меньшими размерами и более обтекаемыми обводами. Они имели свои особые предназначения и перевозили отряды воинов в качестве вооруженного эскорта. Среди них мы находим оми-фунэ, предназначавшийся для императора; судзу-фунэ аристократов древнего кугё и роскошно украшенные суда (омэси-бунэ, годза-бунэ) провинциальных правителей. Однако воины использовали суда особого типа, которые представляли собой необычайно маневренные боевые единицы. Самыми распространенными среди них были лодки типа кобая — судно без палубы или мостика, которое, в зависимости от своего размера, могло вмещать от пятнадцати (десять гребцов, один рулевой, четыре воина) до 27 человек (двадцать гребцов, один рулевой, шесть воинов) или даже 52 (28 гребцов, один рулевой, шесть воинов).
Суда, вмещавшие более сорока гребцов, назывались сэки-бунэ, и в их конструкции уже присутствовали мостик и палуба. Экипаж этих больших кораблей часто насчитывал до 130 человек (58 гребцов, один рулевой, один капитан и 53 воина), а после прихода к власти Хидэёси стали строить суда, которые вмещали 90 гребцов, троих рулевых, двух капитанов, 86 воинов, а иногда сотню гребцов, троих рулевых, двух капитанов и сотню воинов. Вооружение судов обоего типа было представлено традиционными «пиками, копьями, луками и стрелами» (Bonar, 115); после XVI века на борту сэки-бунэ появилась одна большая пушка и мушкеты в количестве от двадцати до двадцати двух. Различия между кобая и сэки-бунэ определял набор тактических характеристик судов, необходимых в морском сражении: скорость, маневренность, концентрированная мощь. Первые два показателя увеличиваются по мере уменьшения размеров корабля, последний при этом пропорционально падает. Японские флотоводцы древности использовали быстрые, маневренные кобая, чтобы разрушить единый фронт вражеского флота, – сэки-бунэ следовали за ними, чтобы вступить с противником в более прямую и массовую конфронтацию. Таким образом, у сэки-бунэ, которые отличались «неуклюжестью и медленно разгонялись… скорость никогда не принималась в расчет, поскольку их большая грузоподъемность и вместимость имели гораздо большее значение» (Bonar, 114). Эти суда, так же как и кобая, приводились в движение длинными веслами (ро) во фронтальном стиле, который предпочитали восточные гребцы – человек развернут лицом по ходу судна и толкает весло перед собой.
В военное время гребцы часто имели при себе легкое вооружение и поэтому после контакта с неприятельским судном могли вступить с врагом в ближний бой. Пока корабли этих двух типов сближались с врагом, буси, находившиеся на борту, выпускали из своих длинных луков равномерный поток стрел по самым важным целям – по рулевому вражеского судна, его капитану или командиру отряда воинов (их можно было легко опознать по символам или флагам). Когда происходил контакт, между кораблями перебрасывались доски с шипами и крючьями, прочно соединявшие два судна, после чего буси бросались на борт неприятельского корабля, размахивая длинными мечами и копьями, – гребцы часто поддерживали их стрелами из луков и арбалетов. На любой твердой поверхности, независимо от того, раскачивается она под ногами или нет, буси в доспехах чувствовал себя в своей стихии и мог сражаться с врагом с полной концентрацией и профессиональным мастерством, которые он обычно демонстрировал в любом бою. Далее, по мнению одного автора, следовала быстрая резня. Но возможность упасть случайно в глубокие воды или необходимость проплыть через бушующие волны, чтобы спасти командира или друга, присутствовали в каждом морском сражении. Воин не всегда мог рассчитывать на то, что его вытащат из воды собственные гребцы, и поэтому должен был быть не только умелым пловцом, но прежде всего тем, кто способен плавать в полном комплекте доспехов, пусть даже не таких громоздких и богато украшенных, как у его генералов, но все же достаточно тяжелых и тесных.
В феодальной Японии существовало большое количество школ, специализировавшихся на обучении буси различным стилям военного плавания. Обычно они были связаны с конкретными кланами, хотя некоторые школы сохраняли относительную независимость. В период Токугава, когда военная подготовка часто заменяла саму войну, они были особенно активными. Все эти школы обучали в основном технике плавания в тяжелых доспехах (катцу-годзен-оёги). Одна из таких школ, Кобо (Кобори) Рю, довела эту специализацию будзюцу до необычайно высокого уровня совершенства. Однако при этом каждая школа уделяла немало внимания развитию способности буси использовать свое традиционное оружие, полностью находясь в воде, и включала в программу обучения технические приемы, позволявшие воину долгое время оставаться на плаву или проплывать значительные расстояния, не снимая доспехов. Поэтому не следует удивляться, читая про то, как буси порой проявлял исключительное мастерство в стрельбе из лука, при этом полностью находясь в воде (нужно также помнить о том, что оперение стрел должно было оставаться сухим, чтобы иметь возможность контролировать траекторию их полета). Как уже говорилось ранее, способность преодолевать вплавь большие расстояния, даже ночью и вдали от берега, являлась одним из его умений (навык, прославивший школу Суйфу Рю).
Буси также обучался пользоваться в воде огнестрельным оружием, плыть со знаменем своего клана, прикрепленным к длинному шесту, в стиле, которым славилась школа Яманоути Рю, и, разумеется, сражаться в воде и под водой. Таким образом, занятия плаванием являлись составной частью военной подготовки, и, как мы уже отмечали в предыдущем разделе, при планировании центральной резиденции клана архитекторы почти никогда не забывали возле скаковых дорожек или залов для занятий изучения боевых искусств отвести место для глубокого водоема, где можно было усердно отрабатывать технику плавания в доспехах.
Еще в конце XIX века, после Реставрации Мэйдзи, школьные программы новой Японии включали специальные тесты для оценки умения плавать, а также спортивные игры на воде особого типа, чей военизированный характер был очевиден по их организации, исполнению и применявшемуся инвентарю.
Вот как Мацудайра описывает такие соревнования, которые проходили в 1907 году: «Все участники разбивались на две команды – одна в белых шапочках, а другая в красных. Кроме того, каждый из участников привязывал к голове маленькую пластинку, кавакатэ, и брал в руки папку, сплетенную из соломы, которую он держал над водой. По команде своих капитанов обе команды начинали игру, и водная поверхность тут же превращалась в центр шутливого сражения. Начинались яростные поединки на соломенных мечах. Тот, у кого пластина на голове была разбита, выходил из игры, и, наконец, если капитан какой-то из команд терял свою пластину, то наши судьи признавали эту команду проигравшей. Вся эта борьба велась на поверхности моря или реки, где вода была очень глубокой» (Matsudaira, 125).
Поскольку и в ранний период частых гражданских войн, и в последовавший за ним период Токугава воинам приходилось иметь дело в основном с внутренними водоемами, многие школы специализировались на преодолении водных преград в зависимости от их природы, размеров, глубины и скорости потока. Так, например, Мукаи Рю и Синдэн Рю накопили много знаний и опыта, связанных с переправой через бурные горные реки. Некоторые упражнения (сэнсу-морогаёси), разработанные в Мукаи Рю, выполнялись с помощью бумажного веера, который нужно было все время держать над водным потоком (осторожно зажатым между пальцами рук или ног), пока воин входил в воду, плыл или сплавлялся по течению. Подобные упражнения практикуются даже сегодня в узком кругу экспертов, которые считают, что данный стиль «стоячего плавания» имеет «большую важность». При выполнении такого упражнения «вы держите свое тело прямо и неподвижно, используя только ноги, благодаря чему ваши руки остаются свободными и вы можете писать или рисовать правой рукой на веере либо листке бумаги, зажатом в левой руке» (Matsudaira, 125).
