– Очень сильно кружится голова. И болит, – пожаловалась Ада.
– Дай-ка взглянуть, – Лео потрогал её шею. – Ты вся зажата. Хочешь, сделаю массаж? Садись.
Он встал позади неё, немного приспустил блузку на шее и начал медленно, лёгкими касаниями разминать позвонки, захватывая зажатые мышцы между большим и средним пальцами и вытягивая их, чтобы расслабить, как спутавшиеся нитки.
– Так лучше?
– Да, продолжай.
Она и представить себе не могла, что эти руки, привыкшие, как ей всегда казалось, аккуратно перелистывать старые пыльные документы, обладают такой расслабляющей силой. Мигрень уже исчезла – такого по наитию не добьёшься.
– Ты где-то учился?
– Да, когда играл в футбол. Наш тренер был просто выдающимся физиотерапевтом. Не встречал таких растяжений, вывихов, ушибов, которые он бы не смог вылечить. Мы считали его волшебником, но тем из нас, кто удосужился его расспросить, тренер объяснил, что никакой магии в этом нет, всему можно научиться. Была бы у меня под рукой камфорная мазь, вышло бы ещё проще.
По мере того, как уходило напряжение, Ада почувствовала приятную сонливость.
Но не заснула.
Чуть позже, хотя она сама не смогла бы сказать, как именно, они перешли от массажа к объятиям, слабо напоминающим братские. Она, откинувшись назад и прижавшись плечами к телу Лео, покусывала его за шею, а он, схватив её за волосы на затылке, губами искал ждущий рот. Ада даже не заметила, как они очутились на кровати, как избавились от одежды, как занялись любовью – яростно, но в абсолютной тишине, как японские любовники Дарии в Оксфорде.
«Поверить не могу, – подумала Ада. – И ведь надо же, именно с ним! А если Чечилия узнает?»
– Я мечтал об этом больше двадцати лет, – прошептал наконец совсем запутавшийся в её волосах Лео.
Возможно, дорогой читатель, тебе интересно, достигла ли Ада со своим верным Патроклом (или испытала ли, или была ли сметена волной) оргазма, подобного тому, которым начинается эта история.
Но узнать об этом мы не сможем, потому что, в отличие от всех предыдущих случаев, в этот раз Ада не бодрствовала, созерцая спящего партнёра и задавая себе бессчётное множество вопросов, а сразу же заснула. Лео укрыл её, собрал разбросанную по полу одежду, аккуратно сложил на стуле, потом спокойно оделся сам, приоткрыл окно и, уперев локти в подоконник, закурил сигарету, раздумывая, стоит ли остаться спать с ней или незаметно уйти, а в результате присоединился к Армеллине и доктору Креспи в комнате покойного.
Когда, вернувшись в Болонью, Ада, так до конца и не поверив в произошедшее, рассказала Дарии, как всё случилось, подруга с усмешкой заметила:
– Типичный вдовий трах – так, я слышала, это называют. Эрос, победивший Танатос. Терапевтическая процедура. Он ведь сделал тебе приятно, да? Или нет? Хотела бы я иметь друзей вроде твоего, которые на следующий день не говорят только об этом, не ходят за тобой хвостом, нервно поскуливая, и никому ни о чём не рассказывают.
Вот и всё. Если бы бабушка Ада об этом узнала (и не была бы шокирована самим фактом случившегося), она непременно сказала бы, что Лео проявил истинное благородство. Ада тем не менее сгорала от стыда, снова и снова задаваясь вопросом: «Что он теперь обо мне подумает?». Но в первую очередь она жалела, что обманула Чечилию, воспользовавшись её отсутствием.
6
На следующее утро тело доктора Бертрана уложили в гроб и перевезли в Ордале. Благодаря стойкому сопротивлению Лауретты и Ады, всё-таки собравшейся с силами и вставшей на защиту пожеланий дяди, обошлось без религиозной церемонии.
Гроб сопровождали все Бертран-Ферреллы, в том числе дети Лауретты, которые до самого отъезда из Доноры просидели дома, отчаянно завидуя прочим кузенам, получившим накануне возможность сполна удовлетворить любопытство и с более-менее близкого расстояния рассмотреть, как выразилась Ада-Мария, «самый настоящий труп». Их ровесники, Санча и Симоне Аликандиа, дети Романо, не скупились на мрачные детали, но, чтобы не растерять престиж, предпочли умолчать, что Барбара, в отличие от них двоих, покойного даже потрогала.
Процессия состояла из четырёх автомобилей. Костантино достал шофёрскую тужурку и фуражку, собираясь отвезти Аду с Лауреттой на мерседесе, но последняя отправила его домой и сама села за руль.
Доктор Креспи и Армеллина, к величайшему удивлению Бертран-Ферреллов, заявили, что останутся в Доноре. Они более тридцати часов поочерёдно дежурили у тела доктора, не отвлекаясь ни на минуту, они были рядом с ним до конца, настояли даже на том, чтобы, отвергнув помощь проверенных носильщиков, самостоятельно переложить тело из кровати в гроб, что и сделали – с некоторым усилием, зато очень деликатно. Но к тому времени, как сотрудники похоронного бюро закончили сваривать паяльной лампой внутренний цинковый вклад, они незаметно удалились, оставив родственникам выбирать среди множества прибывших венков три, которые будут закреплены на крышке.
– Я иду спать, – объявила Армеллина.
– Я тоже. Чувствую себя совершенно разбитым, – поддержал её доктор.
