нницу полиции?..
Он покачал головой и поцокал языком.
Я старался не думать о том, как мне хочется по этой голове врезать.
Последние дни и так не добавляли мне хорошего настроения, особенно, после того, как выяснилось, что человек, которого я считал одним из своих ближайших друзей, оказался мало того, что убийцей, но еще и мерзким лицемером.
А тут еще и этот…
Бедная Кэсс. Как она с ним жила все эти годы?
— Мсье Морель, — Альмарик благополучно проигнорировал и насмешку, и высокомерный взгляд, и вранье, — нам известно, что Кассандра не участвовала в ваших криминальных мероприятиях после своего совершеннолетия. Вам известно, что Кассандра не участвовала в ваших криминальных мероприятиях после своего совершеннолетия. Но суду это надо доказывать, тратить на это время, ресурсы, голосовые связки. И несмотря на то, что мне было бы крайне любопытно посмотреть на то, как вы пытаетесь убедить присяжных в том, что артефакты, заряженные мадемуазель Морель действительно применялись в противоправных деяниях…
Я едва сдержал хрюкающий смех, вспомнив разговор в машине.
На самом деле, я понимал, что насчет “любопытно” шеф даже не иронизирует. Когда мы узнали, какой именно “сюрприз” Квентин Морель подготовил для Кассандры, нам всем пришлось признать, что в изобретательности этому муд… мужчине не откажешь.
У того перекупщика на рынке, с которым Кэсс водила давние торгово-выгодно-невыгодные отношения, дядя выкупил все, к чему прикасалась рука моей девушки, а потом вывалил все это богатство в качестве доказательств того, что Кэсс участвовала в его авантюрах.
— И еще интереснее мне, как вы будете доказывать, что мадемуазель Морель именно для этого их заряжала. Видят боги, я отдаю должное вашей фантазии и предприимчивости. Но время и деньги я все же ценю больше, чем театр одного известного исключительно в узких кругах актера…
Он выдержал паузу, благородно предоставляя мсье Морелю высказаться, если он того желает, но дядя Кэсс только раздул ноздри, и тогда Альмарик продолжил:
— А потому да, мы предлагаем вам сделку. Вы признаетесь, что возраст, память не та, все перепутали, и после совершеннолетия мадемуазель Морель вы не имели с ней никаких контактов до того самого момента как нашли ее для семейного воссоединения несколько месяцев назад. А я со своей стороны обещаю вам умеренный срок и комфортные условия заключения в самой надежной из возможных тюрем с добросовестными и неподкупными работниками.
Я уставился с любопытством на то, как ослу протягивают морковку.
“Осел” кривился, презрительно щурил глаза и планировал, судя по всему, нам предложить засунуть себе эту морковку в то место, которому мне тоже, наверное, надо подобрать соответствующий благозвучный синоним. Запишу это себе в домашнее задание начинающего адвоката…
— Меня и так посадят на комфортный срок, мсье как вас там, — бросил Морель. — А гарантии надежных работников можете засунуть себе…
Ну я же говорил!
Шеф, морковка не сработала, доставай кнут!
Настроение незаметно поднималось. Чувствовался азарт, удовольствие от наблюдения за противостоянием и желание в нем поучаствовать. Было острое желание разнести всю ложь мошенника по кирпичикам, натыкать мордой во все несостыковки в его пламенных речах…
Но именно поэтому, мне пока что было велено только наблюдать и подавать ручку.
Альмарик не разменивался на ерунду.
— Что ж, я понимаю, вы обижены на Кассандру, у вас с ней крайне запутанные семейные отношения, каждый совершил ошибки. И в виде жеста доброй воли, она готова пойти на все ради своего любимого дяди. Она попросила меня поднять все мои связи и использовать весь мой профессиональный опыт для того, чтобы добиться для вас условного срока и освобождения прямо в зале суда. С учетом признательных показаний и отсутствия заявивших себя пострадавших… не такая уж невыполнимая миссия. Я уверен, вы оцените ее широкий жест. Если вдруг вам нужно время, чтобы подумать, готовы ли вы принять его, а также ознакомиться с моим профессиональным профилем, то мы готовы любезно предоставить вам пару дней.
Превосходство и злорадство во взгляде мошенника (даже не хотелось его больше называть дядей Кассандры, ну его на хрен такое родство!), таяли на глазах сменяясь недоверием.
— Вы угрожаете мне… освобождением?
— Что вы! — Альмарик одарил собеседника широкой акульей улыбкой. — Разве же это угрозы? Я уверен, что те, кто ждет вас по другую сторону решетки, внятно вам объяснят разницу между угрозами и выгодной сделкой.
В комнате повисла тишина. Взгляд Мореля метался с адвоката на меня, с меня на адвоката. Он молчал, по виску стекала капля пота.
— Ручку?.. — благожелательно предложил я.
-
Когда мы вышли из СИЗО, на улице еще не успело стемнеть окончательно. Здорово. Кажется, день все же прибавляется.
То есть он, безусловно, прибавляется — но, кажется, сейчас это наконец стало заметно.
Я остановился, и, дожидаясь, пока меня догонит мсье Альмарик, запрокинул к небу лицо и просто дышал.
После интенсивного общения с Квентином Морелем это было мне жизненно необходимо: душный родственник Кассандры, кажется, обладал свехспособностью выжирать весь кислород из воздуха вокруг себя.