Плавание в озерах, судя по всему, являлось специализацией школы Сасанума Рю, которая (как и упомянутые выше Кобо Рю и Такэда Рю) развивала и совершенствовала свои технические приемы на южном острове Кюсю. Плавание в открытом море прославило среди членов букё школу Канкаи Рю, и разработанные в ней технические приемы, в частности плавание в положении полулежа с помощью мощных круговых движений ног, упоминаются в литературе по боевым искусствам. Особое место следует также отвести секретным школам плавания тех тайных гильдий или организаций, члены которых были известны как ниндзя. Их технические приемы будут рассмотрены детально в специальном разделе. Как и следовало ожидать, среди различных школ плавания существовала жестокая конкуренция, и технические нюансы каждого стиля обычно хранились в строгом секрете, в соответствии с традициями и эксклюзивным характером клановой системы.
Те воины, которые желали обучиться сразу нескольким стилям плавания, часто были вынуждены, получив разрешение от своих хозяев, отправляться в странствие по всей стране, чтобы пройти обучение у учителей различных школ (обычно проводя в каждой школе по нескольку лет). Порою эти различные специализированные стили сравнивались в широком масштабе на соревнованиях, проводившихся при дворе сёгуна. В хрониках боевых искусств упоминается одно из таких соревнований, устроенное по распоряжению Токугава Иэсада, в котором двадцать пять пловцов из всех основных школ на протяжении трех дней состязались друг с другом в своих сложных специализациях.
К сожалению, лишь немногие из этих специализаций сохранились до наших дней, и основная часть их комбинированного технического репертуара (так тесно связанного с другими эпохами, видами оружия и методами ведения войны) оказалась вытеснена современными техническими средствами ведения боевых действий на суше и в воде либо была включена, в общих чертах, в тренировочные программы современного спортивного плавания, где японские атлеты не раз добивались выдающихся результатов.
<Второстепенные боевые искусства>
Искусство боевого веера
На первый взгляд включение такого предмета, как веер, в обзор боевых искусств может показаться несколько странным. Мы знаем, что в Японии представители всех общественных классов использовали веера самых различных форм и из всех мыслимых материалов для самых разнообразных целей: для веяния риса, пшеницы и т. п., как важный элемент в театральных постановках, танцах, поэзии, спорте (при судействе в сумо), в светской жизни (для приветствий), бизнесе и торговле (как носитель рекламы). Однако здесь нас интересует веер как потенциально смертельное боевое оружие. Один из авторов написал, что «только в Японии веер использовался как предмет боевого снаряжения» (Stone, 160), и в доктрине будзюцу часто упоминаются веера различных типов, которые служили в качестве эффективного оружия не только буси, но и членам всех остальных классов японского общества.
Японские веера, особенно большого размера, которые использовались в различных церемониях и для декоративных целей, с незапамятных времен имели самое широкое распространение не только у себя на родине, но высоко ценились и на территории континентальной Азии. Самое раннее упоминание церемониального веера, пурпурного сасиба в форме листа, который был прикреплен к длинному шесту, содержится в хрониках правления императора Юряку (457–479). Древние хроники китайской династии Сун также содержат упоминания об импорте элегантно украшенных и расписанных японских вееров, которые считались прекрасными образцами декоративного искусства. Эти сасиба (на что указывает реконструкция, проведенная на основании глиняных погребальных фигурок ханива) «имели достаточно большое, округлое опахало, сплетенное из осоки, с радиально расходящимися спицами, и продолговатую ручку, которая поддерживала опахало за центр, как продолжение одной из спиц… Ручка была украшена длинными лентами, за которые помогали поддерживать веер» (Casal, 64).
Точное происхождение веера конечно же скрыто от нас в тумане далекого прошлого. Многие японские ученые проводили тщательные исследования национальных обычаев (особенно в период доминирования воинского сословия), но их работы предоставляют нам очень мало достоверной информации. На самом деле «прошло так много времени с тех пор, как это произошло, и позиция исследователей была настолько односторонне прояпонской или прокитайской, что мы находим у них множество противоречий. Таким образом, к японским источникам следует относиться очень осторожно, а другими мы просто не располагаем» (Casal, 64). Однако нам известно из различных источников, что еще на заре истории в Азии для самых различных целей использовали веера всех форм и размеров (при общем доминировании мотива листа). Как уже было сказано, церемониальные и весьма представительные веера, состоявшие в основном из полукруга, прикрепленного к верхушке длинного шеста (само опахало обычно изготовляли из перьев, шелка или жестких материалов, таких как пергамент или дерево), использовались при дворе и на религиозных праздниках вдоль всего побережья материковой Азии, а также и на прилегающих островах. Они стали использоваться еще более часто с распространением красочных буддистских ритуалов на плодотворной почве восточного и анимистического шаманизма, который в Японии был выражен в родовом пантеизме верований синто. Прямыми потомками этих церемониальных вееров были огромные веера из шелка, прикреплявшиеся к пятифутовым шестам, называвшиеся ума-сируси, которые сёгуны из рода Токугава называли среди своих «эмблематических копий», «алебард» и прочих «атрибутов церемониальных шествий». Эти гигантские веера были «украшены огромными пучками из конских волос или пальмовых волокон» (Casal, 60), очевидно, в знак уважения к военным традициям этой страны, где правили «аристократы на лошадях». Сэлви пишет, что такие веера «выносили на поле боя вместе со знаменами представителей знатных родов. Сёгуны из рода Токугава использовали веер как военную эмблему, которую несли перед ними в знак их присутствия. Этот штандарт в форме веера был сделан из девяти слоев бумаги, склеенных между собой, а затем покрытых шелком и позолотой. Он прикреплялся к шесту длиной пятнадцать футов и был устроен так, чтобы вращаться на ветру. Представители знати и воины носили среди своих штандартов веера более простой конструкции» (Salvey, 35).
Сайхай
Однако, как отмечали многие ученые, веера из натуральных материалов, например из перьев и кожи, «никогда не имели широкого распространения в Японии». Как пишет Касаль, «вполне возможно, что здесь присутствует некоторая связь с отношением японцев к убийству птиц. Дело не только в том, что убийство противоречило всем буддийским заповедям и во все времена было строго запрещено в любой форме, но также и в том, что все мертвое являлось табу в религии синто» (Casal, 61).
Это может объяснить, почему маленькая «мухобойка» из конского волоса, которая являлась своеобразным знаком отличия китайских военачальников, попав в Японию, с самого начала была подвергнута серьезной переработке. В Японии «феодальные военные лидеры использовали кисти из кожаных или бумажных полос, порой золоченых или серебряных, прикрепленные к короткой ручке. Такая конструкция называлась сайхай, и она исполняла роль «дирижерской палочки» при отдаче команд. Мы увидим, что веера вскоре стали исполнять ту же самую функцию» (Casal, 57).
Маленькие веера, предназначавшиеся для личного пользования и служившие составной частью костюма, имеют такую же древнюю историю, чье начало теряется в лабиринте мифов. Те из них, которые сохранились в отчетливо выраженной функциональной форме, по всей видимости, можно разделить на два основных типа: «жесткий, обычно округлый веер с продолговатой ручкой, называвшийся по-японски утива или дансэн, и складной веер, напоминавший сектор диска, известный как оги или сэнсу» (Casal, 65). Утива упоминаются в древних хрониках японской нации. В частности, Касаль ссылается на привилегию, которую в 763 году даровал мудрому и немощному старику император Дзюннин (другие авторы называют императрицу Кокэн). Он разрешил ему «появляться при дворе, имея при себе не только свой посох, но и утива. Мы можем только предположить, что к этому времени веера уже имели широкое распространение, по крайней мере, среди образованной части населения, вероятно, в подражание китайской моде» (Casal, 65). При дворе с незапамятных времен, «чтобы придать определенное величие своей осанке, придворные носили в руках маленькую плоскую палочку из дерева или слоновой кости, которая называлась «саку». Ее держали поднятой вверх, прижав к нижней части груди под небольшим углом. Впоследствии для использования при дворе была придумана специальная модель веера, который со временем заменил саку» (Salvey, 36).
