(– Какой еще обет, язычница ты неверующая?
– Обет, обещание, клятву самой себе – называй как хочешь.)
Я поклялась никогда не носить ни золота, ни драгоценных камней, чтобы никто не смог обвинить меня в двуличии. И это была не детская прихоть – я держу это обещание всю свою жизнь. По крайней мере, до настоящего момента мне это удавалось.
Ох и рыдала же тогда бедная бабушка Ада! Разумеется, никаких драгоценностей она мне не дала, всё оставила в сейфе. А после её смерти шесть лет назад я узнала, что ей удалось каким-то образом так «перепродать» моё наследство, чтобы оно не ушло из семьи. Расплатились за это мои двоюродные братья и сестры, включая Лауретту, а на вырученные деньги бабушка, добавив из своего кармана, купила мне квартиру в Болонье, где я и жила, пока не съехалась с Джулиано. Отказаться от неё мне и в голову не пришло – с чего бы, ведь моей клятве это не противоречило. Дом – вещь необходимая. Каждый имеет право на крышу над головой, а у побрякушек реальной ценности нет, лишь чисто символическая, условная. Бессмысленные предметы, если задуматься. Что с ними делать? Металлы и минералы ни для чего не пригодны, разве только подчеркнуть разницу между богатыми и бедными. Я, во всяком случае, всегда так думала. Красивые, говорите? Вам что же, кажется, что рубин красивее гранатового зёрнышка, а аметист – кисти глицинии?
25
В самолёте Дария, убаюканная рокотом двигателей, сразу задремала. Ада же металась между явью и сном, в котором воспоминания мешались с тем, что она говорила на приёме у психоаналитика. С ним она не всегда была полностью откровенна – например, никогда не рассказывала, как Джулиано поинтересовался, уверена ли она, что бабушка с дядей Таном после войны не стали любовниками. А что? В конце концов, оба свободны, кровным родством не связаны. Подумаешь, сын мужа от первого брака! Зато почти ровесник. Разве можно прожить вместе больше двадцати лет, если вас объединяет только любовь к общим внукам-племянникам? Думаешь, смогла бы бабушка Ада, днём и ночью имея под боком молодого мужчину, так долго мириться с необходимостью хранить целомудрие? У неё ведь, в отличие от пасынка, подливал масла в огонь Джулиано, даже не было возможности выпустить пар в борделе.
– Не смей так говорить о моей бабушке! – завопила тогда Ада, отвесив ему пощёчину, и сама удивилась: не столько яростной агрессивности этого жеста, сколько тому, что она, много и вдумчиво рассуждавшая о равном праве мужчин и женщин на сексуальную свободу, оскорбилась, будто какая-нибудь викторианская леди, когда речь зашла о её собственной семье.
По сути, Ада отказывалась даже думать о предположениях Джулиано и тем более с кем-то их обсуждать, хотя бы и с психоаналитиком, как будто, упоминая о подобных подозрениях, могла сделать их более реальными.
Где-то в середине полёта она все-таки задремала и увидела сон, в котором сидела на краю кровати в комнате-келье Старого корпуса, а Эстелла протягивала ей завёрнутую в подарочную бумагу и перевязанную ленточкой коробку размером примерно с обувную.
– Ты не можешь так просто уйти, – сказала девушка с печальной улыбкой. – Только не после ночи, которую мы провели вместе. И уж точно не раньше, чем я отдам тебе подарок.
На руках у неё, там, где во время завтрака лучи солнца, проникая сквозь листву, оставляли трепещущие нежно-зелёные блики, теперь темнели синяки. Во сне Ада знала, что профессор Палевский избивал девушку, заставляя участвовать в своих безумных экспериментах, и поняла, что Эстелла в конце концов покорилась. И улыбка её была такой печальной не из-за синяков, а потому, что она стыдилась своей слабости.
Ада раскрыла коробку и принялась доставать оттуда бумажные салфетки, какими перекладывают хрупкие предметы. Казалось, им не будет конца. Когда салфетки заполнили уже почти всю комнату, она всё-таки дотянулась кончиками пальцев до самого дна и нащупала крохотный блестящий предмет: колечко с жемчужиной.
– Вот мой дар. Сохрани его в память обо мне, это очень важно, – сказала Эстелла и, как это часто бывает во сне, не сделав и шага, вышла из комнаты.
– Но я не могу носить украшения, я же клятву дала! – закричала Ада ей вслед. И проснулась. Самолёт тряхнуло: похоже, они попали в воздушную яму, причём настолько большую, что проснулась даже Дария. Она взглянула на часы:
– Похоже, снижаемся. Посадка минут через пятнадцать.
Все ещё не до конца придя в себя, Ада пригладила волосы. В голове мелким червячком свербела какая-то мысль, но она не могла понять, какая именно. Потом туман словно вдруг рассеялся. Ада раскрыла сумочку, которую весь полет продержала на коленях, пошарила во внутреннем кармане, том, что на молнии, и пальцы сразу же наткнулись на крохотный блестящий предмет – кольцо, которое Эстелла забыла на столе.
– Смотри-ка! – воскликнула она, демонстрируя находку Дарии. – А я думала, оно мне только снилось.
– Откуда такое? – заинтересовалась подруга.
– Одна девушка на конгрессе потеряла, я собиралась вернуть, но в суматохе забыла. Вот, видимо, подсознание мне и напомнило.
– У тебя есть её адрес? Особо ценным не выглядит, но хозяйка может считать иначе...
