— Купил. Вернуть?
— Извращенка! — он шарахнулся от моей невинной иронии со священным ужасом.
Но не сильно шарахнулся, в следующую секунду навалившись на меня всем телом, прижавшись, просунув бедро между моих ног.
— Хитренькая, — выдохнул он, будоража касанием дыхания к щеке, к ушной раковине, которые вдруг стали очень чувствительными. — Не-е-ет, так легко ты не отделаешься.
Я чувствовала твердое, горячее тело — и нетерпение постепенно разгоралось внутри меня костром, выжигающим все лишнее. И сквозь это пьянящее марево я отчетливо подумала, что гросс Теккер ходит по краю. И если он сейчас предложит отработать или расплатиться — я его, пожалуй, пошлю.
Не хотелось бы, конечно.
Так что давай, Вив. Будь хорошим мальчиком.
Пока что он был исключительно хорошим мальчиком: прижимаясь, легонько потирался об меня бедрами, совершенно кошачьим движением терся щекой о мою щеку, шею, ключицу…
Прикусил мочку уха, и хрипловато шепнул:
— Ты обещала носить.
В голове шумело, в губах пульсировало желание целоваться, а тело ныло и требовало, чтобы гросс Теккер, наконец-то, взял его в руки.
— Я ношу.
— Покажи.
Вот зачем он выдает такие просьбы, когда я в джинсах и водолазке, и по техническим причинам не могу эротично задрать юбку или сексуально расстегнуть декольте?
Пока я злилась на гросс Теккера и сожалела об упущенных возможностях, кое-кто успел расстегнуть пуговицы на моих джинсах, и теперь медленно тянул вниз собачку молнии.
Зрачки у Вива расширились,дыхание сделалось прерывистым и вид был крайне наркоманский.
И этот человек называет извращенкой меня!
Фетишист.
Расстегнув джинсы, он потянул их вниз, и я прогнулась в спине, отстраняясь от стены, чтобы ему было удобнее. А Вив спустил джинсы до колен, и остановился. Плавно, неторопливо поднялся. Так близко ко мне — и в то же время не касаясь.
Водолазку снимать с меня он тоже не стал — задрал до подмышек.
Я хотела съязвить по этому поводу, но пересохший язык отказался повиноваться.
Ладно. Ладно! Не хотелось это признавать, но меня перло и таращило не меньше, чем гросс Теккера.
Темный, расфокусированный взгляд ненадолго поднялся на мое лицо, и снова опустился вниз.
И гросс Теккер протянул:
— Море-е-ель… Ты почему такая врушка, Морель?
В смысле “врушка”? Я “врушка”? Ну, нашел же он время для таких отвлеченных вопросов! А можно это как-нибудь в другой раз выяснить? Сейчас, как бы, есть более актуальные занятия…
— Нет, ты объясни мне, — упорствовал Вив, игнорируя мое недовольство. — Ты почему без чулок?
— Оставляю это право тебе — носить чулки под джинсами, — проворчала я. — Подожди, сейчас принесу — наденешь.
Вив сгреб меня и притиснул к двери еще сильнее. Жарко распластался по мне всем здоровенным телом, скользя пальцами по внутренней поверхности бедра, вырисовывая круги и петли на границе с трусиками.
Подцепляя край ткани, проникая под него кончиками пальцев.
Зашептал в самое ухо, будоража дыханием нервные окончания так, что смысл слов терялся, не сразу пробиваясь к мозгу:
— Это что — неудобно?
Это? Удобно, очень удобно! Нет, на кровати было бы еще удобнее, но и так мне очень, очень нравится!
А, стоп. Он про другое.
— Не то чтобы неудобно, — я решила не быть покорной жертвой извращенца, а извращаться сама, и потянула теккеровскую футболку из-под пояса его джинсов. — Это, скорее, бессмысленный износ чулок. Все равно красиво не предъявишь. Ну, ты же все равно не полезешь под джинсы проверять, что на мне надето?
— Как это — “не полезу”?! — Искренне взнегодовал Вив, смерив взглядом мои спущенные до колен штаны.
Это что еще за бессмысленная жестокость — выяснять, почему я не надела чулки в тот момент, когда их все равно пора снимать? Не то, чтобы я разозлилась… но если бы у меня сейчас была возможность пнуть гросс Теккера — я бы пнула!
Ладно, я разозлилась.
Но побить этого придурка мне хотелось все же меньше, чем получить его же в свое полное удовольствие.
— Хо-ро-шо, — отчеканила я. — Будут тебе чулки! Я их надену. Вали из комнаты!
Вив расплылся в улыбке, чмокнул меня в нос, отодвинулся и… и вместо того, чтобы выйти, плюхнулся поперек кровати. Вид у него был расхристанный, самодовольный и просто — довольный.
Вконец охамел. Я сделала строгое лицо:
— Что в словах “вали из комнаты” тебе непонятно?
— Мне непонятно, почему меня лишают невинных маленьких радостей! Давай, Морель. Переодевайся!
Он развалился, всем своим видом давая понять, что мою кровать он в ближайшее время не покинет, и вообще, возможно, врос в нее на веки вечные.
Гад неприятный.
Я прикинула, что выгоднее: качнуть права и продавить все же свою точку зрения или?..
Хм…
— Ладно, оставайся. Но за тобой должок!
Вив ухмыльнулся:
— Не вопрос! Готов переодеться перед тобой в любое время!
Нет, кто-то довыделывается, что переодеваться будет точно в чулки.
