Я однажды спросил доктора Тимоти Лири, встречал ли он когда-нибудь кого-то, у кого был приятный приход от белладонны. Он дал категорический ответ: «Нет, никогда».
Дурман, единственный из прочих наркотиков из рода паслёновых, который легко достать в Америке, ранее упоминался в связи с безумием в Джеймстауне и подростками, за которыми гнались красные, белые и синие аллигаторы. Более подробные сведения о нём можно найти в «Учении дона Хуана» и книгах-продолжениях, написанных антропологом Карлосом Кастанедой. Дон Хуан Матус, индеец-яки, обучал Кастанеду традиционными методами, чтобы тот стал индейским brujo (заклинателем), и Кастанеда, возможно, первый белый человек в истории, который прошёл такое обучение. Главными инструментами в обучении были пейот, или lophophora williamsii, психоделический кактус, о котором в этой книге речь идёт в другом месте, неопознанный «волшебный гриб» (возможно, psilocybae Mexicana), и, конечно же, дурман (datura inoxia, если быть точным).
В процессе обучения Кастанеда был превращён в ворону, летал по воздуху, и воспринимал цвета (по словам дона Хуана) так, как их на самом деле видят вороны. Или, по крайней мере, казалось, что произошло именно это. Когда Кастанеда настаивал на том, что это только казалось, дон Хуан удивился, возмутился, и предположил, что для белого человека достаточно типично доверять идеям философии науки, а не собственным переживаниям. В итоге Кастанеда внезапно прервал обучение, потому что он начал верить в версию дона Хуана насчёт того, что происходило, вместо формально материалистической версии традиционной западной науки.
Позже он вернулся, однако, и прошёл дальнейшее обучение у дона Хуана, о чём рассказано в первой книге-продолжении, «Отдельной реальности». Пояснение к этому заглавию достаточно очаровательное:
Я прибегаю к слову «реальность», потому что в системе воззрений дона Хуана важным условием было то, что состояния сознания, вызванные приёмом любого из этих трёх растений, были не галлюцинациями, а подлинными, хоть и необычными, разновидностями реальности повседневной жизни. Дон Хуан относился к этим состояниям необычной реальности не как к «будто бы» реальным, а прямо как к реальным.
Можно заметить некоторое противоречие между сдержанностью Кастанеды-учёного и яркостью его переживаний этой «отдельной реальности» — что называется, его собственной лазейки в Эдем. То же противоречие в преувеличенном виде очевидно в случае доктора Тимоти Лири, который однажды разрешил его, просто бросив науку и сделавшись верховным жрецом новой церкви, а потом решил, что религия всегда была вздором и вернулся в науку. Следы этого, как мы увидим, проявляются в любом человеке, принимавшем большую дозу расширяющего сознание вещества.
Тот же самый вопрос возник ещё в четвёртом веке до нашей эры, в ранее упомянутых «Вакханках» Эврипида. Как рационалист, Эврипид, кажется, на стороне царя Пенфея, когда этот трагический герой клеймит суеверность и легковерие тех, кто думают, что видят бога Диониса, выпив этих зелий. Как поэт, однако, Эврипид наделяет всеми лучшими и наилиричнейшими строками хор вакханок, которые поют хвалы в честь этого бога, чья «прелесть будет вечно желанна».
И это прелесть — по крайней мере в большинстве трипов — стирает границу между «реальностью» и «галлюцинацией». Чарльз Дарвин сказал, достаточно верно, что чувство прекрасного — это усовершенствование полового инстинкта, то есть нечто выработавшееся как часть ритуала спаривания. Очевидно, мы не воспринимали бы красоту, если бы были бесполыми существами. (Заметьте, что раннехристианские аскеты, которые становились настолько лишёнными пола, насколько это возможно для млекопитающего существа, утратили всё чувство прекрасного по отношению к природе и злобствовали, называя землю «тёмной», «дьявольской», «гнусной» и «омерзительной»).
Для любого человека, обладающего нормальным скептицизмом или научным образованием, просто увидеть Диониса — или Мескалито, божество дона Хуана, или любое божество — будет недостаточно. Он будет знать, что галлюцинирует и не более того. Но увидеть Диониса во всей славе, увидеть красоту, которая превосходит всё, что человек считал до этого возможным, это не так просто отрицать. Откуда это чудесное ощущение — эта потайная дверь в Эдем, эта «прелесть, что будет вечно желанна» — является? Не из сознательного рассудка, который никогда не порождал подобные чудеса. (То, что делает их убедительными — это именно ошеломляющее ощущение чужеродности). Значит, из бессознательного? Не из фрейдовского бессознательного, это точно, эти небесные создания не живут в такой адской помойке. Тогда откуда? Возможно, из «коллективного бессознательного», существование которого предположил Юнг, из этой почвы, на которой вырастает неподвластная времени мудрость и искусство — или, как предполагает доктор Лири, из молекулы ДНК, закодированной в наших генах вместе с химическими механизмами запуска, делающими нас белыми или чёрными, высокими или низкими, мужчинами или женщинами и так далее.
