Предположение о том, что новая Наркотическая Революция нашего времени продвигается по этому же проверенному временем религиозному шаблону, кажется правдоподобным. Но тут есть два важных отличия. Первое, и самое важное, касается странного положения дел с сексом в христанском обществе, что мы обсудим далее. Второе — это то, что мы живём в эпоху науки. Многие из видавших виды путешественников по трипам и искателей видения были деятелями науки, прежде имевшими совершенно научные и скептические воззрения. Когда они видели богов и райские кущи и ощущали «оккультные» энергии, они не принимали эти поразительные события на веру. Они искали научное объяснение. Поэтому доктор Лири изначально говорил о установках, обстановках, играх, отыгрыше роли; доктор Осмонд — о коллективном бессознательном Юнга и его архетипах; доктор Лилли — о программировании человеческого биокомпьютера с помощью новой информации; другие — о фрейдовском «иде» и возвращении подавленного.
Этот научный скептицизм долго не продержался, когда из лабораторий наркотики вышли на улицы. (Даже в лабораториях можно было подловить некоторых исследователей, на том, что они бесстыдно пользовались существительным «Бог» или, как минимум, прилагательным «божественный», хотя обычно они защищали себя от насмешек коллег, помещая эти слова в вызывающие сомнения кавычки, как я это только что сделал. Лири, что типично, был первым, кто избавился от кавычек и прямо заделался новым мессией). На улицах таких сомнений не было. Среднестатистические любители кислоты, а также многие курильщики анаши не стеснялись заявить вам, что нашли «какую-то истину» во всех этих религиозных делах. И всё же можно было наблюдать крах старой традиции и типичный шаблон кризисного культа: немногие принимали традиционное христианство. Почти все добавляли в него новые составляющие — поначалу взятые из буддизма, индуизма, даосизма и восточной культуры в целом. Позднее заимствования проводились из западной оккультной традиции и сексуальной магии Кроули. (В некоторых кругах этот аспекта «секса и оккультизма» новой Наркотической Революции проявился ещё в 1962 году).
Как мы поняли из первой главы, такое движение было обречено на неминуемое столкновение с ценностями нашей, до сих пор по большей части христианской, культуры. Слишком многое в новых наркотических таинствах было таким же, как у применявших паслёновые культов Греции и Рима, люто ненавидимых отцами христианской церкви; как мы узнали во второй главе, многое в наркокультуре даже повторило, а иногда и вернуло к жизни те аспекты применявших паслёновые культов, которые церковь порицала как ведьмовство и преследовала с фанатичной жестокостью на протяжении восьми долгих столетий. Неудивительно, что некоторые из зашедших подальше по этому «запретному» пути, как это сделал Леонард из первой интерлюдии, в конце концов перепугались и сбежали обратно к христианскому фундаментализму самого упёртого толка. Вы встретите много Леонардов в рядах «свихнувшихся на Иисусе» (Jesus freaks).
Для ортодоксов из развитых цивилизаций в поиске видения с употреблением наркотиков с шаманской подоплёкой есть что-то глубоко пугающее. Шаман принимает для себя, а иногда и передаёт другим определённые ценности, связанные с племенем и экологией, почти неизбежно обладающие оттенком анархии. («Всё дозволено» Хасана-и Саббаха, знаменитое «твори свою волю, таков да будет весь закон» Кроули, «не можешь сделать ничего хорошего, пока не почувствуешь себя хорошо» Эбби Хоффмана и так далее). Племя децентрализовано, в нём царит радикальный индивидуализм (смотри крылатое выражение индейцев чероки «никого нельзя заставлять делать что-то, что ему не по сердцу»). Цивилизация — вещь централизованная и, даже в демократических на словах государствах, крайне авторитарная. Она предполагает то, что каждый человек каждый день должен делать что-то, что ему не по сердцу, ради общей гармонии. В цивилизованных религиях сомневающийся человек приходит к священнику за советом в вопросах веры; получает он всегда приказание тем или иным образом приспособиться, пожертвовать своими желаниями, быть «взрослым», подкорректировать себя. В племенах сомневающийся человек отправляется в чащу в одиночку и переносит «сенсорную депривацию», чтобы вызвать пиковое переживание, или просто принимает наркотик и самолично встречается с божествами, которые зачастую говорят ему, что уклад жизни племени нужно изменить.
