при этом еще пытается хамить! Сука, все-таки правду говорят: толстых действительно сложнее похитить[88], даже если они, как Соренсон, на диете!
Целую вечность искала парковку у «Билтмора»: все было заставлено прожорливыми джипами-мастодонтами. Подхожу к подсвеченной снизу башне, похожей на испанский собор или золотой дворец на фоне синюшного неба. Народу довольно много, и, кажется, они все пришли на отцовское мероприятие. Захожу в вестибюль. Я была тут пару раз на семинарах и презентациях, но все равно не перестаю поражаться этому зданию, огромным мраморным колоннам и аркам, дорогой плитке на полу, разным деталям из красного дерева, антикварной мебели и высоченным пальмам в огромных кадках. Пройдя холл насквозь, я оказываюсь на террасе, с которой видно пышный, освещенный фонарями сад, большой бассейн и дальше – поле для гольфа.
С отцом мы должны были встретиться у него в люксе, но я опоздала, поэтому пишу ему эсэмэску и иду сразу в зал, который постепенно заполняют зрители: седовласые обыватели, пенсионеры из домов престарелых, несколько аутичных на вид фанатов криминального чтива и, конечно, многочисленные шустрые старички – американские ирландцы, понаехавшие сюда из Массачусетса. Именно они – основная аудитория отца. Стоит жуткая вонь от дорогого одеколона и сигарного дыма.
Держу курс на бар. За последний месяц выпила, наверное, больше, чем в предыдущие десять лет, но надо взять бокал красного, чтобы успокоиться. Какой-то опухший старый алкаш, который выглядит, как Джон или Бобби Кеннеди, если бы те увернулись от проплаченных англосаксами-протестантами пуль[89], пялится на меня с какой-то блудливой радостью. Только я беру вино, пригласительный и сажусь на свое место – здравствуйте, блядь, – мне театрально машет Мона, подходит и шумно плюхается рядом:
– Приве-е-ет!
– Молодец, что пришла, – цежу я сквозь сжатые зубы.
– Я всегда ужасно стеснялась тебе признаться, что мне очень нравятся книги твоего отца. Я прямо слышу голоса его персонажей, как будто это ты говоришь, когда злая. Я ста-авлю ма-ашину на улице Бо-асста-ана[90].
Я пытаюсь улыбнуться, но чувствую, что лицо у меня все трещит, как смятая пачка чипсов: из-за занавеса под вежливые аплодисменты выходит отец. Его представляет какой-то мужик средних лет, похожий на профессора, но одетый, будто только что пришел с того гольф-поля. Отец выглядит подчеркнуто демократично в серой толстовке с надписью «Нью-Ингланд пэтриотз»[91]; он сбросил килограмм десять с момента, когда мы последний раз виделись, отрастил и слегка подкрасил волосы, сохранив, правда, стратегически важную седину на висках. Заметив меня в первых рядах, он в шутку отдает честь.
– Твой отец так хорошо выглядит, – говорит Мона. – Сколько ему лет?
– Пятьдесят восемь, – отвечаю я.
– Вау! Отлично сохранился! Наверно, нехорошо так говорить, но он вполне себе секси.
– Да ладно, нехорошо, просто неприлично и грубо, блядь! – рявкаю я и вижу, как она втягивает голову в плечи. Что, выкусила, тварь! С такой рожей, будто сожрала лаймовый пирог на тысячу калорий!
Я смутно слышу, как она что-то мямлит в свое оправдание, но на меня это уже не действует. Я чувствую только, что волосы встают дыбом по всему телу, а по коже бегут мурашки, потому что я вижу в зале Либа и мать! Они устраиваются впереди нас через пару рядов. Охуеть, глазам не верю! Они же только через десять дней должны вернуться!
Я просто не знаю, что делать: первый непреодолимый импульс – бежать отсюда прямо сейчас, и я уже приподнимаюсь, пока Мона что-то бубнит мне в ухо, но в этот момент мать оборачивается, замечает меня, улыбается и сразу смущается, видя нескрываемый ужас на моем лице. Я в панике, кожа ледяная, в голове только одна картинка: Соренсон на цепи. Времени на побег уже нет: мама с Либом идут к нам, и какие-то мужик с бабой, ворча, отсаживаются, чтобы их пустить. Я неуклюже знакомлю их с Моной, пытаясь справиться с волнением. В зале стало жутко жарко, я чувствую запах этих прогорклых старых тел вокруг нас; мама и Либ дружелюбно здороваются. К моему невероятному облегчению, они явно еще не были в квартире и не видели Лину. Пока.
Профессор подходит к микрофону, прокашливается, звук фонит, зал погружается в тишину.
– Добрый вечер, я рад приветствовать вас в отеле «Билтмор». Меня зовут Кеннет Гэри, я преподаю на кафедре английской литературы в Университете Майами.
В голове пробегает мысль: «Надо же, в Университете Майами есть кафедра английской литературы», – и в этот момент ко мне наклоняется Либ.
– Я тут ни при чем, Люси, – говорит он многозначительно. Я и забыла, какой он, в сущности, хороший мужик. Он старался быть мне нормальным отчимом, но я, видимо, так и не дала ему шанс.
– Я знаю, Либ, ничего страшного.
Мать качает головой и игриво толкает его, чтобы сел ровно, потом придвигается ближе ко мне.