Но, даже если принять это объяснение, чудесность и красота некоторых из этих видений не отпускает экспериментирующего с веществами. Как сказал сам Юнг: «Бессмысленно отрицать существование богов, будучи поставленным перед фактом существования сил, которые действуют так, как полагается богам».
Сказать, что эти сущности не боги, а непреходящие генетические архетипы — всего лишь семантический фокус, замена одного высказывания на другое. В конечном счёте, то, что они есть — это не так поразительно, как сила, которой они обладают.
И, раз они прекрасны, авторитет Дарвина позволяет нам предположить, что они как-то связаны с нашим половым инстинктом.[33]
Интерлюдия.Развод в психоделическом стиле: история Тома и Джерри
Лживо было бы делать что-то в ущерб себе…
Нет у тебя иного права, кроме как выполнять волю свою…
Том и Джерри были единственными испольщиками из среднего класса, которых я когда-либо встречал.
У Тома была докторская диссертация в области авиационного машиностроения и перспективная работа на одном из наших крупнейших оборонных предприятий, когда до него в 1959 году добрались марксизм и религия. Он подхватил обе эти штуки сразу и они странным образом смешались. Он на самом деле бросил работу, взял с собой жену, Джерри, и двоих их детей, и стал испольщиком в Алабаме. Это было своего рода искуплением за то, что он провёл несколько лет за чертежами межконтинентальных баллистических ракет для капиталистов.
Любопытно, что вдохновила Тома на разрыв отношений с добропорядочным обществом Дороти Дэй, «великая старица движения в защиту мира», как язвительно называет её Эд Сандерс (она — одна из основателей Движения католических рабочих и одна из самых строгих пуритан среди левых политиков). Я говорю, что это любопытно, потому что отрыв Тома в шестидесятых постоянно усиливался, и он оказался гораздо дальше от правил и норм американского общества, чем когда-либо оказывалась Дороти Дэй.
Джерри завербовали тем же образом, хотя, получив гуманитарное образование, она уже была куда ближе к норме, чем любой доктор наук. Том, не забывайте, начал свой бунт, находясь в парадигме, включающей следующие теории: длина объекта не присуща самому объекту, а зависит от движения наблюдателя (Эйнштейн), свет — это по существу волны, но кроме того, это по существу и частицы (Бор), самое короткое расстояние между двумя точками — это не прямая (Фуллер), а некоторые частицы попадают из одного места в другое, минуя места, находящиеся между этими двумя (Планк). Для современного физика или математика нетрудно поверить в мир ЛСД.
Но ЛСД появится в этой истории позднее: в 1959 году Том и Джерри только открыли для себя христианский социализм и собирались воплотить в жизнь знаменитое заявление Дебса — «Пока есть низший класс, я к нему отношусь» — став испольщиками.
Легко переоценить «простачество» подобных людей. Любой, кто увидел бы Тома и Джерри в начале шестидесятых, в поте лица занимающихся чёрным трудом испольщиков юга Америки, делающих жалкие попытки распостранять левацкие газеты среди враждебных или равнодушных к ним соседей, открыто отстранившихся от возможных экономических преимуществ своего высшего образования, посчитал бы их безнадёжными простаками в этом волчьем мире. Стоить припомнить, что Лев Толстой, который какое-то время жил жизнью крестьянина, был не так наивен и инфантилен, как полагают «трезво мыслящие реалисты»: его «Война и мир» — одно из наиболее глубоких психологических исследований человеческой мотивации из когда-либо предпринятых.
Это были годы «Ездоков свободы», но в эти годы левая молодёжь также начала увлекаться фиделизмом. Каким-то образом, медленно продвигаясь от одного этапа к другому, Том и Джерри отошли от христианского социализма Дороти Дэй и увлеклись революционным социализмом Кастро и харизматичного Че Гевары. Их «мученичество» в качестве добровольных испольщиков теперь казалось им настолько же романтическим и бесполезным, насколько оно, возможно, кажется среднестатистическому обычному американцу, пусть и по другим причинам. Они вернулись в большой город, чтобы, взаимодействуя с другими фиделистами, устроить революцию в Америке.
Я познакомился с ними, когда писал статью о возрождении Ку-клукс-клана, и тогда я помог им найти жильё в таком районе, где их соседями были бы такие же радикалы.
В середине шестидесятых это означало такой район, где их соседями стали бы и хиппи.
Естественно, поначалу это их раздражало. Заправский фиделист той эпохи уважал культ наркоты не больше, чем Эдгар Гувер, и причина была та же: это отвлекало людей от реальных мировых проблем, которые были связаны исключительно с захватом и удержанием власти. Том читал наставления об этом своим соседям: