Ко мне!
Кроули всегда утверждал, что он не сочинил эти отрывки в том смысле, в каком сочинил остальные книги — они были в буквальном смысле надиктованы ему богиней Нуит. Как бы то ни было, они несомненно были в хороших отношениях, и представление древних египтян об этом божестве — яркий пример того, насколько на самом деле древняя вещь единство секса и религии. Нуит, на множестве из сохранившихся настенных росписей, изображена как богиня неба (отсюда звёздные образы, которые ассоциирует с ней Кроули); и она прямо изображается в орально-генитальной позиции (69) с божеством земли.
Это не то чтобы необычная вещь для религии египтян. Атум, бог-создатель вселенной, в их изображении совершает это нелёгкое деяние таким образом, что мы, закомплексованные современные люди, можем удивиться этому. Говоря без обиняков, он мастурбирует, и его семя, выплёскиваясь наружу, затвердевает, становясь знакомой нам вселенной. В отношении Исиды, богини, которую религиоведы с компаративным подходом неизменно сравнивают с Богоматерью, наиболее известен «магический ритуал», с помощью которого она вернула к жизни своего мужа (и брата) Осириса после того, как его подло умерщвил Сет. Этот ритуал, как он показан на различных фресках, был вполне в гностическом, алхимическом и кроулианском духе. Она удовлетворяет его орально — будто он президент, а она стажёрка.
В связи с этим я не могу удержаться от того, чтобы припомнить изящное описание обрядов, связанных с ежегодным празднованием воскресения Осириса (ставших христианской Пасхой) авторства сэра Джеймса Фрэзера. Статую Осириса проносили по улицам и демонстрировали, как говорит доктор Фрэзер, «самым недвусмысленным образом», что «производительная сила божества» всё ещё работала как надо.
Эта традиция не утрачивалась полностью; она всегда сохранялась, сосуществуя с христианством как подпольное течение благодаря манихейцам, гностикам, альбигойцам, тамплиерам и многим другим. Настоящими предшественниками Мастерса и Джонсон, однако, были, как мы отмечали, индуисты, в особенности принадлежавшие к тантрическим и шиваитским сектам.
На знаменитых эротических резных украшениях в некоторых индуистских храмах изображены акты поклонения богам. Цель всего этого многообразия позиций та же, что и в западном оккультизме — союз с богиней, которую индуисты называют Шакти, а не Нуит, хотя архетип в ней воплощается тот же самый.
Трудно удержаться от заключения, что, учитывая уже отмеченные нами параллели между тантризмом и недавними исследованиями Мастерса и Джонсон, большая часть этого многообразия — бесчисленных позиций, которых гораздо больше, чем легендарных европейских 69 — служит тантрическому правилу «никакого оргазма». Как и у Мастерса и Джонсон, это правило могло рассматриваться изначально как временное, действующее до момента достижения необходимого контроля. В любом случае то же самое (однажды мрачно обозванное Фрейдом, вы уж извините, «полиморфной перверсией») практически неминуемо обнаруживается в западной сексуальной магии и у тех, кто экспериментирует с сексом и гашишем.
Можно также открыто заявить, что это разнообразие — для большинства практикующих самая значительная часть в искусстве продления полового акта. Тантристы также прибегают к непростому «двойному лотосу» и позиции, в которой женщина сверху: мужчина лежит, распростёршись на спине, а женщина усаживается на его вздыбленный пенис — и оба партнёра затем совсем не двигаются, все ощущения зависят далее от умения женщины ритмично сокращать и расслаблять мышцы влагалища (что любопытно, у нью-йоркских проституток такая техника называет «Клеопатра»). Но для тех, кто не овладел в совершенстве этим тантрическим приемом, настоящим ключом к высшему блаженству становится разнообразие.
Тут индивидуальные свойства гашиша, по-видимому (согласно словам практикующих), становятся особенно заметны. Все сексуальные шалости становятся ярче (когда вещество, установка и обстановка правильно взаимодействуют). Действия, которые обычно считаются «прелюдией» или «вариациями», больше не производятся только «для женщины» или «для мужчины». Они становятся усладой для обоих, и все желания перескочить к соитию кажутся достаточно смехотворными. Тут не только орально-генитальные ласки становятся более приятными для обоих партнёров: любая оральная ласка обретает новые измерения восторга. Это распостраняется не только на обычные поцелуи («За один поцелуй ты будешь готов отдать всё», — говорит Нуит в «Книге Закона»), но и на японские развлечения вроде покусывания пальцев ног или даже обсасывания пальцев. Словом, все телесные контакты становятся сексуальными — как в видениях Иеронимуса Босха и Якоба Бёме. Ты буквально живёшь в вековечном блаженстве, на которое намекают те знаменитые индуистские изваяния.