– Есть номер телефона.
– Ладно, тогда позвони, спроси, где она живёт, и отправь по почте. Только в сумочке больше не носи: такое маленькое, потеряешь ещё, – она взяла кольцо и надела Аде на средний палец левой руки. – Вот, так-то лучше. Знаю, ты не носишь колец, они тебя раздражают. Зато точно не забудешь его отправить.
26
Рейс в Донору ожидался только с утра, и Аде пришлось заночевать в Болонье. В город её подбросил Микеле, муж Дарии, встретивший их в аэропорту. Джулиано просил прощения, что не смог сделать это сам: ужин с важными клиентами, вернётся поздно.
– Передавай от меня привет дяде, Лауретте и всему племени Бертранов, – напутствовала Дария подругу, помогая ей выгрузить чемодан.
Ада поднялась в пустую квартиру, включила свет. Повсюду, на стульях и на диване, была разбросана одежда Джулиано: похоже, на свой деловой ужин он собирался в спешке. Большая двуспальная кровать не убрана, белье смято. В раковине на кухне полно грязных тарелок. «Чёрт возьми, – вскипела Ада, – меня не было всего три дня! Если он думает, что я приехала стирать и убираться, он сильно ошибается».
Закрыв обе двери, чтобы не видеть этого хаоса, она решила, что поспит на диване в своём кабинете: там на случай внезапных гостей всегда есть чистые простыни. Но пока собирала вещи для завтрашней поездки в Донору, в груди продолжала зреть невысказанная обида на Джулиано – не из-за беспорядка или из-за того, что он никогда не бывает рядом, когда нужен, а, наоборот, из-за того, что он в принципе есть. Джулиано стал олицетворением их почти официальных отношений, отношений, которые теперь Аду только угнетали. В квартире не осталось места, где ей было бы спокойно и хорошо. «Что я здесь делаю? Это не мой дом».
Но разве не «её» были так тщательно выбранные обои, книги, картины, подушки, занавески, мебель в кабинете? Разве не «её» фотографии: вон та, в деревянной рамке, на книжном шкафу – родители в день свадьбы, а та, в серебряной, – бабушка Ада и дядя Тан с ней и Лауреттой, ещё девчонками?
Она сходила в ванную, умылась холодной водой. Так, спокойнее, Ада. В том, что случилось в Кембридже, Джулиано не виноват. А вот ты... Я? И в чём же моя вина? Я женщина свободная, он всегда это знал. А он – свободный мужчина, но, в отличие от тебя, приключений не ищет. По-моему, мы оба ищем. Но я никогда его не ревновала. В самом деле? Взгляни-ка в зеркало. Ты это серьёзно? Ты нисколько не изменилась и любишь его так же, как раньше? Когда вы последний раз обнимали друг друга, пусть даже чисто дружески? Сколько месяцев назад? Похоже это на полную страсти ночь в Старом корпусе? Ничуть. Ни капельки. Ничего подобного. Случайные связи у неё, конечно, бывали и раньше. Но эта оказалась куда лучше всех прочих, превзошла все ожидания. И закончилась. Прошла. Стёрта из памяти. Забыта.
Ада Бертран, как уже говорилось, была женщиной рациональной.
Она взъерошила волосы и недовольно поморщилась, зацепившись колечком за локон. Ещё нет и десяти, значит, в Англии девять. Нужно позвонить по телефону, который ей дала Эстелла. Та, разумеется, пока в Кембридже, но вдруг трубку возьмут родители или кто-то, способный продиктовать адрес? Тогда можно будет сразу же положить кольцо в конверт и утром отправить его заказным письмом из аэропорта.
Ожидая у аппарата, Ада слушала гудки и размышляла о том, как же все-таки далеко этот Манчестер. Через несколько минут она перезвонила ещё раз, на этот раз набирая номер медленно и внимательно. Один гудок сменялся другим, но никто так и не ответил. Что ж, значит, придётся повторить попытку завтра.
Часть втораяСемейные портреты (темпера, масло, дагерротипы, студийные фотографии, полароидные снимки)
1
Из аэропорта Доноры Аду забрала Лауретта, приехавшая на внедорожнике своего мужа, чтобы кое-что обсудить до встречи с дядей.
На «Вилле Гранде» кузина больше не жила. После смерти бабушки Ады она выразила было желание вернуться туда с мужем и двумя детьми (по её словам, чтобы не оставлять дядю Тана одного), но Джакомо отказался жить вместе со старым доктором и теми, кого называл «его рабами». У Лауретты был также унаследованный от матери, Инес, домик в центре города, одна из трёх «Малых вилл» в стиле либерти, купленных дедушкой Гаддо перед смертью в подарок трём его дочерям. В двух других жили со своими семьями тётки Санча и Консуэло: они родились и выросли на «Вилле Гранде», но после свадьбы уехали оттуда и не испытывали желания вернуться. Печальные воспоминания о детстве и ранней юности, принесённых в жертву суровости матери, говорили они. И потом, все эти лестницы!
Так что в большом доме теперь обитали только доктор Танкреди, Армеллина, горничные, Виттория и Аурелия, и пятидесятилетний Костантино, который служил у Бертран-Ферреллов ещё со времён донны Ады, совмещая должности сторожа, водителя, садовника и истопника, заодно отвечая за мелкий ремонт, а потому звавшийся «разнорабочим». Третий этаж был закрыт, туда годами не ступала ничья нога.