[3].
Но, как и в других сферах человеческого бытия, историческое развитие в сексуальной сфере противоречиво и нелинейно. Нормативные запреты дифференцируют права и обязанности разных категорий людей, не придавая значения конкретной индивидуальности, которая первоначально осознается и проявляется как нарушение этих правил и даже самой этой категоризации. Нормативную культуру любого общества нужно изучать конкретно, учитывать, кем, кому, что, с кем, насколько и почему запрещено.
Прежде всего здесь дают о себе знать половые различия. Запреты, касающиеся мужчин, могут не распространяться на женщин, и наоборот. Почти во всех обществах существует так называемый двойной стандарт - разные нормы сексуального поведения для мужчин и для женщин, предусматривающие гораздо более строгие ограничения женской сексуальности (добрачные связи, супружеская верность и т. п.), нежели мужской. Очень велики и социально-возрастные градации, многие поступки, позволительные взрослым, запрещены подросткам или детям. Бывает и обратное. Во многих обществах осуждается или высмеивается мастурбация взрослых, но считается вполне нормальной, допустимой для детей и подростков. Сплошь и рядом различны нормативные предписания для разных классов или сословий одного и того же общества (например, для мирян и духовенства).
Запрещение тех или иных поступков далеко не всегда совпадает с запрещением говорить о них (табу слов). Бывают принципиально неназываемые, невербализуемые отношения, хотя их существование общеизвестно, о них не принято говорить или можно говорить только намеками, посредством эвфемизмов. Например, гомосексуализм в XIX веке именовали "неназываемым пороком". В то же время есть вещи, о которых можно говорить, но которые нельзя делать.
Как поведенческие, так и вербальные запреты всегда соотносятся с определенным контекстом. Например, в нашем обществе не принято, чтобы дети и родители и вообще подростки и взрослые открыто обсуждали друг с другом свои сексуальные проблемы; со сверстниками, равными, это вполне допустимо. В феодальном обществе даже нормы стыдливости имели сословный характер. Приятельница Вольтера маркиза дю Шатле не стеснялась принимать ванну в присутствии и с помощью молодого лакея, поскольку лакей как мужчина для нее просто не существовал, а его собственные чувства и подавно.
Варьируется степень строгости запретов; если инцест запрещен категорически, то отношение к внебрачным связям всегда было двойственным, амбивалентным. Соответствующие нормы были не только различны для мужчин и женщин, но и противоречивы: хотя официально иметь любовниц было запрещено, неофициально это считалось подтверждением маскулинности, вирильности. Иначе говоря, данный запрет распространялся только на официальную сторону жизни.
В древних обществах таких нормативных градаций (не только в сексуальной сфере) было еще больше. Этнографическая литература, посвященная табу слов и обычаям избегания, рисует чрезвычайно сложную картину. Одни вещи и отношения запрещено называть; другие полностью изгоняются из сознания, объявляются несуществующими; третьи вытесняются в подчиненные, "низшие" слои культуры, проецируются на низшие слои общества или обсуждаются в "сниженной", фривольной форме; четвертые просто предписывается хранить в тайне и т.д. Санкции за нарушение табу также вариативны - от смертной казни до легкого осуждения или осмеяния.
Структурируя наиболее важные аспекты сексуального поведения, культура всегда оставляет место для каких-то индивидуальных или ситуативных вариаций. Если одни поступки тщательно регламентируются и оцениваются, то другие целиком предоставляются индивидуальному усмотрению, причем размер и содержание таких "допусков" неодинаковы в разных обществах и сферах бытия.
Более того, формулируя то или иное предписание, культура почти всегда предусматривает "легальные" возможности его нарушения. Чаще всего исключения смягчаются тем, что относятся либо к другому времени (например, к "мифологическому времени", в отличие от реального), либо к особым персонажам - богам или героям, подражать которым рядовой человек не может, так что общая норма не теряет своей силы и обязательности. Но существуют и такие ситуации (они обычно символизируются как игровые), в которых нарушение и "перевертывание" установленных норм и правил является обязательным правилом, законом.
Узаконенное нарушение правил благопристойности, включая демаркацию половых и сексуальных ролей, ярче всего проявляется в первобытном празднике и карнавальной, смеховой культуре[4]. В том, что в таких праздниках отчетливо выражены и сексуальные элементы (переодевание в одежду противоположного пола, оголение, свобода полового общения[5]), часто видят пережиточную форму промискуитета или средство эмоциональной разрядки после периода вынужденного воздержания. Действительно, оргиастические празднества часто следовали непосредственно за периодами интенсивной хозяйственной деятельности, когда половая жизнь была строго запрещена. Однако такие праздники и их позднейшие пережитки не только "раскрепощают" сексуальность. Праздник, как и "смеховой мир" в целом, выворачивает наизнанку весь существующий, прежде всего нормативный, мир культуры, выявляя тем самым его условность и противоречивость. Нарушение обязательных во всякое другое время правил - не просто всплеск подавленных эмоций, а скорее акт экспрессивного поведения, представляющий некую альтернативу общепринятым культурным кодам, ценностям и нормам (языковым, литературно-художественным, религиозным или социально-политическим).