Решив, что эта идея достаточно хороша, чтобы рассмотреть ее поближе, я окинула гросс Теккера надменным взглядом и открыла дверь одежного шкафа.
В принципе, если переодеваться за ней…
— Морель! Мы так не договаривались!
— Вот именно! Нужно тщательнее составлять договоренности!
— Нет, ну так не честно! Если ты немедленно не выйдешь — я аннулирую достигнутую договоренность! Никаких долгов!
— Пф-ф-ф!
— Ну, Кэсс.. Ну, пожалуйста!
Вот кто, кто научил этого подлеца так пользоваться голосом? А у бедных девушек потом в животе екает и пальцы на ногах поджимаются.
Пометавшись между “мне стыдно и неловко переодеваться на глазах у элитного самца гросс Теккера” и “я хочу иметь возможность переодеть его во что-то совершенно непристойное”, я вышла из-за дверцы.
Забавно, насколько беззащитной себя чувствуешь, когда снимаешь одежду под мужским взглядом. Как будто вместе с одеждой снимаешь с себя броню.
И странно, насколько приятно мне видеть, как тает выражение расслабленности и самодовольства на лице Вива, как весь он превращается в концентрированное, кристаллизованное внимание, и все это внимание направленно на меня. Сосредоточено на мне.
Он пожирает глазами скользящие по ногам вниз джинсы. Он облизывает взглядам полосу живота, которая растет, когда я тяну вверх водолазку.
И в этот момент, похоже, ему плевать, что я не умею делать это эротично. Выглядеть выигрышно. И, кажется, он вообще не замечает, что это всего лишь я — ни разу не идеал красоты, женственности или сексапильности. Потому что сейчас, под его взглядом, под его вниманием, под его неприкрытым желанием появляется ощущения, что — идеал.
Одежда пинком отправляется в сторону.
Чулки — нежнейший шелк, ажурный узор — слишком роскошны для того комплекта белья, что на мне, но когда еще мне представится случай их выгулять, может, и никогда, такое я под юбку точно не надену и на лекции не пойду, так что сейчас или никогда.
И, поставив ногу на стул, я тяну носочек, и выгибаю спину, и оттопыриваю попу — потому что я хочу, хочу быть красивой в его глазах! — и растягиваю чулок вверх, удивляясь, как чувственно ощущается его скольжение под пальцами, почему я никогда этого не замечала?
В голове гудит, и шумит, и взгляд Вива ощущается так же явственно, как тактильное прикосновение.
И когда он просит — “Повернись!”, я бросаю на него взгляд, и упиваюсь этим мгновением моей абсолютной власти.
И поворачиваюсь в Виву спиной, когда надеваю второй чулок.
Я почти закончила с чулками, когда сзади скрипнула кровать, а потом Вив оказался рядом. Грубая ткань джинсов прижалась к ягодицам, ощущаясь сквозь нежное кружево трусиков возбуждающе и будоражаще.
Я выпрямилась. Чувствуя, как в голове пустеет и легчает, я развернулась к нему лицом и прижалась всем телом, и оплела за шею руками, улыбаясь в потемневшие глаза с расширенными зрачками. И потерлась об него — в такт тягучей беззвучной мелодии, которая звучала в крови, билась в висках.
Боги, ну зачем, зачем он мне так нравится? Это же совершенно излишне!
Но и эти мысли — тоже излишни. Нравится — значит, нравится. Сейчас у меня есть то, что есть.
Вив подхватил мое танцевальное движение так легко, словно слышал зовущую музыку, звучащую в моей голове, и этот странный танец в тесноте моей комнаты словно сделал нас ближе друг другу — как будто упали все барьеры, исчезли границы.
Широкие ладони легли мне на шею, проскользили выше и обхватили лицо.
И поцелуй вышел тягуче-нежным, и сладким, и я пила этот поцелуй, ловила губами чужой язык, и ласкала его своим языком и сходила с ума, желая большего. Желая его всего.
И подхватив меня на руки, Вив отнес меня в кровать — что тут нести, два шага, но мое сердце колотилось, словно не два шага, а полмира, и дыхание сбивалось, и мы снова целовались — я снизу, Вив сверху, а между нами мое белье и его джинсы, и это так много, слишком много, всё, кроме нас с ним, здесь лишнее!
— Ты так много шутила про смазку, а я так и не купил, — пробормотал мне в губы Вив.
Смазка? Я сжала внутренние мышцы — ну… кажется, сегодня смазка и не нужна! Но если Вив хочет — то почему бы и нет?
— В тумбочке, в ящике.
Я говорила, и чувствовала губами его губы, и ерошила короткие волосы, наслаждаясь ощущениями, как они скользят под ладонями.
И то время, что понадобилось гросс Теккеру, чтобы найти смазку в ящике, показалось мне вечностью, потому что на это время он оторвался от меня.
И снова поцелуи.
И мне хотелось, хотелось так, что сознание плыло и восприятие расслаивалось
И Вив, стоящий на коленях мной, а мои ноги в чулках прижаты к груди.
Он отбрасывает в сторону мои трусики и выдавливает смазку из блестящего тюбика, и греет ее в ладонях.
Вот он наклоняется и касается кончиками пальцев моих половых губ. Пальцы в смазке легко скользят по коже, порождая волны предвкушения, бегущие по телу от этой точки. А потом пальцы раздвигают складки, и проникают внутрь. Чутко скользят и выходят, и снова погружаются, и снова выходят, и я стискиваю зубы, потому что мне хочется большего.