Придворный веер тюкэй
Многие ученые считают складной веер оригинальным продуктом японской творческой мысли, несмотря на тот факт, что его появление в быту японцев окутано туманом. Согласно Кассалю, «поздние японские конфуцианцы в своем преклонении перед китайской культурой приписывали ему китайское происхождение, но в Китае складные веера какого-либо типа были неизвестны, пока там не появились отдельные японские образцы, завезенные послами и путешественниками в сравнительно позднее время: в хрониках раннего периода правления династии Сун (960–1279) упоминаются «японские веера» (Casal, 83). И на протяжении многих лет хроники данной династии продолжали упоминать про импорт складных вееров из Японии. Что касается происхождения оги, то здесь мы снова вынуждены полагаться на богатый, но обычно малодостоверный запас японских легенд, где, к примеру, находим эпизод про мастера из поселка Тамба, возле Киото, который в годы Тэнти (661–671) изобрел складной веер, чья конструкция позволяла носить его в рукаве, после того как изучил крылья упавшей к его ногам летучей мыши. Это может объяснить происхождение конкретного типа оги, принятого императором Японии и сёгуном, сконструированного так, что этот веер «имел вид частично открытого, когда он сложен. Это впечатление создавалось за счет изгиба на внешнем каркасе» (Salvey, 37).
Мы знаем, что такие веера стали особенно популярными при дворе, где они использовались как личные знаки отличия, сообщая о ранге и занимаемом положении, а также как символы церемониалов наподобие царского жезла или жезла гофмейстера на Западе. На основании сохранившихся записей мы можем сделать вывод, что они были весьма утонченными по своей структуре, материалам и украшениям, поскольку «после того, как в конце XII века Минамото Ёритомо основал свое военное правительство в Камакура и солдаты начали исполнять функции кугё, в моде полностью изменились ориентиры. Элегантный хи-оги придворных аристократов был военизирован для самураев за счет замены деревянных спиц оя на железные и укрепления ребер посредством лакировки» (Casal, 83).
Воинское сословие Древней Японии уже знало и использовало боевой веер, по всей видимости, жесткий, округлой формы, который стал известен как гумбай. «Мы до сих пор не знаем точно, – пишет Касаль, – когда на смену хлысту военачальника, сайхай, пришел жесткий, прочный боевой веер, гумбай. С достаточной степенью достоверности можно предположить, что он был принят военными в течение Камакурского периода правления Минамото-Ходзё, между 1192 и 1333 годами. Известно, что Уэсуги Кэнсин имел при себе такой веер во время битвы при Каванакадзима в 1563 году, и пик популярности гумбай, по-видимому, приходится на середину XVI столетия» (Casal, 72). Тот же автор рассказывает нам, что гумбай, так же как и древний сайхай, «очевидно, поначалу представлял собой магическое воплощение власти и могущества, защиты и права, которые являлись исключительными атрибутами вождей кланов. Жесткая конструкция позволяет предположить, что он мог использоваться еще и как щит против внезапной атаки. Это предположение кажется особенно оправданным в тех случаях, когда веер был сделан из листового железа или стали» (Casal, 70–71). Поначалу гумбай имели при себе все командиры отрядов, но со временем они превратились в особую прерогативу главнокомандующих. Это произошло только в течение «строго зарегулированного» периода Токугава, когда использовавшиеся боевые веера были «весьма утонченными, а украшающие их разноцветные шнуры и кисти стали означать ранг или клановую принадлежность владельца» (Casal, 72). Такие веера поначалу украшали различные символы китайской космологии: солнце и луна, символизирующие активную и пассивную стороны существования (инь и ян) в доктрине перемен, известной как оммёдо; созвездие Большой Медведицы как центр Вселенной; драконы, разрушительные ураганы и т. д. Позднее доминирующим мотивом стала эмблема клана или семьи. На многих иллюстрированных свитках изображены батальные сцены, где «здесь и там в гуще сражения… над головами воинов видна поднятая к небу рука, сжимающая маленький веер из черной бумаги с круглым красным пятном в центре или железный веер, типа утива, которым генерал отдает своим лейтенантам приказания, способные повлиять на исход сражения» (Salvey, 33).
Веер также мог использоваться для того, чтобы вызвать противника на поединок. «На картинах, иллюстрирующих битву при Ити-но-тани (XII век) Кумагай Наодзамэ, один из командиров отрядов Минамото, часто изображается с открытым веером в руке, которым он призывает молодого Тайра Ацумори (уже плывшего с конем через морские волны по направлению к судну) вернуться и встретиться с ним в смертельном поединке. Ответив на этот вызов, Ацумори повернул к берегу и встретил свою смерть от рук врага» (Salvey, 33).
Гумбай можно увидеть и сегодня в руках рефери (гёдзи), которые судят поединки борцов сумо. Нам также известно, что победитель первого турнира по сумо, состоявшегося в Нара, Киёбаяси, был награжден боевым веером и впоследствии был назначен императорским указом первым главным судьей. Мы не знаем точно, были ли эти боевые веера переняты впоследствии военными лидерами или же их позаимствовали у уже существующей военной атрибутики и стали вручать чемпионам по борьбе в качестве награды за их боевые качества. Мы склоняемся в пользу второго варианта. В Японии «вручить веер» было то же самое, что у нас «получить пальму первенства» – и то и другое символические жесты, уходящие корнями в глубокую древность.
Возможно, менее представительным, чем гумбай, но зато значительно более смертоносным был складной веер, эволюционировавший со временем в боевой веер (гунсэн), который носили буси в доспехах, и железный веер (тэцу-сэн или тэссэн), носившийся с повседневным одеянием. Эти веера обычно имели восемь или десять спиц и «являлись удобным подручным оружием обороны и атаки» (Casal, 81). Под покровительством многих кланов по всей стране открывались многочисленные школы, где различные боевые приемы с использованием гунсэн или тэссэн изобретались, проверялись и непрерывно совершенствовались (по большей части следуя той тренировочной программе, которая была придумана для обучения фехтованию на мечах).
Как и можно было ожидать, существует множество легенд о зарождении тэссэндзюцу, боевом искусстве, основанном на использовании железного веера. Так, например, согласно одному из преданий, популярный герой японского эпоса Ёсицунэ победил огромного монаха Бэнкэя (который затем стал его верным вассалом), парируя удары его копья железным веером. С секретами этого боевого метода Ёсицунэ познакомило лесное божество (тэнгу), которое также обучило его в юности искусству владения мечом.
Мастерским обращением с железным веером славились также мастера меча, которые были наставниками у Токугава, а также специалисты по тэссэндзюцу из Ягю Рю. В литературе, посвященной боевым искусствам, «описывается несколько случаев побед, одержанных при помощи «боевого веера» над обнаженным мечом, и приводится множество примеров, когда людей убивали одним ударом этого оружия» (Brinkley 1, 139). Искусство тэссэндзюцу стало таким утонченным (особенно среди буси высших рангов), что «фехтовальщики, убежденные в своем превосходстве, часто не утруждали себя использованием боевого меча и защищались с помощью такого веера» (Casal, 82). Используя тэссэндзюцу, Ганрю, легендарный фехтовальщик конца XVI века, вышел без единой царапины из стычки с несколькими противниками, которых он победил с помощью железного веера.
Типы гумбай-утива
Умение использовать его в бою, по всей видимости, приобрело популярность и у представителей других общественных классов феодальной Японии, поскольку мы читаем про то, что в XVIII веке знаменитые отокодатэ из Эдо, которым по закону было запрещено носить мечи, «были вооружены окованными железом посохами и большими железными веерами. Их веера оказались настолько смертоносными, что впоследствии они были запрещены» (Casal, 82).
