Так, возникает вопрос насчет изнасилования: можно ли считать целомудренной женщину, которую заставили вступить в сексуальный контакт против воли? Некоторые авторы считали, что нет. В одном широко известном средневековом exemplum (то есть истории, которую могли включать в проповедь в качестве иллюстрации определенного тезиса) рассказывается о женщине, которая обвинила некого мужчину в изнасиловании. Судья обязал мужчину выплатить ей определенную сумму в качестве компенсации за потерю девственности, а после того, как мужчина ей заплатил, судья велел ему следовать за ней и силой забрать у нее деньги. Она так яростно защищалась, что он не смог этого сделать и вернулся в суд с пустыми руками. Судья снова вызвал ту женщину, забрал у нее деньги и сказал, что она солгала: «Если бы она хранила сокровище своей девственности так же, как деньги, его бы никогда у нее не отняли»[65]. Эта история отражает распространенное в Средние века мнение, что женщина является соучастницей насилия: она считалась нечистой не из-за того, что было над ней сделано, но из-за того, что она позволила этому случиться. В других же сюжетах о попытке изнасилования, в частности в житиях раннехристианских святых, женщины либо находятся под защитой Господа (который спутывает сознание насильника, делает женщину невидимой или какой-либо еще хитростью защищает ее), или же выбирают смерть вместо бесчестия. Авторы нескольких текстов утверждали, что изнасилованная женщина по-прежнему может считаться целомудренной, если она не выразила согласие на секс, но эта позиция была очень слабо представлена в литературе для широкой аудитории. Согласно тогдашней теории деторождения, для зачатия необходимо и мужское, и женское семя; следовательно, зачатие не могло произойти без эякуляции обоих партнеров, а это значит, что оба они должны были чувствовать удовольствие. Эта теория была удобна замужним женщинам, чьи мужья должны были обеспечить им удовольствие от секса и эякуляцию (скорее всего, под этим подразумевалось то, что мы сейчас называем оргазмом), чтобы они могли зачать ребенка – но плохо влияла на правовые нормы о насилии. Если женщина забеременела в результате изнасилования, это значило, что она дала свое согласие на секс, поскольку для зачатия она должна была почувствовать удовольствие[66]. Следовательно, она не могла оставаться непорочной в душе.
Однако некоторые авторы утверждали, что женщина могла испустить семя и против своей воли. Возможно, говорили они, воля человека здесь не имеет силы, а удовольствие живет только в теле, но не в сознании. Здесь можно провести параллель с поллюцией, которая считалась грехом, если человек предавался похотливым мыслям днем или перед сном или же если он не был умерен в еде и питье; однако он мог быть невиновен, если он не сделал ничего, что могло бы спровоцировать поллюцию, которая проистекла исключительно от избытка семени. Но пусть медики и утверждали, что поллюция – это вполне здоровое явление, благодаря которому тело избавляется от излишних гуморов, богословы утверждали, что наивысшей добродетелью было бы умертвить плоть и подчинить ее своей воле настолько, чтобы невольный оргазм просто не мог произойти. Хотя твердая воля является добродетелью даже если тело человека слабо, добродетельному мужчине не снятся возбуждающие сны, а добродетельная женщина не забеременеет после изнасилования.
Девственность и искушение
Я говорила о «богословах» так, как будто все они придерживались единой точки зрения, но на самом деле мнения о том, в чем состоит истинная добродетель целомудрия, разнились как среди богословов, так и среди обычных людей. Истинно целомудренный человек – это тот, который не чувствует искушение, или тот, который чувствует, но перебарывает его? Утверждают, что один из отцов-пустынников, настоятель Кир Александрийский, говорил: «Ежели нет у тебя нечистых помыслов, то нет тебе надежды, ибо если не владеют тобой помыслы, значит, ты уже грешишь в поступках»[67]. Рассказы об отцах-пустынниках показывают, что никто не может полностью обезопасить себя от искушения. Когда один старик сказал молодому монаху, что тот недостоин, поскольку допускает демона искушения в своей разум, аббат Аполлоний молился о том, чтобы старик испытал то же искушение: «О всемогущий Господь, насылающий искушение при нужде, оберни борьбу, что испытывал брат мой, против этого старика». Он сказал старику, что тот не чувствовал искушения прежде, поскольку дьявол либо забыл о нем, либо нашел его недостойным битвы, но «никто не сможет ни вынести атак искусителя, ни потушить или сдержать огонь, пылающий в наших членах, если только Господь в милости своей не дарует силу слабым сынам человеческим»[68].
