Barbaree и Marshall (1991) предложили шесть моделей роли сексуального возбуждения правонарушителя в течение насильственного полового акта.
Первая из них – модель сексуального предпочтения – постулирует, что максимальное сексуальное удовлетворение связано с сильным сексуальным пробуждением. Если это происходит в ответ на девиантные образы или действия, что может быть стабильным, образуется устойчивое предпочтение.
Вторая модель рассматривает торможение возбуждения на стимулы насильственного секса, что происходит, когда женщина демонстрирует несогласие на контакт показами боли, страха и неудобства, которые эмпатически тормозят сексуальное возбуждение у большинства мужчин. Фаллометрические обследования показывают, что у насильников это происходит в меньшей степени и такое угасание реакции прямо связано с количеством жертв (Abel et al., 1977, Abel, Blanchard, Becker, Djenderedjian, 1978).
Третья модель исходит из механизма дисингибирования, т. е. уменьшения обычного подавления возбуждения как реакции на стимулы насильственного секса. При этом задействованы факторы, которые уменьшают просоциальную мотивацию правонарушителя, например потенциальная жертва оценивается как ответственная за нападение из-за «возбуждающей одежды» или «сокращения дистанции» (Sundberg, Barbaree, Marshall, 1991), а также обстоятельства, которые вызывают гнев, например унизительные замечания по поводу поведения мужчины (Yates, Barbaree, Marshall, 1984).
Четвертая модель, оценивая выраженность аффекта, исходит из утверждения, что не сексуальные эмоциональные состояния действуют синергически с сексуальным возбуждением, определяя силу сексуальной реакции.
Последние две модели подразумевают, что насильники могут быть охарактеризованы их относительной невозможностью волевого подавления сексуального возбуждения (Hall, 1989) или их возможностью одновременно быть как агрессивными, так и сексуально возбужденными (Blader, Marshall, 1989).
Преимущество этих моделей – в их способности учета гетерогенности моделей взаимодействия между восприятием жертв и возбуждением в патогенетическом механизме насильственного полового акта.
Социально-когнитивные теории. Клиницистами (напр., Marshall & Barbaree, 1989) часто описывается предубежденная обработка информации. Например, насильники часто видят особенности одежды жертвы как «зазывающие», испытывают трудности в представлении оценки ситуации с позиции жертвы (Cleary, 1988; Scully, 1988), интерпретируют пассивность или согласие жертвы на контакт от испуга как наслаждение от насилия и испытывают трудности в распознавании негативных эмоциональных состояний жертвы (Lipton, McDonel, McFall, 1987). Такой тип предубежденной обработки информации отражает «подозрительную» схему (Malamuth, Brown, 1994), когда насильники воспринимают особенности сексуальной коммуникации женщин искаженно, что создает высокий уровень недоверия и враждебности к женщинам и, в конце концов, поддерживает сексуальную агрессию.
У мужчин с повышенным риском сексуального «приставания» (likelihood to sexually harass – LSH) выявляется более тесная связь между сексуальностью и социальной доминантностью, чем у мужчин с низким риском LSH (Pryor, Stoller, 1994). Такие мужчины убеждены в обязательных отношениях сексуального соперничества между мужчинами и верят, что женщины предпочитают доминантных, получая с ними большее удовлетворение в сексуальных отношениях (Pryor, 1987). Сексуальное «приставание» оказывается результатом комбинации личностных факторов, таких, как, например, высокий LSH, и ситуационных факторов, как, например, одобряющие общественные нормы (Pryor, LaVite, Stoller, 1993).
Социобиологические теории. Социобиологи утверждают, что мужчины, в отличие от женщин, расширяют свой репродуктивный потенциал, совокупляясь с многочисленными половыми партнершами. Таким образом, мужчины, «напористые» в сексуальных контактах, необходимы в эволюции (Ellis, 1991). Рассмотрение роли таких этологических понятий, как территориальное поведение, индивидуальное расстояние и доминирование, безусловно, продуктивно для анализа механизма насильственного полового акта, однако ограниченность такого аспекта, по сути игнорирующего гетерогенность психологических механизмов сексуального насилия, очевидна. Интересно, что в последних работах автор высказывает предположение об особой роли тестостерона как не только прямого стимулятора сексуальной агрессии, но и ингибитора эмпатических способностей у мужчин (Ellis, 1993). Однако повышенный уровень тестостерона характерен не для всех насильников (Mazur, Lamb, 1980) и может являться не причиной, а следствием агрессивного поведения (Gladue, Boechler, McCaul, 1989)
Многофакторные теории. Malamuth, Heavey и Linz (1993) предложили последнюю версию комплексной модели сексуальной агрессии. По их мнению, для возникновения сексуальной агрессии должны взаимодействовать несколько факторов: мотивация агрессивного акта, редукция внутренних и внешних ингибиторов агрессивности и, наконец, возможность совершения агрессивного акта.