Универсальность такого веера хорошо иллюстрирует знаменитый эпизод, предположительно связанный с Араки Мурасигэ, который считался главным инициатором многих заговоров, столь распространенных в Японии конца XVI века. Призванный на аудиенцию к Ода Нобунага, Мурасигэ знал, что его жизнь висит на волоске и только тэссэн способен ему помочь избежать весьма неприятной кончины (все мечи отбирали стражники, охранявшие главный вход в каждый частный особняк). «Следует объяснить, что в те дни вероломство приравнивалось к тонкой стратегии», – пишет Касаль в своей замечательной статье «Традиции японского веера» и далее рассказывает нам о том, что способ, придуманный вассалами Нобунага для казни Мурасигэ, заключался в том, чтобы защемить его голову между раздвижными деревянными панелями (фусима), отделявшими прихожую от зала для приемов, когда тот совершит ритуальный приветственный поклон через порог. Однако, когда Мурасигэ совершал поклон, он инстинктивно положил свой тэссэн в желобок, по которому скользят деревянные панели. «Раздался страшный грохот, когда дверные створки ударились о стальные прутья, но кровь не пролилась. Говорят, что Араки вел себя так, словно ничего не случилось, и его хладнокровие получило высокую оценку у вспыльчивого, но отходчивого Нобунага, который даровал ему прощение и в дальнейшем осыпал своими милостями» (Casal, 82).
Мы не можем знать точно, был ли этот эпизод первым в истории использования железного веера, как утверждают некоторые авторы. Мы думаем, что, скорее всего, этот Араки Мурасигэ просто применил военную хитрость, узнав об участи двух-трех храбрых воинов, убитых до него подобным способом. Другие источники называют героем этого эпизода некого Араки Матаэмона, «знаменитого мастера искусства фехтования», в то время как правитель, который пытался заманить Араки в смертельную ловушку из зависти к его мастерству, в данном варианте остается анонимным. В этой связи можно отметить, что многие хроники «остерегались называть могущественных правителей по имени, когда описывали какие-то события, которые не могли способствовать их репутации. Древнеяпонские авторы имели вескую причину для такой сдержанности, поскольку в их времена эквивалент закона, преследующего за клевету, был необычайно суровым, судебные процедуры крайне быстрыми, а приговор выносился с помощью длинного меча вассала оскорбленного правителя» (Diosy 2, 56).
Гунсэн в действии
В общем, можно сказать, что тэссэн имел бесчисленное количество применений, напрямую связанных с профессиональной деятельностью буси. Воин мог фехтовать им; отражать как щитом ножи и отравленные дротики, как показал на своих гравюрах Хокусай; ударять им летящую мишень в игре под названием оги-отоси, в которую играют и сегодня; использовать его для совершенствования общей координации, необходимой в любых стратегиях, а также еще многими другими способами. Как было показано в предыдущем разделе, веер был составной частью некоторых формальных упражнений для обучения плаванию во многих школах будзюцу.
Сегодня тэссэндзюцу все еще практикуют несколько мастеров в Японии, в то время как древний тяжелый гумбай появляется вместе с другим специализированным оружием феодальной эпохи в тренировочных упражнениях некоторых современных дисциплин, способствующих развитию внутренней координации, – карате, айкидо и кэндо.
Искусство владения посохом
Таким же старинным, как искусство стрельбы из лука (возможно, даже еще более древним), было искусство владения посохом и другими похожими орудиями. Они могли быть разными по длине и форме, от стандартной дубинки до длинного шеста или древка копья. Имеется множество свидетельств, указывающих на то, что японские буси были хорошо знакомы с этим оружием, столь же древним, как сам человек, и часто его использовали. Археологам удалось обнаружить довольно значительное количество хорошо сохранившихся экземпляров каменных дубинок (сэки-бо), которыми пользовались еще до образования государства Ямато. Железные дубинки (тэцу-бо) всех форм и размеров хорошо знакомы нам по произведениям японского искусства и литературы, особенно длинная железная дубинка (канабо), при помощи которой легендарные герои завоевывали себе славу на поле боя. Целый арсенал усиленных, усаженных шипами палок, посохов и шестов, обычно окованных железом, развивался вместе с искусством фехтования на копьях, и границы между этими двумя видами боевого искусства в конечном счете стали сильно размытыми. Искусство посоха как таковое понимается здесь как искусство использования деревянного посоха или палки (а также схожих видов оружия из дерева) в качестве боевого инструмента. Это было древнее и благородное искусство – палки даже были допущены на территорию императорского дворцового комплекса в форме деревянной дубинки (кирикобу), которую имели при себе дворцовые стражники.
В каком-то смысле искусство использования посоха и схожих деревянных инструментов в качестве оружия представляет собой переходную точку от вооруженных боевых методов к невооруженным.
Дерево как в естественном, так и в обработанном состоянии и во всех возможных формах всегда обеспечивало человека надежными и простыми средствами применения своих боевых качеств. Оно стало одним из первых материалов, который человек использовал для производства смертоносного оружия. Однако в японских боевых искусствах дерево не было (по крайней мере в феодальную эпоху) главным материалом, использовавшимся для производства оружия, – таковыми являлись железо и сталь.
В силу того обстоятельства, что использовать дерево в тренировочных занятиях было значительно менее опасно, чем стальное острие (будь то копье, меч или кинжал), посох и различные другие виды деревянного оружия часто использовались в залах школ будзюцу, где обучали технике фехтования на копьях или мечах. Со временем это совместное использование деревянного оружия развилось столь совершенно, что опытные воины стали использовать посох или деревянный меч в реальных боевых ситуациях (даже для защиты от внезапной и потенциально смертельной атаки, как с оружием, так и без).
Таким образом, использование деревянных копий железного или стального оружия позволяло свести к минимуму нежелательные смертельные исходы в поединках, а в случае, когда мастерство было очень высоко, исключить их практически полностью. Этот факт позволяет объяснить популярность посоха среди тех социальных слоев, которым претила идея проливать кровь ближних. Монахи, священники, путешественники, простолюдины (и даже поэты) использовали посох и другие деревянные инструменты, многие из которых используются и сегодня для различных целей. Сами воины часто проверяли свое мастерство при помощи такого оружия.
Посох против меча
Если верить словарю, то палкой можно назвать любой из многочисленных продолговатых предметов: посох, шест, прут, дубинку, древко и т. д. Однако в специфической военной области японской культуры палка и схожие деревянные предметы использовались в основном для обучения буси техническим приемам, которые в реальном бою проводились с использованием смертоносного стального лезвия. Таким образом, мы находим столько же различных способов применения посоха или палки, сколько существовало специализаций вооруженного будзюцу, поскольку для каждого вида боевого оружия существовала его деревянная копия. И связь между ними (палкой и оружием, которое она представляла) была настолько тесной, что приемы и стратегии их использования были почти неотличимы друг от друга. Любое открытие в одной области тут же находило отражение в другой. Копейщик использовал деревянный шест с такой же эффективностью, как и свое копье, а мастер фехтования мог направлять палку (которой предварительно придавали форму меча) с точностью боевого клинка. Таким образом, технические приемы, придуманные для эффективного применения деревянного оружия, по сути, являлись теми же самыми, которые использовались при работе с их стальными или железными двойниками. Однако каждое оружие существовало независимо от той боевой дисциплины, с которой оно было связано, даже формируя собственное учение и литературу.
Первая специализация, вполне естественно, была представлена искусством длинного посоха, равнявшимся по размеру длине копья (хассаку-бо) или алебарды (рокусаку-бо). Вторую специализацию представляло искусство длинной палки, имитирующей либо длинный (дзё или бо), либо обычный меч (хам-бо). Один из конкретных методов использования длинной палки практикуется сегодня не столько как метод реального боя (дзёдзюцу), а скорее как дисциплина внутренней интеграции (дзёдо). Ее практикуют в токийском университете Васэда, а также в других местах, как в Японии, так и за ее пределами.