Сила такого самопрограммирования отражается в рассказе о Синане, третьем из наследовавших Хасану-и Саббаху глав ордена ассасинов. Гостивший у них посол сказал, что его царь внушал пламенную преданность своим подданным. «Ты говоришь о преданности?» — сказал Синаи. «Взгляни на это!» И он обратился к ближайшему из стоявших на крепостной стене, где происходил этот разговор, стражей. Без ропота или промедления страж спрыгнул со стены в пропасть. «Вот это — преданность», — спокойно произнёс Синаи. И этому причиной была потайная дверь в Эдем, которую Хасан-и Саббах открыл при помощи ключей секса и гашиша.
Интерлюдия.Избранный наркотик история Билла
Я был бы куда более счастлив, если бы мои дети-подростки, не нарушая закон, могли бы курить марихуану, когда им вздумается, а не вставали на путь никотиновой и алкогольной зависимости подобно представителям старшего поколения.
Билл постоянно говорил «свинья», но он не был леваком. И когда он это произносил, он не имел в виду «полицейский». «Свинья» — это было его прелестное прозвище для женщин.
Я познакомился с Биллом во время одного из неудачных периодов моей жизни, когда я вкалывал на Мэд-Авеню, прилагая свой талант к написанию того, что я называл «популярной поэзией» — это эвфемизм, заменяющий «написание рекламных объявлений». Билл творил в этой странной области литературы уже несколько лет и мастерски управлялся с её специфическими дописьменными размерами. («Это новый «Клякс». Он другой. Улучшенный. Вам необходим новый «Клякс». Необходим прямо сейчас 1») «Тут ничего сложного нет, — говорил мне он, — так выглядели бы стихи Гертруды Стайн без чувства юмора».
Билл был исправившимся идеалистом, согласно его собственному описанию. И, естественно, как бывший алкоголик не может не покритиковать того, кто ещё выпивает, Билл постоянно критиковал любое проявление человеколюбия или гуманизма, которое попадало в его поле зрения. «Хорошие дела не остаются безнаказанными», — предупреждал он. «Люди омерзительны. И это правда, парень. Не рискуй ради них. Заботься о Номере Первом».
Как и многие люди с подобным складом ума, Билл выпивал. Поскольку он был нью-йоркцем и вроде как интеллектуалом, вокруг этого сложился ритуал: Он пил только коктейли мартини, смешанные в точности по его стандарту, и больше всего он любил докапываться до барменов, которые по недосмотру предлагали ему то, что он негодующе называл «бабьим мартини». Он с грустью вопрошал: похож ли он на старушонку из Нью-Рошель, или — не подкупила ли бармена компания-производитель вермута, или (ещё более драматичным тоном) — не попал ли он в особняк Борджиа. Иногда он даже хватался за горло и притворялся отравленным. Всё это делалось в манере великого комика Уильяма Филдса, но Билл был абсолютно серьёзен. Если мартини не становились лучше, он переносил внимание на другой бар.
Он был холостяком и больше всего на свете презирал Движение за Освобождение Женщин. «Мозгоёбки», — изящно называл он их. «Когда женщина вешает замок себе на пизду, — объяснял он, — весь подавленный секс лезет ей наверх в голову и раэъёбывает мозг. Как будто в черепушку кончают. Не могут думать трезво, пока при оргазме немного кончи не вытечет. Вот в чём проблема этих свиней». Когда он распостранялся на эту тему, казалось, будто он семь раз разводился и платил самые огромные алименты за всю историю бракоразводных процессов.
На других женщин, не состоявших в Движении, Билл тоже яда не щадил. Они всё равно были свиньями. «Женщина, — пускался он в объяснения, когда представлялся малейший повод, — это естественный паразит. Это заложено в их природе. У них есть такой радарчик, который чувствует деньги и свидетельства о браке, а больше им ничего от тебя не нужно». «Нельзя их винить, — философски добавлял он, — они слишком тупые и ленивые, чтобы прокормить себя». Он больше всего гордился тем, что ни одна из них не выманила у него ни свидетельства о браке, ни большой суммы денег. «Я знаю, как обращаться со свиньями», — говаривал он.
Метод Билла в том, что касалось обращения со свиньями, как я вскоре обнаружил, был проще простого. Его либидо беспокоило его раз в неделю, не чаще, и в таких случаях он переносил свой вечерний алкогольный сеанс в «бар для холостяков», где он легко мог подцепить молодую женщину, которая также искала партнёра. Он никогда не встречался ни с одной из них дважды. Не знаю, осыпал ли он их оскорблениями в конце проведённой вместе ночи или просто диктовал им выдуманное имя и номер телефона. Каким бы методом он ни пользовался, это были встречи на одну ночь.
Мне он это рассказывал во время перекуров. «Снял миленькую свинку вчера вечером», — говорил он. «Милую-премилую. В постели была хороша». «Ну и конечно, — добавлял он, — тупизна сильно просвечивала в разговоре, как и у всех женщин».
Диванный психоаналитик, сложив то, что Билл выпивает, его холостячество и мизогинию, предположил бы латентную гомосексуальность. Билл был не дурак, и несомненно в какой-то степени осознавал, что такие предположения тянутся за ним, как след за перепачканным в грязи колесом. Он был