Хотя сексуальные нормы обычно преподносятся как универсальные, выражающие волю богов, законы природы или интересы общества в целом, за ними всегда скрываются отношения власти. Класс и социальная группа, накладывающая те или иные ограничения, получает возможность манипулировать поведением других людей, причем последние зачастую не сознают того, что ими манипулируют. Интересно, что в антагонистическом обществе к угнетенным иногда предъявляются более жесткие требования, чем те, на которые ориентируются господствующие слои.
Самый общий принцип классификации обществ и культур с точки зрения норм сексуальности, принятый в этнографической литературе, - деление на репрессивные и терпимые. Примером первого типа может служить средневековое христианство, второго - многочисленные общества Полинезии и ряд древневосточных цивилизаций.
Однако было бы наивно сводить проблему сексуальности к различиям в степени строгости тех или иных запретов. Человеческая сексуальность тесно связана с отношением людей к телу и эмоциям. Человек переживает и осознает свое тело, с одной стороны, как "вместилище" и границу Я, а с другой - как экспрессивное начало, средство самовыражения. Повышенная озабоченность "закрытостью", соблюдением телесных границ обычно сочетается с эмоциональной скованностью, гипертрофированным самоконтролем.
Это проявляется и в культуре. Древнейшее мифологическое сознание не стыдится естественных телесных отправлений и открыто кладет их в основу своих универсальных символов. Не составляли исключения и половые органы, которые весьма натуралистически и детально изображались в наскальных рисунках, статуэтках и т. п. Табуирование сексуальности, напротив, почти всегда сочетается с настороженным отношением к наготе и всему телесному низу.
Не менее тесно связана сексуальность с эволюцией игровых, праздничных компонентов культуры. Терпимые общества обычно придают высокую ценность групповому веселью, игре и праздничным ритуалам, в которые вовлекается все население, "даже сама теснота, самый физический контакт тел получает некоторое значение. Индивид ощущает себя неотрывной частью коллектива, членом массового народного тела"[6]). Напротив, антисексуальные установки христианства сочетаются с суровым осуждением веселья и "разгульного" смеха. Чем выше уровень аскетизма, тем строже запреты, налагаемые на смех и игровые элементы жизни.
Культура не просто "запрещает" или "разрешает" те или иные проявления сексуальности, она определяет их социальную, этическую и эстетическую ценность. Древнейшие мифологии еще не знают идеи индивидуальной любви, человеческий организм выступает в них как часть природы, а сексуальность как всеобщая оплодотворяющая сила. В дальнейшем, по мере становления личности, происходит постепенная индивидуализация и сентиментализация сексуальных переживаний; они включаются в круг наиболее значимых личностных отношений и окружаются ореолом возвышенности.
Однако и развитые, высшие культуры трактуют сексуальность далеко не одинаково. Одни религии подчеркивают преимущественно ее инструментальные аспекты, видя в сексуальности главным образом средство продолжения рода или удовлетворения иных потребностей, другие же считают ее самоценным аффективным началом. В обществах первого типа сексуальность обычно подвергается более жесткому социальному контролю и регламентации, чем во вторых. Но и аффективная сторона сексуальности трактуется по-разному. Большинству восточных цивилизаций чуждо типичное для христианства противопоставление "чистой" духовной любви и "грязной" чувственности. Согласно древнейшим индийским верованиям, "желание" было первичной космогонической силой, создавшей мир. "Брихадараньяка упанишада", написанная в VI - III веках до н. э., уподобляет человека, постигающего высшее духовное начало, мужу, пребывающему в объятиях любимой жены. Индийская "Камасутра" и древнекитайские трактаты, посвященные "искусству спальни" ("фан чжун"), дают подробные наставления, как получить наибольшее эротическое наслаждение. "Из мириад вещей, созданных Небом, самое драгоценное человек, - говорится в одном таком трактате. - Из всех вещей, дарующих человеку благоденствие, ни одна не сравнится с интимной близостью. В ней он следует Небу и копирует Землю, упорядочивает инь и управляет ян. Те, кто постигнет ее значение, смогут напитать свою природу и продлить свою жизнь; те, кто упустит подлинное ее значение, нанесут себе вред и умрут прежде времени"