Принято считать, что этот конкретный боевой метод великий фехтовальщик Мусо Гонносукэ изобрел примерно четыреста лет назад, после поражения в поединке на деревянных мечах с великим Миямото Мусаси, чей неподражаемый стиль фехтования двумя мечами лег в основу стиля Нито Рю. Согласно тому же самому преданию, побежденный Гонносукэ удалился в синтоистскую часовню и после длительного периода очищения, медитации и практики с посохом разработал искусство дзё, в котором он соединил технические приемы фехтования на копьях и мечах с другими, второстепенными боевыми методами. Он назвал свой стиль Синдо-Мусо Рю и вскоре снова вызвал Мусаси на поединок. На этот раз метод Гонносукэ позволил ему построить эффективную оборону и в то же время самому проникать сквозь двойную защиту Мусаси. Говорят, что Гонносукэ занимался непрерывно, пока не разработал двенадцать базовых ударов и блоков (из сочетания которых он впоследствии создал более семидесяти сложных технических приемов), которые составляют техническую основу современного дзёдо. Эти базовые удары обычно выполняются в виде плавной последовательности формальных движений (ката), причем один из учеников использует деревянный меч (боккэн), а его партнер длинную палку (дзё). Эти ката включают поперечные удары по верхним частям тела, прямые (хонто-ути) и обратные (гяку-ути); ответы на блок (хики-отоси); выпады со сменой рук (каёси-цуки) и с разворотом (гяку-тэ-цуки); простая (цуки-хадзуси) и круговая защита (маки-отоси); нажим телом (курэ-цуки); толчки телом (курэ-ханаси); вращения телом (атай-атари); круговая защита в средней части тела (до-хараи-ути) и круговая защита с уклонением и разворотом (таи-хадзуси-ути). Овладение дзё обычно приводит к изучению других боевых искусств и видов оружия, таких как искусство тяжелой дубинки (тандзё), серпа с цепью (кусаригама), быстрого обнажения меча (иай), а также ударов в карате и кэмпо или бросков в дзюдо и айкидо.
Третьей специализацией было искусство деревянного меча (боккэн), палки, которой придавались форма и очертания настоящего меча, порой настолько искусно, что в результате получался предмет, обладающий самостоятельной художественной и эстетической ценностью. Это искусство упоминается не так часто, как можно было бы ожидать только ввиду его тесной связи с кэндзюцу, из-за которой оно обычно отождествляется с последним. И все же большинство поединков между мастерами из различных школ, все турниры среди членов клана, все экзамены на повышение ранга и т. д. проходили с использованием прочного деревянного меча, который был частью тренировочного инвентаря каждого буси. В некоторых исключительных случаях он даже мог служить заменой катана: например, когда опытный мастер становился странствующим монахом или миролюбивым человеком, отрицающим любые формы кровопролития. В таких случаях боккэн использовался в основном как оружие защиты.
Искусство дзиттэ
До сих пор во многих частных коллекциях древнего японского оружия можно увидеть интересный боевой инструмент, в доктрине будзюцу известный как дзиттэ, дзиттэй или дзутта. Это оружие обычно состояло из железного или стального прута, длинной рукоятки и характерного прямоугольного крюка, отходящего от прута в той точке, где он соединяется с рукояткой. Этот инструмент имел множество вариаций, от самых простых до весьма утонченных. Его часто снабжали гардой (цуба) и ножнами; в редких случаях к нему даже приделывали клинок. Некоторые авторы, специализирующиеся на боевых искусствах, пишут, что его носили подвешенным к ремню или в ножнах, которые были заткнуты за пояс (оби), в то время как, по мнению других, он был подвешен к запястью владельца при помощи шнура, привязанного к кольцу на рукоятке оружия. В любом случае все согласны с тем, что это было оборонительное оружие, использовавшееся японскими полицейскими в феодальную эпоху.
Мы не знаем точно, когда и где появилось это оружие. Некоторые хроники связывают его происхождение с островами Рюкю, где оно было известно как сай. Существует предание, согласно которому коренные жители этих островов подвергались жестокой эксплуатации со стороны японских оккупационных сил на поздней стадии феодализма: они оказались почти беззащитными после того, как у них конфисковали оружие. Используя все подручные средства, которыми они располагали, местные жители начали разрабатывать оборонительные методы боя, направленные в основном на нейтрализацию основного оружия захватчиков – их мечей. Сай оказался настолько эффективным в решении данной задачи, что, согласно тому же преданию, японские воины сами импортировали его в Японию. Однако можно также предположить, что это оружие развивалось непосредственно в японской культурной среде, совместно с мечом, для которого оно является логическим противоядием. Оружие подобной конструкции широко использовалось либо самостоятельно, как в Японии и на Филиппинах, либо совместно с клинком, как в Европе, где весьма хитроумные гарды некоторых мечей, по сути, представляли собой дзиттэ.
Примеры применения дзиттэ
Независимо от своего происхождения, это оружие дало толчок развитию сложного боевого метода, который в Японии стал известен как дзиттэдзюцу. Его технические приемы варьировались от ловких отражений атаки меча до крайне эффективных ударов, направленных в любую незащищенную точку на теле противника. Кончик дзиттэ использовался для прямых выпадов, направленных в глаза, горло или нижнюю часть живота противника – части тела, которые становились крайне уязвимыми, после того как клинок воина был захвачен или отражен. Рукоятка дзиттэ также могла использоваться для нанесения сокрушительных обратных ударов, способных покалечить или даже убить застигнутого врасплох противника. При случае дзиттэ использовали и как метательное оружие.
Мастерство в дзиттэдзюцу, вполне естественно, зависело от навыков в искусстве перемещений (тай-сабаки), которое позволяло эксперту с поразительной скоростью менять свое местоположение, скользящими или круговыми движениями сближаясь с противником или выходя за пределы досягаемости его оружия, обычно простиравшиеся до кончика длинного меча. Уклонение готовило путь для защиты, а защита подготавливала контратаку, которая часто завершала поединок. Поскольку технический арсенал кэндзюцу был практически неисчерпаемым, приемы дзиттэдзюцу по необходимости должны были быть такими же многочисленными и достаточно эффективными, чтобы противник не имел возможности отразить контратаку и атаковать снова. Эти навыки имели огромную ценность для полицейских, которые часто «получали приказ произвести арест без нанесения физического ущерба задержанному, особенно если он обладал высоким рангом» (Stone, 326). Официально право использовать дзиттэ в феодальной Японии имели только полицейские, которые часто носили это оружие в качестве символа своего положения. Они научились пользоваться им с необычайным мастерством, и воины были вынуждены признать эффективность этого инструмента, который, оказавшись в руках эксперта, мог сломать пополам драгоценный катана или вырвать меч из рук, оставив воина без оружия перед лицом человека, прижимающего к его горлу короткий затупленный прут. Однако другие категории японских подданных также умели извлекать для себя выгоду из преимуществ дзиттэдзюцу, только делали это менее очевидным путем, добавляя крюк к железным спицам веера или к черенку курительной трубки.
<Побочные боевые методы>
Доктрина феодального будзюцу содержит косвенные упоминания других видов оружия, боевых стилей и методов, которые не квалифицируются там как главные или второстепенные, поскольку вообще, строго говоря, не являются боевыми искусствами, с которыми были знакомы буси. На самом деле эти конкретные виды оружия и связанные с ними боевые методы обычно использовали люди, не имевшие отношения к воинской касте феодальной Японии, те, кого буси (так же как и хэйанская аристократия до них) обычно не считали себе равными. И все же есть определенные свидетельства, которые, даже будучи косвенными, говорят нам о том, что эти виды оружия и боевые методы оказывали определенное влияние на эволюцию будзюцу, поскольку они добавляли новые области к диапазону и природе его специализаций. Более того, они заслуживают собственного места (пусть даже где-то в стороне) среди боевых методов своей эпохи, так как, согласно критериям, принятым авторами для включения боевых искусств в данное исследование, каждый из этих видов оружия и его стратегическая методология имели собственные традиции, были достаточно эффективны в условиях индивидуального поединка и широко использовались членами различных феодальных классов Японии. И наконец, эти виды оружия и методы их применения были связаны, пусть даже и косвенно, с буси, поскольку они часто использовались для того, чтобы обуздать его знаменитую воинственность. Что касается определения «боевое» (бу), на которое эти виды оружия и искусства (дзюцу) претендуют, то мы просто можем отметить, что их взаимоотношения с классическим будзюцу воинов в феодальную эпоху часто находились на уровне реальной конфронтации, что делает любую академическую классификацию абсолютно бессмысленной. Разумеется, мы имеем в виду прямую конфронтацию в вооруженном поединке. Кроме того, как мы отмечали во введении, определение «боевые» в поздние периоды, с одной стороны, отдалялось от буси, которые правили страной и определяли основные источники ее традиций, а с другой стороны, приближалось на волне принятия этих традиций к членам всех остальных общественных классов Японии.
Таким образом, мы расскажем здесь об ассортименте такого оружия, как серп с цепью, рисовая молотилка, вилы и т. д., применявшегося в основном крестьянами для разрешения внутренних конфликтов или для защиты от воинов; топоры различного типа, которыми вооружались крестьяне и воинственные монахи; укрепленные курительные трубки, использовавшиеся представителями всех классов феодальной Японии (включая воинов) для эффективного противодействия вооруженному противнику, и религиозные символы, превращавшиеся в грозное оружие в руках монахов и священников, преуспевших в искусстве нанесения увечий.
Мы также расскажем о группах особых людей, ниндзя, использовавших свое специфическое оружие и, предположительно, оккультные методы, которых нанимали буси для выполнения миссий сомнительных с точки зрения общепринятой морали или необычайно сложных. Прибегая к их услугам, буси избавлял себя от возможных обвинений в открытом нарушении собственного кодекса поведения (Бусидо), требовавшего, чтобы он всегда вел себя как солдат и благородный человек, открыто встречая врага лицом к лицу и не прибегая к нечестным уловкам. Использование таких агентов также помогало ему избежать бесчестья, так как он не нес никакой ответственности за их возможные неудачи.
Как мы уже отмечали во введении, огнестрельное оружие и различные методы его использования (с которыми японские военные впервые познакомились в 1542 году) не рассматриваются подробно в настоящем исследовании, поскольку в феодальной Японии оно никогда не пользовалось большой популярностью в качестве индивидуального боевого средства. Разумеется, его часто использовали ниндзя, которые являлись специалистами во всех средствах убийства, так же как и шпионажа. Этот факт еще сильнее сдерживал его распространение среди остальных общественных слоев. В Японии конечно же производились образцы богато украшенного огнестрельного оружия, как, например, пистолет дзиттэ-тэппо, с его оригинальной «откидывающейся крышкой над полкой», которая сохраняла порох сухим и позволяла владельцу носить пистолет «заряженным, готовым к немедленному использованию» (Stone, 326). Однако они были очень дорогими в производстве, а мастера-оружейники находились под таким пристальным надзором полиции, что лишь уполномоченные на это высокопоставленные лица могли их для себя заказать (или члены тайных гильдий ниндзя) и то в строго ограниченном количестве. Мушкеты в 1542 году были завезены в Японию из Португалии, и со временем их производство распространилось настолько широко, что они попадают скорее в область исследования средств ведения войны, чем в данный анализ оружия и методов боевых единоборств.
Искусство цепи и другие виды оружия
Особым типом оружия, славившимся своей эффективностью в нейтрализации на близкой дистанции грозного меча или способным уменьшить на расстоянии стратегическое преимущество копья, было оружие, основанное на использовании металлических цепей.
Кусаригама
Цепь (кусари) из железа или стали появилась в пространстве будзюцу вместе с первыми японскими доспехами. История ее боевого применения как самостоятельного (то есть для блокирования и захватов), так и в сочетании с другим оружием, по всей видимости, является очень древней. Вероятно, поначалу она была связующим звеном между грузами различных размеров и шестами разной длины, такими как нагэгама (метательное копье с коротким, серповидным наконечником с одного конца и длинной цепью, прикрепленной к другому концу). Некоторые авторы считают, что это оружие использовалось при обороне замков и бастионов – к примеру, его бросали со стены в атакующих и тут же быстрым рывком за цепь возвращали назад. Другие представляют его себе в качестве трости для ходьбы, которая при необходимости мгновенно превращалась в смертоносное оружие. Воинственные монахи и страшные ниндзя часто носили с собой нагэгама, маскируя его различными способами. Один из вариантов этого скрытого оружия – бамбуковый посох, из пологого конца которого выскакивала кусари, чтобы дезориентировать или опутать противника.
Цепь использовалась также в сочетании с серпами или кирками различной длины. Такое оружие обычно состояло из железного черенка, часто снабженного защитной скобой для руки, и серповидного наконечника, установленного под прямым углом к нему, в то время как цепь прикреплялась к тыльной стороне серпа. К цепи обычно подвешивался груз. Оружие такого рода стало известно как кусаригама, и его основное предназначение состояло в нейтрализации меча или копья противника с помощью вращающейся цепи, после чего острый серп получал возможность выполнить свою смертоносную операцию.
Орудия с цепью в действии
Манрикигусари
Несколько школ, часть которых прослеживала свое происхождение до XII века, в период Токугава выпускали из своих стен грозных бойцов – людей, специализировавшихся на применении кусаригама. Одним из таких специалистов был Ямада Синрюкан, который победил немало мастеров меча с помощью своего серпа и вращающейся цепи, прежде чем принял смерть от рук искусного фехтовальщика Араки Матаэмона, хитроумно заманившего его в бамбуковую рощу (Gluck, 111). Очевидно, что для эффективного использования кусаригама требовалось открытое пространство, чтобы сначала раскрутить цепь с грузом и захватить оружие противника, а затем атаковать его серпом спереди либо подцепить изогнутым лезвием со спины – и то и другое невозможно сделать в тесном пространстве и при наличии многочисленных помех вроде стеблей бамбука.
Цепь часто использовалась и самостоятельно, как главное боевое оружие. Согласно преданию, особый метод изобрел знаменитый фехтовальщик феодальной эпохи Масаки Тосимицу Данносин, который добавил к двухфутовой цепи два груза (по одному на каждый конец) и придумал целую серию хитроумных приемов для разоружения и нейтрализации вооруженного противника. Он назвал «свое оружие манрикигусари (манрики означает «сила десяти тысяч», а гусари — «цепь»), поскольку считал, что в нем заключена сила и энергия десяти тысяч» (Gruzanski, 28).
Его школа, Масаки Рю, стала широко известна благодаря мастерству, с которым ее ученики могли сражаться против нескольких вооруженных или невооруженных противников одновременно – гирьки на цепях со свистом рассекали воздух, в то время как сами они стремительно перемещались среди врагов, оглушая их точными ударами (умелое обращение с цепью даже позволяло им поражать противника гирьками со спины, стоя к нему лицом). С помощью манрикигусари можно было сбить человека с ног, захлестнув цепь вокруг его лодыжек, использовать ее для удушения или сковать ему руки и запястья. Было придумано несколько технических приемов или методов, позволявших бросить противника на землю, часто достаточно жестоко, захватив его манрикигусари в движении и раскрутив при помощи центробежной силы. Как и дзиттэ, это оружие можно было использовать для парирования или отражения ударов меча, к примеру туго натянуть цепь перед приближающимся клинком, а затем поразить владельца меча гирьками или самой цепью. Из Масаки Рю эволюционировало несколько других школ, чьи технические приемы, как и само оружие, подверглись нескольким модификациям, затронувшим в основном длину цепи, ее толщину, размер и форму гирек и, наконец, способы использования оружия.
Сам по себе серп (кама) был достаточно эффективным оружием, которое широко использовалось, в основном крестьянами, в самых разнообразных формах – вариации обычно отражались на длине рукоятки. Так, например, кама-яри имел складное лезвие, убиравшееся внутрь рукоятки, и металлическое кольцо, которое скользило вдоль рукоятки и использовалось для того, чтобы прочно зафиксировать лезвие в открытом или закрытом положении. Стоун упоминает также разновидность кама-яри большего размера, называвшуюся о-кама-яри.