Монах-цистерцианец Элред Ривоский писал в своем труде «Правила жизни затворников», направленном к его сестре, что искушение было постоянным:
«…при принятии питья и пищи, во сне, в речах – всегда пусть будет она настороже, чтобы отразить угрозу ее целомудрию… если она заговорит с кем-то, пусть она всегда боится услышать хоть что-либо, что может бросить даже легчайшее облачко тени на безупречные небеса ее целомудрия; пусть она не сомневается, что благодать покинет ее, коль скоро она произнесет хоть одно слово против чистоты»[69].
Опасность подстерегала человека постоянно, так что он должен был быть всегда начеку. В труде Ancrene Wisse, («Наставление для затворниц»), написанном в Англии XIII века, указано, что любое взаимодействие с мужчиной может нести опасность для женщины. Если женщина спрашивает, почему для нее так опасно быть рядом с мужчиной – «Неужели вы думаете, что я наброшусь на него просто потому, что я его увидела?» – автор отвечает:
«Видит Бог, милая сестра, и более странные вещи случались. Матерь твоя, Ева, потянулась за взглядом своим, а взгляд ее перепрыгнул на яблоко, а с райского яблока на землю, а с земли в ад, где лежит она в заточении больше четырех тысяч лет, она со своим мужем, и обрекла она всех своих потомков прыгать за ней к смерти без конца – и в начале всех этих горестей и у корней их лежал всего один взгляд».[70]
Однако есть и другие истории, согласно которым Господь отвечает на молитвы праведников, избавляя их от искушения: примером может послужить Кристина Маркьятская. Впрочем, другие тексты предупреждают, что телесной девственности недостаточно: девственницы должны быть смиренны, а не горды, и состояние души столь же важно, что состояние телесное[71].
Мы утверждаем, что целомудрие было сексуальной идентичностью, что сексуальная активность или ее отсутствие были важной составляющей того, как люди определяли себя и как их определяли другие. Для рассмотрения этой теории крайне важен вопрос об искушении: целомудрие выбирают те, кто редко чувствует сексуальное желание, или те, чье стремление к целомудрию так сильно, что они способны преодолеть искушение? По всей видимости, правильный ответ – и те, и те. Отсутствие сексуального желания может рассматриваться как дар свыше; большинству приходилось добиваться его упорной борьбой. Как указано в Ancrene Wisse, «Святой Бенедикт, святой Антоний и другие – вы прекрасно знаете, что дьявол искушал их, и, преодолев искушение, они показали себя истинными радетелями веры и заслужили сей титул по праву»[72]. Быть целомудренным значило идентифицировать себя как человека, который достаточно предан духовной жизни, чтобы преодолеть узы плоти. Это намного более глубокий подход к личностной идентичности, нежели просто ритуальная чистота.
Во времена позднего Средневековья физическая девственность стала не так важна, как раньше (хотя и не была отброшена полностью). Даже те, кто когда-то был в браке, могли достичь целомудрия наравне с девственниками. Кларисса Аткинсон и другие исследователи выявили, что в XIII веке произошел сдвиг к тому, чтобы понимать девственность как психологическое и духовное, а не физиологическое состояние. Физическая природа девственности, особенно у женщин, не была забыта, но она стала вторичной по отношению к нравственным качествам. Иными словами, те люди, кто когда-либо вступал в сексуальный контакт, все равно могли считаться добродетельными.
Для многих средневековых людей такая концепция оставалась довольно сомнительной: так, святой Бригитте Шведской и Марджери Кемпе нужно было постоянно подтверждать, что они в самом деле могли достичь спасения. Когда Марджери Кемпе стенала «я не дева, и это ввергает меня в печаль великую», Христос успокоил ее: «Ибо ты дева в душе твоей, я возьму тебя под одну руку на небесах, а мою мать под другую, и так будешь ты кружиться в небесах с иными святыми и девами»[73]. Быть «девой в душе» – это способ выражения глубокой личностной идентичности, сопоставимой с тем, что в современном мире назвали бы сексуальной ориентацией.
Разумеется, некоторым людям было проще преодолеть свои желания, чем другим, просто потому что их желания было непросто исполнить или потому что средневековое общество не рассматривало эти желания как сексуальные. Женщины, которые выбрали не вступать в брак, а жить в общине вместе с другими женщинами, сексуальная активность которых не была связана с пенетрацией, по-прежнему рассматривались бы как целомудренные или девственницы, и они могли и не рассматривать свою страсть к женщинам как сексуальную. Отчасти это может быть верно и для мужчин в однополых отношениях, но у них половой акт с большей вероятностью был бы связан с той или иной формой пенетрации и, как следствие, признан сексуальным.
И здесь мы сталкиваемся с глубинным различием в восприятии сексуальной активности между современным и средневековым обществом. Судебные разбирательства, связанные с попыткой импичмента Билла Клинтона в 1999 году, поро