При разработке модели авторы первоначально использовали шесть прогностических переменных: сексуальное возбуждение на стимулы насильственного секса; доминантность как мотив для секса; враждебность к женщинам; установки, облегчающие агрессию против женщин; антисоциальные характеристики личности, и сексуальный опыт как мера возможности проявления агрессии.
Исследователи отмечают, что неблагоприятный ранний опыт, например родительское насилие и физическое и сексуальное злоупотребление, может привести к развитию антисоциальных взглядов на межполовые отношения (Huesmann, 1988).
Malamuth, Sockloskie, Koss и Tanaka (1991) предложили две формы взаимодействия факторов, которые ведут к сексуальной агрессии: враждебная маскулинность и промискуитет. Первая форма отражает убеждение авторов, что враждебная домашняя среда способствует выработке различных установок и черт личности, которые повышают вероятность насильственного поведения (Patterson, DeBaryshe, Ramsey, 1989), таких, как, например, соперническая ориентация по отношению к женщинам, когда агрессивное ухаживание и сексуальное завоевание расцениваются как достижения (Gilmore, 1990). Они считают, что первые четыре из выделенных ими факторов относятся к этой форме.
Вторая форма – промискуитет – отражает искаженную оценку сексуальности как источника самоуважения и потенциально повышает возможность использования принудительной тактики в поисках сексуального завоевания.
Данная модель не опровергнута временем и получила эмпирическое подтверждение при изучении неосужденных сексуальных насильников.
Marshall и Barbaree’s (1990) считают, что, наряду с подобными параметрами, необходимо учитывать и ситуационные факторы. Они рассматривают сексуальную агрессию как поведение, детерминированное многими факторами, и считают необходимым детальный анализ проблем развития и имевших место вредностей. Такие факторы, как неприязненные отношения с родителями, особенно противоречивая, жесткая физическая дисциплина при отсутствии тепла и эмоциональной поддержки, препятствуют социализации личности, в частности, выработке положительного отношения к межличностным связям (Ward, Hudson, Marshall et al., 1995), не формируют социальный контроль за проявлениями секса и агрессивности и могут даже смешивать эти два аспекта, затрудняя восприятие различий между ними (Marshall, 1989; Ward, Hudson, Marshall et al., 1995).
Hall и Hirschman (1991) предложили модель сексуальной агрессии против женщин, состоящую из четырех компонентов: физиологическое сексуальное возбуждение; знания, оправдывающие сексуальную агрессию; аффективные нарушения, и проблемы личности. Они описывают нарушения мотивации, повышающие вероятность сексуальной агрессии, и определяют подтипы правонарушений в зависимости от роли каждого из факторов в их сочетании. Первичным фактором авторы считают сексуальное возбуждение, которое у некоторых насильников на фоне девиантных фантазий при мастурбации может выступать как стимул для сексуальной агрессии, когда подворачивается случай, но оно же мотивирует секс по согласию, когда такой возможности нет (Pithers, 1993). Второй фактор – когнитивный контекст: если оцениваемые преимущества сексуальной агрессии (например, сексуальное удовлетворение, выражение гнева, наслаждение жертвы) выше, чем оцениваемые угрозы (например, значение несправедливости действия, риска наказания), тогда вероятность сексуальной агрессии возрастает.
Третий аспект этой модели – роль аффективных нарушений. Многие авторы предполагают, что отрицательные эмоциональные состояния, особенно гнев и враждебность, у насильников обычно развиваются раньше и действуют как стимуляторы в цепи событий, ведущих к сексуальной агрессии (Knight, Prentky, 1990; Pithers, 1990). Hall and Hirschman предполагают, что существуют реципрокные отношения между такими состояниями и нормальными ингибиторами сексуального агрессивного поведения (такими, как сочувствие жертве, вина, моральные убеждения и т. п.), т. е. речь идет о временной нестабильности и ситуационной специфичности когнитивных и эмоциональных процессов, что соответствует и клиническим наблюдениям (Pithers, 1993).
Четвертый компонент – проблемы личности как факторы, облегчающие возникновение сексуальной агрессии. Подчеркивается роль раннего негативного опыта, такого, как нарушения отношений с родителями, физическое и сексуальное насилие, повышающих вероятность формирования негативных и антисоциальных установок (Hall, Proctor, 1987) и уменьшающих вероятность адекватной социализации (Lipton et al., 1987). Однако непосредственная роль последних параметров в развитии сексуальной агрессии остается неясной, как и их взаимосвязь с первыми тремя компонентами.
Наконец, модель «предотвращения рецидивов» (relapse prevention – RP) (Pithers, 1990; Pithers, Marques, Gibat, Marlatt, 1983) – спорная, но в настоящее время наиболее информативная для прогноза лечения модель. В отличие от упомянутых выше RP – не этиологическая модель, она описывает когнитивные, аффективные и поведенческие аспекты рецидива сексуальной агрессии.