Наряду с «Русской Правдой» существует «Церковный устав Ярославов», согласно которому регулируется семейный, религиозный и нравственный порядок. С инкорпорацией христианства происходят не только разделение власти религиозной и светской, но и различение и соотношение понятий греха и преступления. Всякое преступление – грех, но не всякий грех является преступлением. Наряду с государством как социальным институтом контроля поведения формируется и церковь как социальный институт, направленный на выработку самоконтроля поведения и создание персоналистической личности европейского типа. На комбинации понятий греха и преступления строится церковный Судебник Ярослава, начало создания которого было положено Уставом князя Владимира Киевского, его отца. «Грех – нравствен ная несправедливость или неправда, нарушение божественного закона; преступления – неправда противообщественная – нарушение закона человеческого», – так объясняет основные принципы составления Судебника Ярослава В. О. Ключевский.[279] Соответственно дела, которые подсудны церкви, были подразделены на три категории: 1) дела только греховные, без элемента преступления: волхование, чародейство, браки в близких степенях родства (инцест), развод по взаимному соглашению супругов; 2) дела греховно-преступные: об «умыкании» девиц, об оскорблении женской чести словом или делом, о самовольном разводе мужа с женой по воле первого без вины последней, о нарушении супружеской верности; 3) дела «духовные», касающиеся лиц духовного звания.
При этом отмечался принцип «митрополиту в вине, а князь казнит», т. е. карает. Иными словами, наказывает светская власть, а понятие вины относится к области духовного и непосредственно связано с понятием греховности.
Интересной особенностью является тот факт, что большинство ересей возникает именно по вопросам норм регуляции сексуального поведения – богомилы нападают на институт брака, скопцы отрицают сексуальность в целом. В целом для христианской религиозной традиции характерен репрессивный стандарт сексуального поведения, при этом последний непосредственно увязан с моралью, особенно в отношении женщин. Таким образом, любое отклонение от репрессивного стандарта расценивается как аморальное и греховное.
Социальные институты семьи и брака зависят от политической системы и экономической базы, но не полностью их формируют, решающее влияние остается за типом культуры.
Институт контроля сексуального поведения в рамках церкви складывается из трех компонентов – исповеди, покаяния и причастия. Главной целью исповеди является факт признания недозволенного стандартом поведения и признание вины, а более точно – формирование понятия вины, рефлексия, интериоризация стандарта поведения и, соответственно, воспитание, выработка его самоконтроля. Использование исповеди и покаяния предполагало добровольность со стороны прихожанина. В то же время существовала система воздействия, когда неисповедовавшееся лицо не допускалось к причастию и таким образом исключалось из общественного института, подвергаясь остракизму.
Разделение светского и духовного не могло не отразиться на формировании противоречий и парадоксов в этих нормативных системах. При этом социальный институт семьи оставался светским по нормативной регуляции, в то время как институт брака становился религиозным, т. е. брак признавался законным после обряда венчания. Так, уже в указах Ярослава «невенчальная» жена признавалась законной при отсутствии жены «венчальной», и развод и с той, и с другой происходил по одинаковым правилам. Светское наказание за «умыкание девицы» полагалось, если она «засядет», не выйдет замуж за своего похитителя. Кроме того, если «умыкание» сопровождалось христианским браком, виновник не подвергался суду, а наказывался вместе с похищенной женой епитимией. Насильственные формы брачного поведения, существовавшие в дохристианской Руси, следует рассматривать как поведение ритуальное, и насилие носит реципрокный характер, в последующем приобретая символическую и консенсусную форму. О существовании понятий чести и достоинства женщины в указанный исторический период ярко свидетельствует другая норма Судебника Ярослава – «обозвавший чужую жену позорным словом платит ей “за срам”».[280]
Наличие двойного стандарта светского и церковного контроля отражается на понятии и квалификации преступлений. Изнасилование как акт насилия и нападения является предметом государства и охраны личности, как акт сексуальной непристойности – относилось к компетенции религиозной.