Нет. Мы не можем допустить этого. Индивидуалисту-шаману или искателю видения нет места в цивилизованном государстве или цивилизованной церкви. Католическая церковь, более ушлая, чем многие другие, управляется с такими людьми, которые могут вызвать проблемы, отсылая их в монастыри, где их странными идеями не заразятся прочие верующие. У государства есть свои монастыри под названием «тюрьмы», и туда-то и попадает обычно мессия, если его сразу не убьют. В книге доктора Ла Барра множество примеров того, как мессий государство бросало в тюрьму даже невзирая на то, что они не употребляли наркотики, а их доктрины на первый взгляд не представляли прямой угрозы. Просто не годится, чтобы новые откровения нарушали состояние равновесия. К примеру, одни полинезийцы начали верить, что им не нужно будет работать, если они станут более похожи на англичан (которые, по их наблюдениям, никогда не работали). Тут, что логично, они раздобыли кресла и начали пить послеобеденный чай. Когда англичане узнали об этом культе, они силой запретили его. Точно так же и Пляска Духов у американских индейцев напрямую не несла угрозы восстания, но когда о ней узнали белые, они уничтожили её настолько кроваво, что и сегодня Вундед-Ни, где происходило последнее побоище, остаётся самым горьким словом для индейцев.
Если первый удар по Наркотической Революции наносит её сперва неявно, а затем и явно «племенная» природа при развитии цивилизации и централизации в американском государстве, то второй удар — это то, что не существует убедительного способа примирить её с христианством. И пусть даже Мартина Лютера можно в каком-то смысле отнести к шаманам племён, создающим модифицированную традицию в ходе неистового личного поиска видения (так считает профессор Ла Барр), христианство, даже в виде протестантского христианства, осталось самой авторитарной и нетерпимой мировой религией. Тот, кто пытается оспаривать или видоизменять любые его догмы, в любой христианской стране быстро попадает в неприятности. Было одно «откровение», и хватит этого. Того, у кого появились новые идеи, возможно, подначил Дьявол, или же он ходил в лес принимать необычные наркотики с ведьмами.
И если уж такой еретик признает, что действительно принимал необычные наркотики, христиане ответят ещё скорее, яростней и враждебней. И естественно, если его учение предполагает какое-либо сексуальное раскрепощение, снова оказывается задействован исторический шаблон и неизбежно следует новая охота на ведьм.
Это реакция, присущая именно христианам. У индуистов, мусульман, буддистов, даосов, у всех мировых религий были свои почитаемые сексуальные мистики. Каждому индуисту известно, что тантрики достигают своих мистических видений посредством соития с возлюбленным человеком; и среди буддистов, и среди мусульман, и среди даосов есть подобные секты. У древних египтян, греков и римлян были сильно развитые культы, основанные на иерогамии — ритуализированной сексуальной магии. Только в христианстве считается, что секс — это исключительно дьявольская штука, оскорбляющая Господа.
Это странная доктрина, и она почти предполагает, что Бог и Дьявол создавали человека вместе, Бог делал всё, что выше пупка, а Дьявол — всё, что ниже. Последствия, вызываемые этой доктриной, ещё более причудливые, чем само это убеждение. Если в христианском государстве некто сочиняет для возлюбленной стихотворение и слишком недвусмысленно выражает свою любовь, это грозит навлечь на него оскорбления в «непристойности»; на протяжении большей части истории христианства его могли посадить в тюрьму, подвергнуть пыткам или даже убить. Как с ужасом писал Уильям Блейк:
«Дети грядущих поколений, читающие эту гневную страницу: знайте, что в минувшие времена любовь — сладостная Любовь — считалась преступлением».
Сто пятьдесят лет спустя, в демократическом и формально светском государстве Соединённые Штаты Америки, у фильма Стэнли Кубрика «Заводной апельсин» отзывают рейтинг «X» (только для взрослых) после того, как из него вырезается 30 секунд обнажёнки. Все зверства остаются во всех кровавых подробностях. Ненависть, удары ногами, ножом, все виды садизма разрешены в фильмах для христианской аудитории — и лишь любовь гнусна. Вряд ли является простым совпадением то, что это государство отличилось необычным образом, оказавшись единственным, сбросившим атомную бомбу на гражданское население — дважды, и перещеголяло остальные в применении напалма, температура пламени которого доходит до 1000 градусов Цельсия, когда оно соприкасается с кожей человека. И лишь любовь гнусна. Всё остальное можно оправдать, найдя цель (восстановление справедливости, защита чести страны, благо для большинства), ведь судя по всему, мы теперь, как марксисты, верим в то, что «цель оправдывает средства». Но секс, для чего бы то ни было, пусть даже и для религиозного поиска видения, никогда нельзя оправдать. Лишь любовь гнусна — лишь любовь слишком «непристойна», чтобы считаться искусством у людей, превративших даже «скрэббл» и кроссворды, не говоря уже о катании на лыжах или доске для сёрфинга, в искусства столь сложные, что они становятся чуть ли не религиозными обрядами. И лишь секс остаётся настолько тёмным предметом, что происходит неуклюже и впопыхах (Кинси, обследуя предыдущее поколение, обнаружил, что среднестатистический мужчина-американец достигает оргазма через полторы минуты после того, как вводит пенис во влагалище), обычно в комнате с выключенным светом, так, чтобы можно было тайком всё завершить до того, как ненавидящий секс христианский Бог успеет заметить, что происходит.