Мсье Альмарик, закончивший приятельское общение с охраной, нагнал меня. Отвратительно бодрый и энергичный, словно ему ничего не стоили эти почти четыре часа изматывающих переговоров (потому что конечно, просто подписать предложенные документы было бы слишком просто для Квентина Мореля, даже если он в общем-то согласен на сделку!).
— На сегодня ваш рабочий день закончен, мсье гросс Теккер. Идемте. Отвезу вас домой.
Я снова вдохнул морозный воздух — такой неожиданно вкусный — и, неожиданно для себя, сказал:
— Спасибо, мсье Альмарик, но не нужно. Я сам доберусь. Хочу позвонить отцу.
Босс и наставник в одном флаконе взглянул на меня остро, пронзительно. И, внезапно, кивнул:
— Позвоните, мсье гросс Теккер. И знайте: я сожалею, что из-за нашей сделки вы поссорились с семьей. Но не раскаиваюсь!
Он подмигнул мне, и стремительно ушел вперед, скрывшись из виду. А я остался ошарашенно смотреть ему вслед.
Вот же… адвокат! “Сожалею, но не раскаиваюсь”. Хорошая формулировка. Сегодня она мне пригодится.
Я достал из кармана телефон.
-
Гудки звучали так долго, что я уже думал, что отец и вовсе трубку не возьмет. Но нет. Принял звонок.
Молчание.
Отрывистое “Слушаю”.
— Привет, пап.
Снова молчание.
Повисшая между нами тишина — как стена, и меня вдруг окатывает страхом, что мне предстоит биться в нее всю жизнь, что отец не простит, и я навсегда останусь вне семьи, и не то чтобы я не справлюсь один, но… я не хочу остаться без них. Я скучаю.
Я снова поднимаю лицо к небу, надеясь найти в его темнеющей вышине если не нужные слова, то хотя бы моральную поддержку.
— Знаешь, пап… Я сегодня понял, как мне с вами повезло. Мы сейчас в ссоре, но я вас очень люблю. Я хочу, чтобы ты знал.
Короткое мгновение тишины, и вопрос, резки и напряженный:
— Что у тебя случилось?
А что у меня случилось? Ничего особенного, просто…
— Мы сегодня заключили сделку с Квентином Морелем. Он изменит свои показания в части, касающейся участия его племянницы в его действиях преступного характера.
— Ты звонишь мне чтобы похвастаться своими успехами на адвокатской стезе?
Тон отца в трубке был откровенно неприятным, но я звоню, чтобы помириться — и я помирюсь с ним, как бы он не сопротивлялся. Поэтому в ответ я только хмыкнул:
— Скажешь тоже, “успехами”. Моих заслуг там — только ручку мсье Морелю вовремя подал… Просто ты спросил, что у меня случилось. Вот, объясняю. Пап, мам… я маме потом тоже позвоню, но это не важно… Я вас очень люблю. Вы не представляете, какие вы на самом деле хорошие родители.
— И поэтому ты с нами так обошелся, да? — рявкнул отец. — Переметнулся к моему врагу!
— А к кому я должен был переметнуться? — Я тоже не стал сдерживаться, и заорал. — Если бы я прибежал за помощью к тебе, ты бы меня послал! Сказал бы, чтобы я решал свои проблемы сам! Я просто пропустил этот этап, и сразу решил сам!
— Ты мог хотя бы предупредить! — Звуковой удар из трубки чуть не смел меня, и я, поморщившись, отвел ее подальше от уха. — Просто предупредить нас с матерью, чтобы нам не пришлось узнавать об этом от чужих людей! Но тебе же хотелось, чтобы я выглядел идиотом!
— Прости, отец, но я не мог. Я пообещал мсье Альмарику, что не стану этого делать. Извини, но у меня была не очень выгодная позиция для торга!
— И поэтому ты расплатился мной, да, сынок? Очень… Очень по-адвокатски!
— Для тебя это был лишь удар по самолюбию, да и не самый сильный. А для Кэсс… для Кассандры это был бы удар, который сломал бы ее. Да, я использовал тебя как щит для нее. Я сожалею. Но не раскаиваюсь.
Отец… молчал. И я тоже молчал.
И стало понятно, что если я все еще хочу помириться, то первым заговорить придется мне.
— Вы мне очень дороги, пап, — медленно начал я. — Не только вы с мамой, но братья, и Сирьель. Но я впервые в жизни принимаю решения за себя сам. И я не отступлюсь. Несмотря на то, что там у нас дальше будет с Морель.
Кажется, слова для примирения я выбрал все же не очень…
И когда я совсем уже решил, что сейчас меня пошлют, отец вдруг хмыкнул:
— Ну, и что там у вас с Морель?
— А что у нас с Морель? Вроде бы, все хорошо, ее дядя изменит показания…
— Насколько я помню, против твоей Кассандры не только показания ее дядюшки, но и артефакты со следами ее силы! — Очень Противным Голосом заметил отец.
И меня отпустило. Таким голосом он с чужими не говорит. И когда по-настоящему зол — тоже. А значит… значит, всё будет хорошо.
— А! А, так значит, ты все-таки следишь за ее делом! — Обрадовался я.
— Нет, конечно, мне абсолютно наплевать, в каком контексте будут полоскать мою фамилию!