Несмотря на указанные особенности, стандарты различия мужского и женского поведения на Руси, как и в других традиционных обществах, являлись преобладающими. «Жены или ценились мало, или также мало ценили своих мужей женщины. Браки редко совершались по любви, взаимного уважения ждать было трудно», – отмечает исследователь В. Г. Иваницкий.[281] Отсутствие сформированных социальных институтов, типичное для традиционных культур, и отсутствие социальных ролей и статусов как таковых выражаются в том, что дифференцировка мужского и женского стандартов поведения носит, прежде всего, территориальный характер. Для мужчин это внешнее и, соответственно, социальное пространство, у женщин – внутреннее, домашнее. Насильственный захват женщин не является специфической русской традицией, а повсеместно распространен в Древнем мире. Как справедливо отмечают У. Мастерс, В. Джонсон и Р. Колодни, корни насильственного сексуального поведения уходят во времена племенной организации, когда мужчина захватывал женщину из другого племени и приводил в свое племя, после чего охранял как собственность.[282] Рассматривая историческую ретроспективу относительно насильственных форм поведения, можно условно выделить три формы, сохраняющие свое значение и актуальность и в настоящее время.
1. Криминальное насилие (запрещенное, табуированное) – это, как правило, насилие в отношении членов своего племени, рода и т. д. То есть против тех, с кем происходит идентификация, по принципу бинарной оппозиции «свои – чужие», «мы – другие». Критерии, по которым производилось отличие, могли быть самыми разными – от цвета кожи или языкового диалекта до чисто мифологических и идеологических. Так, например, древние греки отличали цивилизованных, «мы», от варваров, «других», в зависимости от употребляемой пищи, кроме того, питание определяло и степень варварства.[283] Соответственно насилие, направленное против «своих», было запрещено, в отношении же «других» – расценивалось как проявление мужества, героизм.
2. Институциональное (санкционированное, ритуализированное) насилие представляет собой те формы, которые закреплены традицией, потому что так поступали предки, герои, мифологические персонажи и т. д. Это внутреннее насилие, на котором основано поддержание порядка и контроль поведения внутри того или иного социального института. Внутрисемейное насилие традиционного общества относится как раз к такой форме. Соотношение внешнего насилия, направленного на «других», и внутреннего насилия, направленного на контроль поведения своих членов внутри социального института, и создает полосу свободного поведения в социальной организации.
3. «Символические» формы насилия осуществляются посредством символов культуры, без реального применения. Это воздействие на ключевые знаковые образы, миросозерцание, мышление и чувства[284].
Если первые две формы насилия (внешняя и внутренняя) относятся к области социального, мирского или профанного, то символическое насилие сакрально. В традиционном обществе внутреннее, институциональное насилие синкретично с сакральным насилием, поэтому для большинства древних цивилизаций закон носит как сакральный характер, так и характер всеобщего морального закона, например законы шариата в исламе и закон-дхарма в индуизме. Таким образом, должное в императиве заполняет все пространство свободы. Ритуал выступает как связывающее начало между двумя мирами – сакральным и профанным.
Внутрисемейное насилие – институциональное, разрешенное; оно преимущественно носит не физический, телесный характер, а вкладывается в оппозицию «доминирование – подчинение», тем самым поддерживая иерархию и порядок.[285]
В противоположность этому выступает понятие инцеста, который ставит под угрозу семейную иерархию, грозя внести в нее беспорядок. При этом сложные правила родства распространялись намного шире, чем табу на кровосмесительство. Категории лиц, считавшиеся родственниками, четко прописывались в церковном праве: лица, связанные родством по рождению, вследствие брака и путем усыновления, через церковный обряд или ритуальный обычай. Другой функцией распределения сложной системы родства являлось создание «большой» семьи традиционного общества, способной противостоять внешним угрозам и обеспечивать безопасность ее членов. Особенно четко это проявлялось в отношении сельских жителей, где практически вся община состояла из родственников, что не потеряло своей актуальности и в постиндустриальную эпоху.
Определяя степень родства и контролируя институт брака, христианство монополизировало формирование базовых социальных институтов, а их упорядоченность определялась репрессивным стандартом брачного сексуального поведения. Все формы внебрачного сексуального поведения подразделялись церковным правом на две категории: «прелюбодеяние» и «блуд». Определение терминов восходит к древним еврейским законам, которые в большинстве случаев положены в основу христианства. Так, прелюбодеяние – это сексуальное отношение между двумя лицами, которые не могут вступить в законный (церковный) брак по еврейскому праву. Таким образом, женщина, которая была замужем, попадала под прелюбодеяние, так как не могла выйти замуж повторно, мужчина же имел право на полигамию. Византийс