Однажды ночью, когда охранник втолкнул её назад в камеру и она увидела их троих, сгрудившихся вместе, в её голову закралась коварная мысль. Нина подсела к ним и наклонилась к Алие, а та увернулась и подвинулась к Маттиасу. Земля была жёсткой и сырой, и Нина замёрзла.
Дело казалось безнадёжным. Нине было безразлично, что случится с остальными – лишь бы самой согреться, получить чистую сухую одежду и выбраться из тюрьмы.
«Что, если подкупить их едой? – думала она. – Скажу: ешьте сколько хотите и расскажите мне о себе. Нет, лучше выделять по одной изюминке, по одному орешку с каждым вопросом: кто такой Са…? Откуда у вас удостоверения? Кого ещё нужно было арестовать вместе с вами?»
Ничего подобного она не сказала. Просто продолжала красть еду, которую не могла ни съесть, ни отдать, ни как-то использовать.
Казалось, что она живёт здесь вечно и останется навсегда.
И впереди не было никакого просвета, только бесконечные ночи в сырости, в грязной одежде, на твёрдом каменном полу, а ещё дни, когда она старалась услышать шёпот детей, редкие вызовы на допрос к ненавистному оравшему на неё следователю, еда, которую она не могла есть, а только воровала.
И вот однажды всё оборвалось.
– У тебя двадцать четыре часа, – гаркнул на неё ненавистный человек. – Вот так.
Нина уставилась на него, стараясь понять. Она практически забыла, что двадцать четыре часа – это сутки, что в мире существуют цифры и отсчитываемые часы.
– Вы хотите сказать… – начала она, больше озадаченная, чем испуганная.
– Если ты мне не сообщишь того, что я хочу знать, к… – он взглянул на часы. – Завтра к десяти вечера, тебя казнят. И тебя, и троих экснетов.
Нина ждала, что её охватит ужас, но она оцепенела. А потом её сбили с толку. В дверь постучал Мак, охранник. Ненавистный человек ему открыл, и Мак, спотыкаясь, вошёл и привалился к столу. Нина увидела, что он сжимает в руках кольцо с ключами, которыми открывал и закрывал её камеру. Его длинные руки громко стукнули по столешнице. Потом пальцы разжались, ключи покатились через стол и упали на пол.
– Отра… – задыхался он. – Отравили…
Следователь вскочил и схватил телефон, с невероятной скоростью набирая номер.
– «Скорую» в Главное управление демографической полиции немедленно! – приказал он. – Охранник отравлен.
Он выволок Мака в коридор, ноги охранника подскакивали на полу.
– Мак, держитесь! – пробормотал ненавистный человек. – Помощь идёт.
– М-м-м, – простонал Мак.
Про Нину оба, похоже, забыли. Она опустила голову и увидела на полу связку ключей, как раз слева от стула. Все ключи торчали под странными углами. Нина наклонилась медленно, небрежно, словно за арахисовой скорлупкой, ничем больше, и подняла связку.
13
Нина надела кольцо с ключами на запястье левой руки и протолкнула его выше по руке, выше, выше, пока оно не стало держаться само. Ключи кололи её бородками в руку, но это было даже приятно. Она ожила.
У меня есть ключи.
У меня есть еда.
У меня есть двадцать четыре часа.
Нужен план.
Ненавистный человек вернулся в комнату. Нина понятия не имела, сколько времени он отсутствовал. Может, она тут сидела часами и проталкивала ключи под рукав.
– Даже не верится! – мужчина кипел от злости. – Мак… теперь за ним есть кому присмотреть. Я сам отведу тебя в камеру. Пошли! Мне нужно вернуться сюда как можно скорее…
Нина встала, чувствуя вес мешка с едой, привязанного вокруг талии, и укол каждого ключа на руке. Медленно и осторожно обойдя кругом стол, она подошла к следователю. Он схватил её за руку, к счастью за правую, и потащил за собой.
– Куда катится этот мир? – пробормотал он, подходя к выходу из роскошного коридора к остальной тюрьме.
Нина затаила дыхание. Сейчас поймёт, что ему нужны ключи Мака?
Нет… Он вытащил из кармана пиджака свои ключи и вставил в замок, повернул ключ, болтая без умолку:
– Мак – порядочный честный человек, у него дети… не знаю, почему…
Они подошли к другой двери. Мужчина открыл и эту дверь, почти не останавливаясь.
Они спустились по лестнице, открыли ещё одну дверь… Следователь поторапливал Нину всю дорогу. Наконец она отважилась снова дышать, и тут они подошли к её камере.
Ненавистный человек остановился, глядя на связку ключей.
– Ну как вам такое?! – проворчал он. – А этого ключа у меня нет. Придётся тащиться за ним назад.
Он оглянулся на дверь, через которую они только что вошли. На его лице так ясно читалось отвращение и нетерпение, что Нина вполне могла представить, о чём он думает:
«А теперь придётся тащиться наверх самому, да ещё волочить за собой эту несносную девицу, потом снова спускаться сюда в эту грязь». Да, именно так он наверняка думал. Даже с отвращением поднял ногу, разглядывая грязь на подошве лакированной туфли. «И как мне надоела эта бестолковая девчонка. Там ведь ещё ждёт бедняга Мак…»
– Ну вот что, – сказал ненавистный человек. – Не буду я сажать тебя в камеру. Оставлю здесь в коридоре. В этом крыле все равно сейчас никого нет, а ту дверь я запру накрепко…
Он говорил так, будто Нина, а не он беспокоится о том, что её не заперли в камере.
