– Нет, правда, Джулиано, я всё равно не смогу там жить. Буду признательна, если оставишь мои вещи до Рождества. А с января можешь вернуться, один или с... с той, о ком думаешь, черт бы тебя побрал!
Слезы вдруг хлынули у неё из глаз. Официант, который как раз нёс им бутылку вина, смутился и направился к другому столу.
– Не надо, – вполголоса попросил Джулиано.
– Прости, действительно, не стоит, – она хлюпнула носом и утёрла лицо салфеткой. – Мне кажется, больше нам не о чем говорить.
– Да, пожалуй. Только пообещай мне одну вещь.
– Какую?
– Пожалуйста, помни, что ты всегда можешь на меня рассчитывать. Если понадобится помощь, позвони мне. В любое время и по любому поводу. Хорошо?
Она кивнула, боясь заговорить, чтобы снова не расплакаться. Какая глупость! Всего полчаса назад ей казалось, что это Джулиано готов вот-вот сорваться, а сама она спокойна, уверена в себе и рада тому, что без потерь выпуталась из неприятной ситуации.
Ужинать закончили молча. Официант старался даже не смотреть в их сторону, и Джулиано пришлось долго махать рукой, чтобы привлечь его внимание и попросить счёт. Потом он отвёз Аду домой. У двери, спрятавшись в тени деревьев, они в последний раз обнялись.
«Что сказать? – думала Ада, склонив голову ему на грудь. – "Удачи"? Нет, это, кажется, чересчур. "Прощай навсегда?"»
Но смогла только пробормотать:
– Не наделай глупостей.
И это было все их прощание.
Казалось странным стоять у открытой двери и не входить, хотя оба делали это годами. Наконец он, как требовали столь ценимые им, хотя и слегка устаревшие каноны вежливости, сделал шаг назад. Ада вошла в дом одна. Она поднялась на лифте, открыла входную дверь. В спальне разделась, бросив одежду на пол, со всех ног побежала в ванную, залезла под душ. И только когда вода потекла по лицу, она позволила прорваться слезам – жгучим, обильным, горьким.
8
Весь следующий день Ада просидела за пишущей машинкой. Ей хотелось закончить работу над «Орфеем» до приезда Джиневры, чтобы полностью посвятить себя племяннице: до начала экзаменов у них была всего неделя.
Обычно, попав в цейтнот и желая побыстрее собраться с мыслями, она отключала телефон. Но не в этот раз – в первую очередь из-за состояния дяди Тана. Что, если у него случится рецидив, и доктор Креспи или Лауретта решат с ней позвонить? Она должна быть на связи в любой момент.
Спать Ада легла поздно, когда глаза уже совсем перестали что-либо видеть. Но работа была закончена и уложена в папку, осталось только сделать запрошенное секретариатом количество копий. Будильник она поставила на семь, чтобы успеть спокойно собраться, прежде чем ехать в аэропорт встречать Джиневру, и так устала, что сразу заснула. А всего через полчаса или около того, как ей показалось, проснулась от телефонного звонка.
«Дядя Тан! – подумала она, пытаясь нашарить трубку. – И раз мне звонят посреди ночи, значит, случилось что-то серьёзное».
– Алло!
– Тётечка! Что-то не так? – раздался нетерпеливый голос Джиневры. – Я жду тебя уже полчаса...
– Ты где?
– У выхода, на выдаче багажа, где ты обещала меня встретить. А ты почему до сих пор дома?
Ада взглянула на часы – было уже почти десять.
– Какой позор, дорогая! Прости, я не услышала будильник.
– Ты что, проспала? – не поверила Джиневра: тётя ещё ни разу не забывала о назначенной встрече.
– Извини, я вчера работала до поздней ночи, но и подумать не могла...
– Так что мне делать? Подождать тебя в баре?
– Слушай, пока я встану, оденусь и доберусь к тебе, ещё два часа пройдёт. Давай сделаем так: ты возьмёшь такси и приедешь сюда. Адрес помнишь? Виа дель Олмо, 14. Как приедешь, позвони в домофон, я спущусь и заплачу.
– Не волнуйся, тётечка, деньги у меня есть.
К счастью, Джиневра привыкла ездить одна и могла о себе позаботиться.
Ада встала и поплелась умываться. За окном был по-летнему чудесный день, можно прогуляться на холмы и там же пообедать, тем более что вчера она не зашла в магазин, а в холодильнике шаром покати. Джиневра, конечно, спросит, где Джулиано, но Ада была готова сказать ей правду: она уже давно решила, что племянница будет первой из родственников, кто об этом узнает, и надеялась на её тактичность.
Так, кофейник на плиту: нужно немного взбодриться, а то сон все не отпускает. Ада оделась и проверила, что диван в кабинете уже разложен. Но вот на полках, где должны были разместиться вещи Джиневры, царил полнейший бардак. Чтобы освободить их, она начала переставлять книги и прочие мелочи в книжный шкаф, и чуть ли не первым же движением смахнула на пол фотографию Клоринды в черепаховой с серебром рамке, которую возила с собой в Грецию, а теперь привезла обратно. «Прости, – прошептала Ада, поднимая её и целуя стекло, как всегда делала в детстве, в Ордале, с упавшим хлебом. – От меня сегодня одни неприятности».
Давно умершая девушка смотрела чуть насмешливо и с вызовом, словно предлагая угадать свой секрет. Аде сразу вспомнился Палевский.