– Напоминаю, что сегодня в пять мы все должны собраться у нотариуса, – буркнул Дино Аликандиа. – Не знаю, в чём там загвоздка, но, похоже, мы не сможем вскрыть завещание, если вас там не будет.
Родственников возмутило это требование: они явно предпочли бы ограничиться семейным кругом. Но нотариус чётко и безапелляционно дал им понять, что условие есть условие. Также должна присутствовать Мириам Арреста, если окажется в этот момент в Италии. А она оказалась, и теперь её тоже следовало предупредить.
– Какая-нибудь ничтожная доля... – бросила Консуэло и, отведя сестру в сторону, добавила: – А старуха-экономка, похоже, ждёт награды за верную службу! Мало ей того, что отец оставил! Какое счастье, что после увольнения нам больше не придётся иметь с ней дела.
– Лучше поздно, чем никогда, – закивала Санча.
На кладбище Ордале, у семейного склепа Ферреллов, уже собралась небольшая группа арендаторов, расстроенных знакомых и просто любопытных. Встретив родителей Лео, Ада чуть не сгорела от стыда, когда Кампизи попросили её передавать наилучшие пожелания Джулиано, с которым несколько раз встречались. И смутилась ещё больше, услышав добрые слова в адрес Чечилии: родителей Лео очень радовало, что тот встретил достойную девушку и решил наконец остепениться.
На мраморной доске была выбита тщательно подобранная Лауреттой и тётками фраза, полная глубокомысленной риторики. Ада, вспомнив историю Мириам о том, другом Танкреди, похороненном в Казентино, вдруг почувствовала желание написать только «...вот ангел пролетел», но поняла, что это предложение будет встречено презрительными гримасами.
Когда каменщики закрепили надгробную плиту, тётки выразили желание отправиться в собор, чтобы «очиститься» перед алтарём и попросить прощения у прародителей, Гарсии и Химены, за столь безбожно серую церемонию.
– Мама, не смей! Дядя был Бертраном и родился во Флоренции, а не здесь или в Доноре. У него нет ничего общего с Ферреллами, – яростно прошипел Витторио Санче. Он взял Барбару на руки, поднёс к алтарю, чтобы показать ей образы предков, и велел: – Ну-ка поцелуй дедушку с бабушкой!
Несколькими месяцами раньше он заказал местному художнику, который специализировался на детских портретах, написать дочь маслом «в старинной манере» и в платье с плоёным воротником, напоминающим о временах Химены: жена как раз нашла его детскую версию в модном журнале, в статье о портретах испанских инфант, написанных Софонисбой Ангвиссолой в конце XVI века.
– Они что же, нашли портниху, готовую такое сшить? – поинтересовалась удивлённая Ада.
– Ну, не совсем. Девочка позировала в ночной рубашке, а знаменитое платье – целиком и полностью заслуга художника. Очень хорошая копия, надо сказать, – рассмеялся тогда дядя Тан. – Хочешь, напишет с тебя «Весну» Боттичелли? Только кисею сделаем чуть менее прозрачной, а то я не уверен, что Джулиано обрадуется.
Дядя Тан, дядя Тан, куда же ты? С кем я буду теперь смеяться над глупыми выходками кузенов?
7
Нотариус Олдани, владелец доставшегося ему по наследству кабинета, где юная Ада Феррелл получила в подарок от приезжего жениха особняк и дубовую рощу, отложил только что прочитанное завещание и спросил:
– Всё ли вам ясно?
– Если никто не против, я хотел бы ещё раз услышать последние две страницы, – с трудом выдавил Романо Аликандиа, доставая из кармана блокнот и ручку. Он был бледен, как, впрочем, и его брат Витторио, и их кузен Артузи. А вот Санча и Консуэло, напротив, побагровев от ярости и стиснув ручки сумочек, которые они держали на коленях, недоуменно и презрительно оглядывались по сторонам и качали головами. «Только сумасшедший мог такое устроить!» – читалось в их взгляде. Оба мужа, Дино и Джироламо, смущённо покашливали: недостойная реакция, конечно, но чёрт возьми, всему же есть предел! Чего добивался Танкреди Бертран? Хотел высмеять их, оскорбить, унизить?
Нотариус терпеливо прочёл ещё раз, ожидая, пока Романо сделает пометки.
– Впрочем, через несколько дней, как только завещание будет опубликовано, каждый из вас может получить у меня копию, это ваше право.
Указания, оставленные старым доктором, были предельно понятны и не оставляли места для сомнений или каких-либо толкований. На первых страницах завещания перечислялся ряд меньших долей: более или менее ценные семейные артефакты, картины, драгоценности, серебряные приборы, старинный фарфор. Всё это распределялось поровну между племянницами первого и второго поколения, чтобы каждая из них получила что-нибудь на память о дяде. Грация и Умберта Аликандиа (дочери Санчи), Мирелла и Мариза Дессарт (дочери Консуэло), Лукреция и Джиневра Ланчьери (дочери Грации), Санча Аликандиа (дочь Романо), Барбара Аликандиа (дочь Витторио), Ада-Мария Досси (дочь Лауретты) – все что-то получили. Предметы были тщательно подобраны доктором Танкреди в соответствии со вкусами и предпочтениями каждой. Джиневре и двум другим внучатым племянницам, Санче и Барбаре, старик также оставил денежные суммы, которых хватило бы на оплату самых дорогих университетов. Но оплатить ими можно было только обучение: если же эти трое, каждая в своё время, не пожелали бы продолжать образование, означенные миллионы лир отправились бы в приют для девочек.