– Всё, давайте наверх, – нерешительно предложила она, но сама осталась стоять на месте.
– Я пойду первым, – вызвался Саня.
– Эй, малой, двинь тело, – гаркнул Эдик. – Старших надо пропускать.
– Кто ещё старше? – Саня попытался возразить, но Агафонов так на него глянул, что желание продолжать пропало.
– Губу подбери! Гоу в дырку.
Громила толкнул дверь, она с грохотом свалилась, и Эдик протиснулся в узкий проход.
Гуськом потянулись остальные любопытствующие. Снаружи остались только Антонина Игоревна с Эмилей и Соней. Пачкаться на чердаке желания у них не возникло. Кто ж знал, что там ребят ждёт самое интересное.
– Вау!
Митька Дутов обалдел от увиденного. А Миша Донской скептически оглядел пыльное пространство и спросил:
– Это и есть третий этаж?
– А кто ж его знает? – буркнул психолог и принялся рыскать в наследии прошлого. – Но то, что здесь интересно, – это факт.
– Соглашусь, – кивнул интеллигентный Миша и присел рядом с комодом, уже не заботясь об одежде: на его чёрных шортах и толстовке красовались паутинные узоры. В сумраке он был похож на тень ниндзя: тёмная одежда, тёмные волосы и глаза…
Группа разбрелась по периметру, каждого манило своё: Саньку – какие-то фотки, Эдика – патефон, Матвея – книги. Митьку и Таю интересовало всё. Остальные не определились, они просто ходили и глазели. А поглазеть было на что: тут и старинные короба, и музыкальные инструменты, и груды книг – раздолье для тех, кому предстоит писать доклад.
Татьяна Илларионовна поднялась последней. Тяжело дыша, она остановилась возле входа. Здесь маленькая Таня не была. Да и никто из ребят не был. На люке раньше всегда висел амбарный замок.
Неужели это и есть пресловутый третий этаж? Или она всё-таки ошиблась, и на плане значится другое здание? Тогда почему он лежал у Летинны? Летинной они называли математичку, которая по совместительству вела и черчение. Прозвище возникло от сокращения имени и отчества: Елена Валентиновна – Летинна. Так проще.
«Интересно, а как меня окрестили дети? Понятно же, что есть какая-то подпольная кличка», – мысленно усмехнулась Губач, а вслух спросила:
– Ребят, а как вы меня называете между собой? Ребята стихли, перестали галдеть и шуршать. Кто ж захочет признаваться? Да и почему она вообще об этом спрашивает?
– Да ладно, мы тут уже все свои, – хмыкнула классная. – Я столько рассказала про себя, что имею право на встречную откровенность. Тая, может, ты просветишь?
Тая помедлила, а потом решилась: была не была! – Ничего оригинального, – пробормотала она. – Фамилия без последней буквы.
– Я так и думала. Спасибо за откровенность.
Татьяна Илларионовна улыбнулась и приобняла девочку. Ребята удивлённо глазели на непривычную сцену. Чтоб Губа кого-то обнимала?! Чудеса…
Классная подмигнула подопечным и прошла к чердачному окну. Пусть ребята расслабятся, она не будет мешать.
Эдик где-то откопал винил, наугад вытянул пластинку и завёл патефон. По чердаку раскатилось скрипящее эхо.
– Всё запылилось! – возмутился Агафонов и протёр сначала пластинку, потом иглу.
Звук не стал идеальным, но песня покатилась по наследию прошлого внятными словами: «Валенки, валенки, эх, да не подшиты стареньки…»
Агафонов подбоченился, топнул правой, потом левой ногой. Поднялось серое облако, и он зачихал.
– Пчхи! А как хорошо начиналось, пчхи! – рассмеялся он. – А мне определённо здесь нравится.
Илья Андреевич довольно хмыкнул: лёд тронулся, господа присяжные заседатели.
Ребята продолжили копаться в прошлом, песня скрипела и сопровождала их поиски. Как ни крути, а под музыку веселей.
– Идите скорее сюда! – крикнула Тая. – Тут что-то странное.
Тая выудила из груды бумаг потрёпанную зелёную тетрадь. Из неё выскользнул листок в жёлтых разводах.
– «Капитан Ларский расстегнул кобуру. Ещё мгновение – и он выдернет револьвер», – прочитала Тая.
– Где-то я уже это слышал, – заморгал Митька. – А в тетради что?
– «Ларский сидел в засаде битый час. Батон не показывался», – прочитала Славина.
– Так это ведь Дойль. Точнее его роман! Дай! – Тёмка вырвал тетрадку из рук Таи.
– Фёдор Крашенин, – прочитал Артём. – Не понял…
Илья Андреевич нервно сглотнул: вот это удача!
– Это настоящее имя Артура Дойля. Помните, я вам рассказывал?
– Точно! Получается, мы нашли подтверждение, что он здесь учился? – у Таи затряслись руки от волнения.
– Получается, так.
– А зачем нам всё это? – Агафонов, несмотря на появившийся интерес к винилу, никак не желал признавать значимость находки.
– Память – это наш фундамент, – улыбаясь, проговорила Татьяна Илларионовна. – Берегите прошлое, берегите фундамент, чтобы он не осыпался.
– Фундамент чего? Что осыплется-то? – хохотнул Эдик и завертелся вокруг себя, демонстрируя, что ничего не сыпется.
– Фундамент настоящего, Эдик. Оно и может обвалиться, если не беречь прошлое. Вот смотри, ты увидел дедушку на фото и загрустил, так?
Агафонов остановился и хмуро кивнул.
– А почему? Может, что-то не сберегли? Ты ведь ездил к нему раньше, вы вместе ночью выходили на реку в лодке. Ты ведь любишь рыбалку?
Тот снова кивнул. Никто не знал, что Эдик до дрожи в руках любил удочку; что мог сидеть на рассвете, укутавшись в бушлат, посреди реки и, затаив дыхание, смотреть, как солнечный диск выбегает из устья. Да разве кто-то знает, что солнце именно выбегает, а не ползёт, как улитка? Оно никогда не думает долго и не сомневается.
– Эдик, – окликнула его Татьяна Илларионовна, – дедушка ждёт тебя очень. Я вчера его видела.
Эдик не ответил, но в глазах читалась благодарность. Обида на дедушку? Какая глупость…
Да, лёд тронулся. Не так хотел Илья Андреевич, не хотел он моралей и нотаций. Ну кому они нужны? Кто их любит? Никто. Но как-то потекла первая беседа, вторая, Татьяна Илларионовна ударилась в воспоминания, вопросы всплыли сами собой, споры. И вышло, как вышло. Главное, эффект есть.
– Какая вы, Татьяна Илларионовна, хитрая, – сощурился Митька, – всё капаете и капаете на мозг, он аж закипает.
– Ага, – согласилась Настя и улыбнулась, – закипает, и мысли варятся. Я вообще здесь многое поняла.
– Что ты поняла? – встрепенулся Илья.
– Нам надо чаще разговаривать. Тогда меньше будет ссор и обид.
Ребята взглянули на одноклассницу и задумались. Наверное, так. Ведь что они знают друг о друге? Ничего. Они лайкают фотки, комментят посты, репостят котиков. И? И ничего толком не знают. Телефон правит общением, информацией, эмоциями.
Миша Донской растерянно поднял глаза. Что происходит? Кто это вообще говорит в его голове? У него не было таких мыслей. Мальчик поправил увесистые наушники, болтающиеся на шее, будто вытряхивая голоса.
– Теперь есть, – словно ответил Илья Андреевич на вопрос Миши. – Теперь есть повод поговорить.
– Вот, – Санька, смущённый ситуацией, показал кипу старых фотографий, на которых угадывались псы разных пород. – Нашёл. Это очень дорогие открытки и фотографии. Я теперь антиквар, – Саня закусил губу от волнения и радости.
– Обалдеть, – восхитился Митька и придвинулся ближе. Есть повод пообщаться.
Глава 9Тайна фикуса
Спустившись с чердака, Губач направилась прямиком к кабинету химии. Дверь в кабинет была заперта. Казалось, что она удерживает какую-то тайну. Антонина Игоревна выудила из кармана те самые ключи без ржавчины и подала Илье.
Замок даже не скрипнул, явно был смазан. Дверь легко открылась. Похоже, здесь водяной не появлялся: запаха сырости не ощущалось. Зато спиртовые пары витали в достатке. На полу валялось несколько разбитых колбочек, видимо, из них спирт и вытек. И вытек совсем недавно…
– Это странно, – пробубнил Миша. – Тут что, кто-то был?
И следом все ребята загалдели:
– Точно кто-то был, причём сегодня.
– А это уже не смешно.
– Нашли чего пугаться. Кто-то из местных облюбовал кабинет, ходят потусить. Здесь не сыро, вот и всё.
– Логично, – пробормотал Мишка. – Только почему ключи лежали в учительской? Правильнее было бы их забрать себе.
Ребята съёжились. И то верно. Эмиля, озираясь, подошла к шкафу с пробирками, их ещё оставалось достаточно. Ничего страшного она не увидела, но заинтересовалась заспиртованным паучком, протянула руку…
– Стой! – заверещала Соня.
Ребята с перепугу шарахнулись к двери и чуть не посшибали друг друга.
– Ты чего орёшь?
– А вдруг он ядовитый?!
– Дурная! С ума чуть не свела! – Эмиля так зыркнула на неё, что холодок по спине пошёл. – Сейчас возьму и заберу домой этого тарантула!
Знобина схватила пробирку и сунула в карман. Скорчив мину и высунув язык, она хотела выскочить из кабинета, но вдруг как завопит:
– А-а-а! Паук! Он ожил! Снимите с меня это пальто.
Она принялась лихорадочно стягивать тренч, топая и вереща. Соня попыталась помочь, но только получила оплеуху.
Ребята в оцепенении стояли рядом, не в силах двинуться с места. Лишь Татьяна Илларионовна вздохнула и встряхнула её за плечи:
– Успокойся! Дай пальто.
Она аккуратно расстелила его на парте, выдернула стебель засохшего фикуса и пошарила им в кармане – никто не выполз. Пошарила тщательнее. Заспиртованный паук выкатился на подол.
– Живой? – пробормотал Миша.
– Нет, конечно. Просто пробирка лопнула, смотрите, карман сырой.
– Сжимать не надо было! – вякнул было Эдик, но тут раздались хлопки. Ещё несколько пробирок лопнуло, спирт заструился на пол, а лягушки и жуки остались на стекле.
– И что это было? – Артём нервно сглотнул. – Что с чем в резонанс вошло? Знобина с пробирками? Да ты опасный человек, Эмка.
– Печеньки есть у кого-нибудь? И молоко, – оскалился Эдик.
Тая шикнула:
– Проголодался?
– А это не мне, я не люблю молоко. Домовой любит.
– Не смешно.
Компания затихла. Что-то в этой школе явно происходило. И это что-то совершенно не укладывалось в привычное представление об окружающем. Если бы сейчас принесли уловитель мысли, то все услышали бы роившиеся в головах фразы: