– Не беспокойся, мы все равно сможем называть тебя Фредриком, если тебе хочется. В качестве ласкательного имени.
– А ты не можешь просто усыновить меня, чтобы я стал фон Бэренстеном? Ведь я им и являюсь.
– Это не так просто, Фредрик. Нельзя усыновить кого-то, кто не существует, ты же понимаешь? Тебе необходимы имя, свидетельство о рождении и все такое.
– Я все равно предпочел бы носить фамилию фон Бэренстен, – говорю я.
– Это мы, наверное, устроить сможем.
– Я так благодарен тебе за все, что ты для меня сделал…
Черт, как льстиво это звучит!.. Но он с ходу заглатывает наживку.
– Не стоит благодарности, Фредрик. Ты действительно вписался в нашу маленькую семью.
Это самое малое, что можно сказать. Я – доверенное лицо Эмили, и Лупоглазка, с тех пор как мы начали с ней играть, следует за мной, как тень.
– Завтра приедет человек, который поможет с бумагами, – говорит он. – Ты будешь присутствовать, но разговор поведу я.
– Он знает, кто я?
– Нет, не знает. И не спросит.
29
Она неслась по лестницам как сумасшедшая, чуть не оступилась на лестничной площадке, но ухватилась за перила и влетела в коридор, где находилась комната Моны. Дважды постучала в дверь, сильно и нетерпеливо, и, когда никто не ответил, распахнула ее.
В комнате висела Мона.
Ее ноги по-прежнему касались стула; казалось, будто кончики пальцев приклеены к сиденью, а тело свесилось вперед в петле. Голова повернута к двери, глаза распахнуты и торчат из глазниц. Язык протиснут между губами, и из уголка рта свисает нечто липкое и вязкое. Но она шевелилась. Одна нога слегка дергалась, словно пытаясь оторваться от стула.
Крик был таким громким, что у Софии заложило уши. Потом она сообразила, что это ее собственный крик. Шагнула было к стулу, но ее оттолкнули сильные руки, и она упала на колени.
– Не смей трогать стул!
София узнала сердитый голос Беньямина. Внезапно он оказался на стуле и вынул голову Моны из петли. Поймал женщину на руки и, немного побалансировав, слез на пол. У Софии с бешеной скоростью завертелись мысли, причем совершенно нелогичные: петля больше похожа на какой-то шнур; как странно, что Беньямин спасает Мону во второй раз; она где-то читала, что повешение на короткой веревке занимает больше времени, чем на длинной…
Мона обессиленно лежала на полу, а Беньямин дул ей в рот. София села и взяла ее за руку, не зная, что еще она может сделать. Посмотрела на бледное лицо и испытала облегчение, увидев, что там теплится жизнь. Слабый румянец на щеках. На лбу выступили капельки пота. Глаза, похоже, опустились обратно в глазницы. Беньямин пыхтел и дул бесчисленное количество раз, и Мона начала кашлять и хрипеть. Повернула голову в сторону, и ее вырвало. На полу образовалась лужица из тушеных бобов с ужина. София подумала, что впервые рада виду рвоты.
Любопытные сотрудники толпились в дверях, не решаясь войти.
– Убраться! Всем убраться отсюда! Немедленно! – закричал появившийся Освальд.
Остальные бросились врассыпную, как застигнутые в темном укрытии тараканы. Освальд вошел в комнату, встал позади них и посмотрел на Мону. Поднимать на него взгляд Софии не хотелось. Она судорожно сжимала руку Моны, пристально всматриваясь в ее блуждающие глаза.
– Нам нужно вызвать «Скорую помощь», – сказал Беньямин Освальду. – Ей необходимо лечение.
Тот сел на корточки рядом с ними.
– Дай-ка я посмотрю на нее…
София нехотя выпустила руку Моны и отошла в сторону.
От взгляда Освальда Мона отпрянула, но он взял ее за запястье, пощупал пульс, приподнял веки и посмотрел на белки глаз. Потом взял ее руками за горло, и она застонала.
– Больно?
– Немножко. – Первые слова. Значит, она может говорить.
– Никакой «Скорой помощи» не надо, она оправится, – решительно заявил Освальд.
– Но она пыталась покончить с собой. Разве о таком не требуется заявлять? И потом, ей ведь нужен врач. – Беньямин был заметно рассержен.
– Ты забыл, что я изучал медицину? Я говорю, что с ней все будет хорошо.
Беньямин сглотнул и пробормотал что-то неразборчивое.
– Петля легла на шею чуть наискосок, – произнес он немного погодя.
– Да, поэтому она осталась жива, – сказал Освальд. – Даже этого не смогла сделать правильно…
– Никакого врача, – прошептала с пола Мона. – Не надо.
– Слышишь, что она говорит? Кто у нас занимается больными?
– Элин. Она личный куратор, но отвечает и за это тоже.
– У нее есть какое-нибудь медицинское образование?
– Ну, она санитарка.
– Тогда пусть круглосуточно ухаживает за Моной, пока той не станет лучше. Вы же понимаете, что мы не можем тащить сюда полицию и врачей… Видно, что ей уже лучше.
Мона попыталась сесть, но снова опустилась на пол. Выглядела она ужасно. Лицо в поту, волосы висят клочьями, у кожи бледно-зеленый оттенок. На шее, там, где врезалась петля, виднелись ярко-красные пятна. Мона повесилась на куске удлинителя. Она плохо прикрутила узел к крюку от лампы и, кроме того, криво расположила петлю вокруг шеи, делая все в большой спешке. Поэтому ее вечная неловкость спасла ей жизнь.
– Послушай меня, – сказал Освальд Моне. – Не пытайся пока вставать. Мы с Беньямином отнесем тебя в постель. София, проследи за тем, чтобы здесь кто-нибудь прибрал. – Он с отвращением посмотрел на рвоту на полу. – Беньямин, я хочу, чтобы ты поговорил с мужем Моны… как там его зовут?
– Андерс.
– Да, с Андерсом. Объясни ему, что произошло. Ему придется переехать в палату, чтобы Элин могла некоторое время пожить с Моной.
Он говорил поверх головы Моны, будто ее здесь не было. Затем устремил на нее пристальный взгляд.
– Ты совсем рехнулась? Ты ведь не пытаешься доказать, что я неправ, когда разбираюсь со всеми вашими злоключениями?
– Вовсе нет… сэр, – прошептала Мона.
Освальд посмотрел на потолок, где на крюке по-прежнему болталась петля.
– Сними это, Беньямин, и оставайся здесь, пока София не приведет Элин.
Когда София спускалась по лестнице, у нее начали трястись руки, и, как она ни пыталась, успокоить их не получалось. Потом почувствовала, что ноги тоже дрожат, поэтому присела на лестнице, пытаясь собраться.
Казалось, раскачивалась вся лестница, и Софии стало настолько плохо, что пришлось закрыть глаза. Но ее качало даже в темноте, при опущенных веках. Когда она вновь открыла глаза, у нее возникло ощущение, будто лестница перед ней стерлась. Она подумала, что лучше пойти, чтобы ее вырвало. Заставила себя встать и нетвердыми шагами побрела вниз.
Во дворе ее обдало свежим, холодным воздухом. Было темно – забыли включить освещение. Она немного постояла, не шевелясь. Медленно вдыхала носом и выдыхала через рот, чувствуя, как холод окутывает ее дрожащее тело словно промороженным одеялом. Вскоре дрожь утихла. София подумала, не позвонить ли, наперекор Освальду, в службу «Скорой помощи» или в полицию, но это казалось бессмысленным. Мона же сказала, что не хочет.
Элин прибиралась в домиках. По выражению ее лица София поняла, что слух о Моне уже распространился, как пожар.
– Гостей у нас все равно нет, – проговорила Элин. – Я пойду прямо сейчас.
– Прихвати из своей комнаты ночную рубашку, зубную щетку и все такое, поскольку тебе предстоит спать у нее, – сказала София. – Увидимся наверху.
Она поборола порыв рассказать Элин все. Выплеснуть из себя, как жутко это было. На обратном пути взяла в чулане ведро и швабру. По крайней мере, рвотой она собиралась заняться сама. Поднимаясь по лестнице, снова ощутила головокружение, и ступеньки опять начали раскачиваться. Стало трудно дышать и заныло в груди. Как раз когда София решила сесть и перевести дух, она увидела направлявшегося вниз Освальда.
– Ну вот, – сказал он. – Теперь я должен рассказать все персоналу… Почему самые веселые задания здесь всегда достаются мне?
Тут он заметил ее состояние.
– В чем дело? У тебя совершенно сломленный вид.
София пробормотала, что немного странно себя чувствует.
– Ты испытала шок, – заключил Освальд и посмотрел на ведро со шваброй. – Иди, убери, а потом предоставь все Элин и приходи в офис. Я тебе помогу. Поняла?
Кивнув, она подождала, пока он прошел мимо нее, и с трудом преодолела последние ступеньки до комнаты Моны. Беньямин был еще там. Они обменялись многозначительными взглядами.
– Поговорим об этом позже, – сказал он.
Мона лежала в постели и выглядела жалкой и бледной; ее спутанные волосы разметались по подушке. София сначала вытерла пол, а затем села на край кровати и взяла ее за руку.
– Не говори ничего, если не хочешь. Тебе лучше дать горлу отдохнуть. Скоро придет Элин и позаботится о тебе. Поспи немного.
Мона с хрипом закашлялась.
– Андерс и Эльвира?..
– Когда ты слегка отдохнешь, они придут тебя навестить.
– Что я наделала? Все было так черно… Простите.
– Не надо ничего говорить.
– Это в основном ради Эльвиры. Я подумала, что, если исчезну, Андерсу наверное, позволят увезти ее на материк. Для нее плохо быть здесь.
– Почему?
– Я просто знаю, – сказала Мона и поджала губы. – Чувствую.
«Она что-то знает, но не говорит, – подумала София. – Что-то во всем этом не так».
– Но разве вы не можете покинуть остров, когда истечет срок ваших контрактов?
– Ты же сама знаешь. Контракты являются символическими. Просто покинуть «Виа Терра» нельзя. Это дело жизни. Призвание.
Тут в дверь вошла Элин с раскрасневшимися от энтузиазма щеками.
– Теперь я все беру на себя, – решительно заявила она. Когда из комнаты исчез Беньямин, никто не заметил. София немного поговорила с Элин и пообещала зайти попозже.
Выйдя за дверь, она вспомнила слова Освальда на лестнице о том, что он ей поможет. Она надеялась, что он не станет ее отчитывать, потому что у нее совсем не было сил. Тело не слушалось и еле шевелилось, и мозг, похоже, ему вторил.