– Нездоровое любопытство взяло верх, огуречик, – ухмыляется она. Тут ее лицо вдруг приобретает серьезный вид. – Как ты?
– Я… Я в порядке, почему вы вернулись? Что случилось? Примирительный круиз…
– Прошел лучше, чем мы думали, доча. – И она протягивает мне руку, показывая бриллиантовое кольцо. – Разрешите представиться: будущая миссис Либерман. Стану ею очень скоро.
– Поздравляю… – вздыхает Мона. – Какое краси-и-ивое…
– Так а что круиз-то? – слышу я собственный нервный голос: не сдержалась.
– Вчера вернулись. Решили сократить и обойтись без Южной Америки: сошли на Ямайке и прилетели в Майами, – говорит она, нахмуривая брови и глядя поверх очков. – С квартирой все в порядке?
– Да, конечно в порядке, – отвечаю я, сливая напряжение, и мы переключаем внимание на ведущего презентации.
– Том Бреннан возник практически ниоткуда и стал не только одним из самых популярных авторов детективных романов в Америке, но и одним из самых именитых современных литераторов вообще. – И он смотрит в зал чуть ли не с вызовом, а мать закатывает глаза. – Если рассматривать сегодняшний уровень так называемой криминальной литературы, – продолжает он, – я бы сказал, что настоящий криминал тут в том, что авторов этих произведений даже не рассматривают как кандидатов на такие престижные литературные награды, как, например, Пулицеровская премия…
Мать понижает голос и нагибается ко мне:
– Хорошо, потому что надо бы, чтоб ты присмотрела за ней еще месяц. Мы решили, что Карибское море свою порцию волшебства отработало, и дальше торчать там смысла не было, пора закрывать сделку, – говорит она, а Либ в этот момент ласково сжимает ей руку. – Завтра летим в Тель-Авив, – выдыхает она, снова показывая кольцо, – затягивать узелок.
– Поздравляю, – шепчу я.
– Как здорово. – Монин мерзкий высокочастотный писк заставляет людей перед нами обернуться.
– Это я предложил, – говорит Либ. – Никогда не был в Израиле. Хочу, чтобы мы поженились именно там.
– Каждый человек, доча, должен включить Иерусалим в список мест, обязательных для посещения. Чтобы не сказать, для посещения перед смертью, ибо Дебра Уилсон учит нас исключать из речи мрачную терминологию, – говорит мать, после чего откидывается на сиденье и начинает пристально рассматривать отца на сцене; они не были вместе в одном помещении лет, наверно, двадцать.
Отец старается не выглядеть слишком самодовольно, профессор продолжает расхваливать:
– …выдающийся человек, который прошел путь от борьбы с криминалом до создания криминальной литературы. Бостон автора и Бостон его непростого героя Мэтта Флинна предстают в романах так ярко благодаря его великолепному прозаическому стилю – простому для восприятия, но при этом строгому и хирургически точному…
– Пусть этот идиот уже замолчит. Ощущение, что это какое-то большое недоразумение, – ноет мать, и мужик перед ней снова оборачивается.
Либ стреляет в нее взглядом из серии «я же тебе говорил».
– Хорошо выглядит папаша, – говорю я ей.
– Ну да, – нехотя соглашается она, сжимая лапу Либа, – но все равно у меня на руках товар получше. – Она понижает голос еще на одну октаву, и я замечаю запах перегара у нее изо рта. – Кто лучше в постели – еврей или айриш? Ответ, по-моему, очевиден!
Вводный подхалимаж закончился, отец подходит к трибуне, мать опять ворчит, но на нее тут же шикает какая-то бой-баба, сидящая позади нас. Мать резко встает и набрасывается на нее:
– Этот человек не смог меня заткнуть и за семнадцать лет совместной жизни. Теперь тем более не получится!
И, схватив Либа за руку, она сдергивает его с места, тащит за собой, и они демонстративно направляются к выходу.
Профессор невозмутим:
– Итак, я приглашаю всех вас приобщиться к мудрости и острому уму Мэтта Флинна и, разумеется, самого мистера Тома Бреннана!
Зал отвечает бурными восторгами, некоторые присутствующие, вслед за отцом, провожают взглядом маму и Либа. Она рывком открывает дверь и выходит, не обернувшись.
– Еще один довольный клиент, – замечает отец в микрофон, и его чуть не перебивает мещанский гогот. – Ну ладно, я вам прочитаю отрывок из нового романа про Мэтта Флинна, который называется «Судный день. План действий».
42Мэтт Флинн
Мик Догерти знал, чем все это обернется. Всякий раз, когда его дочь Линди приезжала в родной Бостон из своего убежища в Майами, это означало одно – жди беды. Большой беды. Мик встал в лучах проникавшего в комнату солнца, завернулся в халат и, когда затягивающийся пояс сполз под доброе круглое брюхо, ощутил привычный уже укол тревоги. Из гостиной через весь дом просачивались вкрадчивые звуки утренней телепрограммы. Линди уже встала: сидя в кресле в позе лотоса, она смотрела рекламу и ела протеиновый батончик. Она была одета для пробежки: майка, шорты, сброшенные кроссовки «Найк» валялись на ковре. Тонкие ручейки пота на лбу свидетельствовали о недавних физических нагрузках.