«Эх, если бы у меня было то кольцо, я могла бы её расспросить, – подумала она. И тут же улыбнулась: – А почему, спрашивается "если бы"? Оно скоро будет здесь. Даже очень скоро – как только подъедет такси с Джиневрой и сумочкой».
9
Едва дав племяннице отнести чемодан в кабинет и зайти на кухню за чашкой кофе, Ада спросила её о кольце.
Несмотря на ранний подъем, перелёт и тщетное ожидание тёти в аэропорту, Джиневра вовсе не выглядела уставшей и пребывала в замечательном настроении. Войдя в дом, она с радостной улыбкой бросилась обнимать Аду, но тут же отстранилась и стала вглядываться в её лицо.
– Греция явно пошла тебе на пользу: вон какая загорелая. Даже волосы кажутся светлее, как будто ты их покрасила.
А Ада, взглянув на племянницу, вдруг поразилась, увидев в ней неуловимое сходство все с тем же выцветшим портретом Клоринды. Впрочем, чему тут удивляться? Утонувшая девушка и Санча, бабушка Джиневры, были сёстрами, дочерьми одного отца, хотя никогда друг друга не видели. И та же кровь Бертранов текла в её, Адиных жилах.
– Давай ты сразу отдашь мне кольцо, а я надену его на палец, чтобы не забыть вечером позвонить в Манчестер, – бодрым тоном сказала она.
К её удивлению, Джиневра покачала головой:
– Извини, я его не привезла.
Но виноватой она не выглядела – радостный блеск глаз намекал, скорее, на новые и, вероятно, очень приятные впечатления. Ада в замешательстве переспросила:
– Как это «ты его не привезла»? Почему?
– Я его потеряла. Точнее, оно само от меня сбежало и где-то спряталось.
– Что значит «сбежало»? Ты что, смеёшься надо мной?
– Не сердить, тётечка, я и не думала смеяться. Просто оно выскользнуло у меня из рук и укатилось под комод, который мне одной не сдвинуть. Но не беспокойся, оно всё ещё на «Вилле Гранде», и я обязательно достану его, когда вернусь. Зато я привезла тебе кое-что другое...
Она расстегнула лежавшую на стуле сумку и осторожно достала нечто завёрнутое в серебристую фольгу, по форме и размеру напоминавшее коробку конфет.
«Вот ведь нахалка! И думает, небось, что это сойдёт ей с рук? Ну, смотри у меня!» – с обидой подумала Ада. Похоже, звонок Эстелле снова придётся отложить.
Джиневра тем временем провела рукой по столу, потом, убедившись в отсутствии крошек, аккуратно выложила туда свой свёрток и принялась осторожно разворачивать фольгу.
– Я и не думала, что она вела дневник. Она его так хорошо спрятала, что за все эти годы никто о нем и не подозревал.
– Кто? О ком ты говоришь? – раздражённо воскликнула Ада.
– Сейчас... вот, смотри!..
Не обращая внимания на обиженную гримасу, племянница сняла обёртку, смяла её в руке и показала Аде пухлый томик в переплёте из дорогого штофа, будто выкроенного из облачения священника. Страницы пожелтели и так покоробились от сырости, что края корешка разошлись.
– Какое отношение это имеет к кольцу? Что это вообще такое?
– Это дневник Ады Феррелл, – выпалила Джиневра. – Дневник бабушки Ады!
Она наткнулась на него накануне вечером, как раз перед отъездом, когда забегала на «Виллу Гранде» попрощаться с дядей Таном и Армеллиной, а заодно сорвать свежих лимонов для Ады. По случаю четверга у обеих горничных и разнорабочего Костантино был свободный вечер, поэтому старая экономка попросила её подняться на третий этаж, в бельевую, и принести пару свежих простыней, чтобы перестелить дядину кровать: тот за завтраком частенько оставлял на вышитом батисте пару капель кофе или йогурта. «Прости, что я тебя гоняю, – извинилась Армеллина. – Весь день собиралась сходить сама, но с моими опухшими ногами подниматься по лестнице так утомительно...»
– Ещё бы я ради неё не побежала, тётя Адита! Армеллина ведь никогда ничего не просит, а сама горбатится, как раб на галерах, и это в её-то возрасте!
Джиневра уже много лет не бывала в бельевой, бывшей гардеробной, когда-то принадлежавшей прабабушке, и ей стало любопытно, всё ли осталось так, как она помнила: тёмные шкафы, уходящие под самый потолок, комод высотой с колонну, огромный гладильный стол, швейная машинка с чёрной педалью и золочёной надписью «Singer», тонущей в изящных завитушках...
– Там все по-прежнему, тётя Адита, и по-прежнему впечатляет. Такое ощущение, что время в этой комнате остановилось! Поскольку Армеллина рассказала мне, где искать простыни, я открыла гардероб и принялась рыться в стопке, стараясь найти те, что с вышивкой. Сверху ни одной не было, пришлось взять из середины. Вот тогда-то кольцо и сбежало.
– А ты разве не положила его в карман сумочки, как я сказала?
– Нет, прости, я надела его на палец. Оно было таким милым, что я решила поносить его немножко, прежде чем убирать в сумочку, да так и не сняла. Потом решила, что оно и к лучшему, потому что я его точно не забуду, а когда приеду сюда, ты намажешь мне палец кремом, как бабушка Санча, когда у неё опухают руки, и поможешь снять.