– В восемь утра охранник обходит камеры и посадит тебя на место.
Он уже убегал обратно через другую дверь.
– Ничего не поделаешь, – пробормотал он и хлопнул дверью перед лицом Нины
Нина подошла к массивной металлической двери и положила палец в замочную скважину. Один из ключей на связке Мака явно подходил к этому замку. Она была уверена на все сто процентов. Если бы ненавистный человек посадил её в камеру, от ключей не было бы никакого толку: тюремную камеру изнутри не отопрёшь.
Сейчас у неё были ключи от всех дверей между её камерой и комнатой следователя, окна которой выходили наружу.
У неё были ключи и еда… можно бежать.
14
Нина вслепую тыкала ключами в замочную скважину, подбирая подходящий. В нескольких шагах от неё коридор освещала лишь тусклая грязная лампочка, и трудно было разобраться, какие ключи она уже опробовала, а какие ещё нет. Примеривая ключи к скважине, она с трудом держала остальные так, чтобы они не стучали по металлической двери. Почему-то она была уверена, что нужно работать тихо. Но почему? Ненавистный следователь уже наверняка был наверху, суетился над отравленным Маком. И он сказал, что других заключённых тут нет, кроме Перси, Маттиаса и Алии.
Перси, Маттиас и Алия…
Как ни странно, о них Нина не вспомнила ни разу, даже когда её пальцы коснулись кольца с ключами. Она совсем забыла об их существовании. В голове были только ключи, замочные скважины, её жизнь.
Перси, Маттиас и Алия…
Задумавшись о них, она уронила связку. Ключи звонко стукнулись о каменный пол и прокатились чуть дальше. Звук гремел у неё в ушах, будто тысяча ключей упала на тысячу полов. Нине даже захотелось, чтобы кто-нибудь из детей – Перси, Маттиас или Алия – постучал в дверь камеры и закричал: «Эй! Что там такое?»
И тогда Нине пришлось бы с ними заговорить, заглянуть им в глаза, решая, а не позвать ли их с собой. Однако в дверь никто не постучал, никто ничего не крикнул. А с какой стати от них этого ожидать? Даже если сквозь тяжелую деревянную дверь они и услышали звяканье ключей, то наверняка подумали, что это охранник лишний раз делает обход. Слышали они шум или нет, всё равно будут прятаться в своём уголке камеры. В тюрьме глупо привлекать к себе внимание.
В тюрьме было бы глупо заботиться о ком-то, кроме себя.
Нина так и стояла, не наклоняясь за ключами. Пока.
С тех пор, как ненавистный следователь несколько дней назад сказал ей: «Дело вот в чём», она избегала принимать решения. Она лежала в грязи, спотыкаясь, шла за охранником, сидела с поникшей головой, пока ненавистный человек читал ей мораль. Но она не совершила ничего, что могло бы навредить Перси, Маттиасу и Алие. Правда, и помочь не помогла – устроилась точно посередине уравновешенных весов.
Но настала пора склонить чашу весов. Время выбора.
Убеги Нина сейчас без оглядки одна, и обречёт Перси, Маттиаса и Алию на верную смерть. Разве следователь не предупредил, что собирается их всех убить, если не получит нужной информации к десяти часам вечера? В глубине души Нина знала, что это «если» спасло бы только её. Останься Перси, Маттиас и Алия завтра в камере, их казнят.
«Но у меня не хватит на всех еды, – подумала Нина. – И четверым, добираясь до безопасного места, прятаться гораздо труднее, чем одному. И Алия такая маленькая. Может, не сумеет быстро идти, а мне уже сегодня нужно убраться как можно дальше от тюрьмы, прежде чем побег обнаружат. Так или иначе эти дети обречены на смерть. Только возьми я их с собой, и сама погибну тоже».
Нина подумала о предавшем её Джейсоне, о подругах, которые не двинулись с места, когда за ней пришла демографическая полиция. «Мне никто не помог!» Так ей хотелось закричать своему упрямому внутреннему «я», что отказывалось простенько поднять ключи и бежать. Но тогда она вспомнила о бабушке, тёте Ценке, тёте Листре и тёте Роде, четырёх старушках, которые могли бы позволить себе наслаждаться мелкими радостями на свои пенсии. А вместо этого продолжали тянуть лямку на бестолковых, тяжёлых работах, а в свободное время пеленали и нянчили маленького ребёнка. Нина думала о матери, женщине, с которой редко виделась: как та скрывала беременность, украдкой приходила в дом бабушки, когда могла, присылала денег. Избавься они от Нины с самого начала, всем было бы легче.
Но это было бы неправильно.
Нина вздохнула, выпуская затхлый тюремный воздух, которым дышала, потом наклонилась и подобрала с пола ключи. Она повернулась и подошла к другой двери, подбирая другой ключ. Как ни странно, подошёл первый же ключ. Тяжелая деревянная дверь со скрипом открылась.
– Алия? Перси? Маттиас? – позвала она. – Скорее. Уходим отсюда.