Изобретение двух весьма специфических видов оружия ближнего боя также приписывают сражающимся крестьянам феодальной Японии, поскольку оба они функционально связаны с выращиванием, обмолотом и шлифовкой риса. Это тонфа и нунтяку, инструменты, которым современные школы боевых искусств (особенно карате) совсем недавно вернули популярность, включив их в свои тренировочные методы. Первый, как показано на рисунке, состоит из куска дерева прямоугольного сечения, с ручкой, выступающей с одной стороны, возле самого конца. С помощью этого невинного с виду инструмента, способного вращаться с поразительной скоростью, можно блокировать или отразить удар, а затем вернуть его сторицей. Второй состоит из двух кусков дерева, соединенных между собой кожаными ремнями, сплетенным конским волосом или даже цепью. При вращении деревяшки издают щелкающие звуки, способные нарушить смертоносную концентрацию фехтовальщика; деревянные части можно использовать для нанесения оглушающих ударов; их гибкое соединение позволяет захватывать отдельные части тела или проводить удушающие приемы.
Кама
Топор и палица также были известным оружием, в ранние периоды японской истории они достаточно часто использовались в бою, хотя не были в чести у буси. Каменные топоры (райфу) хранятся во многих музеях, где также можно увидеть разнообразные железные и стальные топоры, такие как фуэцу, маса-кари (боевой топор) и т. д., многие из которых превосходной тонкой работы и отличаются великолепным качеством закалки. Особенно сильное впечатление производит секира (оно), имеющая «очень большое, круто изогнутое лезвие с выступающим напротив фигурным бойком. К этому оружию прилагались ножны, закрывавшие только острую часть лезвия. Его общая длина составляла шесть футов» (Stone, 475). Почти единодушно эти топоры связывают с «воинственными монахами» (ямабуси), которые, как отмечалось в части I, занимают важное положение в любом исследовании эволюции будзюцу. Эти бесстрашные бойцы и в самом деле владели подобным оружием с необычайным мастерством, в чем имели возможность убедиться многие застигнутые врасплох буси. Ямабуси применяли секиру в гуще битвы, вращая ею вокруг себя на разной высоте, либо в индивидуальных поединках, используя длинное древко в соответствии с техническими правилами, применимыми к нагинатадзюцу и дзёдо.
Ни одна коллекция японского оружия не будет полной без экземпляров выдувных трубок, этого древнего предшественника пневматических винтовок, которым многие туземцы, от Южной Америки до Борнео, Суматры и Таиланда, умели пользоваться с высокой степенью смертоносной эффективности. Такое оружие, в самых различных формах, существовало и в феодальной Японии. Достаточно распространенной разновидностью была длинная выдувная трубка, которую можно было использовать в качестве посоха. Наемные убийцы предпочитали использовать короткие выдувные трубки, поскольку их было легко спрятать. Особого упоминания также заслуживает мэцубуси или ганцубуси, своеобразный распылитель перца, который «раньше носили японские полицейские, чтобы выдувать им перец или пыль в глаза человека, перед тем как его арестовать… Это была деревянная или медная коробочка с широким мундштуком, с одной стороны, и отверстием или трубкой – с другой, через которое выдували перец» (Stone, 499).
Как мы говорили в части I, представители всех социальных слоев использовали в качестве оружия курительные трубки самых разных видов. В феодальной Японии типичная курительная трубка (кисэру) состояла из чашки (ганкубу, гамкуби), черенка (рао) и мундштука (суикоти, суикути). Ей сопутствовали кисет из кожи или ткани (табакоирэ) либо твердая табакерка (тонкоцу), а для защиты трубки при переноске использовался специальный чехол (кисэру-дзуцу), часто богато украшенный. Мужская трубка обычно имела длину от шести до восьми дюймов, в то время как длина женских могла варьироваться от одного до двух футов. Однако в XVI и XVII веках многие трубки стали делать из металла, и их длина могла составлять от трех до четырех футов. Несколько правительственных указов свидетельствуют о том, что такие трубки использовались в уличных драках, вероятно, в соответствии с техническими правилами кэндзюцу и других схожих боевых искусств и методов. На самом деле некоторые трубки даже снабжались гардами (цуба), такими же, как у мечей.
И наконец, среди самых невинных на первый взгляд предметов личного одеяния, которые (как и веер, использовавшийся в феодальной Японии) могли превращаться в оружие ближнего боя в руках священников или монахов, Глак упоминает вадзра – санскритский символ буддийского учения, выражающий идею грома (Stone, 652). Он имел зубцы с обоих концов, количество которых варьировалось от одного (токко, даккосо) до трех (санкосо, санко) или пяти (гокосо, гоко). Часто использовавшийся в качестве рукоятки церемониальных мечей, он стал представительным элементом буддийских церемоний. Отлитый из бронзы или стали, он мог применяться для того, чтобы блокировать смертоносную траекторию острого лезвия, сломать его или нанести парализующий удар по жизненно важным органам противника в соответствии с техникой и стратегией кэндзюцу и тэссэндзюцу.
Типы вадзра
Ниндзюцу
Появление ниндзюцу принято связывать (как и большинство восточных боевых искусств) с китайскими источниками. Многие авторы в этой связи часто упоминают интересный раздел, посвященный методам шпионажа, из древнего трактата «Искусство войны» знаменитого древнекитайского стратега Сунь-цзы. Не существует единственного английского слова, которое можно было бы использовать для точного описания этого искусства или науки, а также тех, кто им занимался, знаменитых ниндзя. Одним из вариантов перевода ниндзюцу является «искусство скрытности», и этот термин широко используется в доктрине будзюцу. Однако это определение затрагивает лишь одну из многих характерных особенностей искусства ниндзюцу – утаивание или создание и поддержание ауры таинственности. Функции ниндзя можно описать в общих чертах как проникновение во враждебное окружение, совершение различных актов саботажа или убийства и возвращение после успешного завершения миссии.
Скрытое проникновение во вражеские замки и укрепления положило начало развитию отдельной специализации будзюцу, известной как тори-но-дзюцу, в то время как переход через линию вражеских войск в период открытых боевых действий или военной тревоги стали называть тикаири-но-дзюцу. Диапазон действий, которые совершали ниндзя после успешного завершения проникновения, варьировался в зависимости от военной или стратегической обстановки. Мы можем разделить эти действия или акции на три основные категории: сбор информации посредством шпионажа и все, что с этим связано; убийства, диверсии, ослабление вражеской обороны; действия на поле боя, включая боевые операции почти в любой форме, варьировавшиеся от открытого столкновения до засады (как на беззащитную жертву, так и на правителя, следующего в сопровождении многочисленной охраны).
Ниндзюцу, искусство скрытности
Таким образом, ниндзя выполняли роль наемников, которые предлагали себя в качестве шпионов наемных убийц, диверсантов и террористов большим и маленьким правителям японской феодальной эпохи. Когда возникала необходимость выполнить какую-то «неприглядную» задачу, связанный честью воин (который в соответствии с правилами своей профессии должен был вступить с врагом в открытый поединок), при наличии достаточных средств всегда имел возможность переложить ее на других. Большие организации или гильдии ниндзя предлагали свои услуги тому, кто был готов за них заплатить.
В качестве шпионов ниндзя впервые появились на исторической сцене вместе с работодателем королевской крови принцем-регентом Сётоку-тайси (574–622). Их часто нанимали воинственные монахи из горных храмов, бесстрашные ямабуси, которые в конце Хэйанского периода сражались против императорских войск, а также набирающего силу воинского сословия. Сильные гильдии ниндзя прочно укоренились в Киото (где они практически правили по ночам), и их школы быстро размножались, так что в течение Камакурского периода насчитывалось по меньшей мере двадцать пять крупных центров подготовки ниндзя, большинство из которых были расположены в провинциях Ига и Kara. Различные военные лидеры, желавшие установить в стране контроль центрального правительства, не раз пытались уменьшить концентрацию этих опасных бойцов. Так, например, Ода Нобунага направил против Сандаю в Уэно 46-тысячное войско и в результате уничтожил более четырех тысяч ниндзя. Судя по всему, последнее широкомасштабное использование этих бойцов состоялось при подавлении восстания в Симабара (1637) против сорока тысяч христиан, поднявших бунт на острове Кюсю.
С приходом к власти Токугава и укреплением их полицейского государства почти все общественные классы стали нанимать меньшие по размеру группы ниндзя, используя их против представителей другого класса, или даже в пределах одной социальной группы отдельные индивидуумы устраняли с их помощью своих соперников. Ниндзя также использовались в шпионской сети, созданной сёгуном для контроля над императорским двором и могущественными провинциальными правителями. Так, например, ниндзя провинции Kara имели репутацию тайных агентов Токугава; и, как говорят, «мобильные» отряды ниндзя сражались с группами воинов в локальных конфликтах, либо чтобы подавить попытки бунта, либо чтобы расширить собственный территориальный контроль. Отдельные правители и могущественные представители других классов, например богатые торговцы, тоже нанимали ниндзя, которые оставили за собой непрерывный список более пятисот лет интриг, волнений, убийств и других сопутствующих форм беспорядка.
Семьи ниндзя представляли собой тесно сплоченные, замкнутые коллективы, интегрированные в более крупные группы (в соответствии с древней клановой структурой). У них были свои лидеры (дионин), которые составляли планы, заключали союзы, подписывали контракты и т. д., а также младшие начальники (гэнин) и простые агенты, беспрекословно исполнявшие все приказания. Эти группы формировали крупные гильдии, со своими территориями и специфическими обязанностями – и то и другое ревностно охранялось. Посторонний человек практически не имел возможности присоединиться к такой группе и стать ниндзя; обычно для этого нужно было родиться в семье профессионалов. Искусства, технические приемы, оружие каждой семьи, каждой группы хранились под строгим секретом и передавались только от отца к сыну, и даже тогда с крайней осмотрительностью. Раскрытие секретов ниндзюцу посторонним людям означало смерть от рук ниндзя из той же группы. Пленение также обычно влекло за собою смерть либо от своей руки, либо от рук другого ниндзя, который оставлял после себя для допроса только холодный труп.
Таким образом, книги и документы (торимаки), связанные с традициями, искусствами, техническими приемами ниндзюцу, считались тайными семейными сокровищами, которые каждое поколение должно оберегать и передавать следующему. Они содержали инструкции, касающиеся той боевой техники, которую ниндзя должен был изучить и освоить на самом высоком уровне мастерства (включая технические приемы таких традиционных боевых искусств, как стрельба из лука, фехтование на копьях и мечах). В свою очередь, ниндзя умело адаптировали эти искусства, приспосабливая их для своих дьявольских целей. Например, вместо длинного боевого лука они использовали короткий разборный и также изобрели складное телескопическое копье, производившее шокирующее воздействие, когда оно внезапно вытягивалось в полную длину.
Члены Кюсин Рю, одной из школ ниндзюцу, прославились благодаря своим нетрадиционным методам боевого применения копья (бисэто). Кроме того, они использовали мечи и другие схожие клинки, установленные на концах различных складных шестов, к которым также прикреплялись цепи для быстрого возвращения оружия после броска; часто лезвия выстреливали под действием скрытой пружины или их просто бросали рукой в соответствии с техникой сюрикэндзюцу. Ниндзя также прекрасно владели техникой иайдзюцу, которая позволяла им выхватывать мечи и кинжалы с молниеносной быстротой. Фудо Рю, еще одна школа ниндзюцу феодальной Японии, считалась самой передовой в развитии этого конкретного вида виртуозного обращения с клинками.
Сакэн
Однако ниндзя располагали также полным набором специализированного оружия, приспособленного для их конкретных целей, каждое из которых имело свой собственный, тщательно проработанный метод использования. Выдувные трубки, веревки с ножами и крючками, удавки, различные шипы (тоники), бронзовые кастеты (суко), широкий ассортимент маленьких лезвий для метания (сюрикэн), включая кинжалы, дротики, звездообразные диски и т. д., составляли их арсенал. Сюрикэн, или «иглы», обычно носили на специальном ремешке, в связке по пять штук, и ниндзя могли метать эти смертоносные снаряды в быстрой последовательности, из любого положения, при любом освещении и с разной дистанции. Методы метания сюрикэн были сгруппированы и приобрели статус самостоятельного искусства (сюрикэндзюцу). Даже члены воинского сословия изучали его технику, чтобы использовать свои короткие мечи (вакидзаси), кинжалы (танто) и ножи (такие как ко-гатана и кодзука) с большей точностью и эффективностью на длинной дистанции. Сюрикэн также могли иметь форму звездообразного диска с многочисленными острыми лучами, отходящими от сплошного центра. Эти острые звездочки, которые иногда называли сакэн, ниндзя бросали резким движением кисти, и, быстро вращаясь, они летели по направлению к цели, часто ничего не подозревающей до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Особенно знаменитыми были цепочки или шнуры с вращающейся гирькой на одном конце и обоюдоострым лезвием на другом (кётэцу-согэ), которыми ниндзя умели пользоваться с безжалостной точностью. В их арсенале был и бамбуковый посох, выглядевший совершенно невинно в руках вроде бы невооруженного путника, – посох, однако, с одного конца скрывал цепь с гирькой, а с другого был утяжелен свинцом.
Способность ниндзя проникать во вражеские укрепления (дома, замки, военные лагеря, отдельные комнаты и т. д.) была основана на его знании практической психологии, а также владении впечатляющим набором специального инвентаря (веревки с крючьями, веревочные лестницы, специальные башмаки, ручные шипы и т. д.), часть которого он мог использовать и в качестве оружия. Кроме того, он обычно брал с собою дыхательные трубки и надувные мехи, позволявшие ему долгое время оставаться под водой и со сравнительной легкостью пересекать рвы замков, озера или болота. Будучи искусным химиком (ёгэн), ниндзя часто использовал отравленные дротики, брызгающие кислотою трубки, ослепляющие гранаты, дымовые шашки и т. д., умело адаптируя для своих конкретных нужд древнекитайские достижения в химии и в изготовлении взрывчатых веществ. После появления в Японии португальцев он добавил к своему арсеналу и огнестрельное оружие. Все эти приспособления в дополнение к острым колючкам, которые он разбрасывал за собой, прикрывая свое отступление, помогали ему избежать пленения, замедляя, ослепляя, убивая, калеча или просто пугая преследователей.
Среди всех невооруженных методов единоборств, которыми он владел, доминировала дзюдзюцу в его самой утилитарной и прикладной форме. Однако школы ниндзюцу специализировались и на особых методах применения насилия, подобные которым редко можно встретить где-то еще. К примеру, ниндзя из Гокку Рю были экспертами в нанесении смертоносных ударов пальцами рук по жизненно важным органам человеческого тела. Этот метод стал известен как юбизюцу. Ученики Кото Рю отличались особой ловкостью в ломании костей (коппо).
Ниндзя в действии
Из всего вышесказанного становится очевидным, что ниндзя был необычайно опасным врагом, хорошо обученным и готовым справляться эффективно и безжалостно с любыми ситуациями, возникавшими в вооруженном и невооруженном бою. Его контроль над собственным телом и диапазон физических возможностей часто были просто поразительными. Кроме навыков в различных искусствах, упомянутых выше, он также умел лазать по отвесным стенам и скалам (с помощью специального инвентаря), контролировать свое дыхание под водой и замедлять сердцебиение под пристальным взглядом врага, прыгать с большой высоты (стен и т. д.), освобождаться от веревок и цепей, проходить или пробегать большие расстояния, сохранять полную неподвижность на протяжении нескольких часов (даже дней, как утверждают некоторые авторы), сливаться с тенями, деревьями, статуями и т. д., а также изображать людей из любого класса, что позволяло им передвигаться почти свободно даже в областях, находившихся под строгим наблюдением. В данном контексте можно предположить, что его знание и владение практической психологией, как уже отмечалось ранее, находились на весьма высоком уровне, и они также включали ловкость рук и гипноз (сайминдзюцу) – навыки, которые могли послужить основой для ряда самых поразительных подвигов ниндзя.