Потом мысли Софии перенеслись к парню на ферме, который оказался гомиком, и Освальд отправил его обратно на материк раньше, чем кто-нибудь успел отреагировать. В один прекрасный день тот просто исчез, и больше о нем никто не слышал. Из этих мыслей родилось опасение, что Освальд пытается создать идеального сотрудника. Их скандинавская внешность являлась шаблоном, а рабство и унижение – орудиями.
Мадлен не заметила, что мысли Софии унеслись в другую сторону, и продолжала болтать, похоже, возвращаясь к жизни, когда говорила об Освальде.
– Он как бы стоит над всем. То есть его видение. Оно масштабнее, чем мы способны понять.
Черт, она в него по уши влюблена.
– Но что произошло? Ты, похоже, совершенно убита.
Казалось, будто открыли водопроводный кран. Интересно, как можно так много плакать, как такое худенькое маленькое тело способно вместить столько слез…
– Ну же, расскажи. Я тебя слушаю.
– Черт, София… Я не знаю, что сказать. Я сама себя ненавижу. Я предаю его уже во второй раз. Это ужасно. И все остальные только продолжают совершать промахи. Словно весь персонал противодействует ему. Наказания ничего не дают. Чем это кончится?
– Какие наказания? – София навострила уши.
– Том, ну знаешь, его личный повар, подал ему горошек из супермаркета. Представляешь? Какая свинья… Это же полностью противоречит нашим идеям! Но Тому пришлось это проглотить. В буквальном смысле. Франц заставил его съесть пакет замороженного горошка. Однако тот все равно не сумел организовать Францу настоящую местную еду.
– Целый пакет горошка? Действительно?
– Да, а ты как думаешь? Франц посадил его посреди офиса персонала, где все могли его видеть, и это заняло очень много времени. И потом – жуткий звук, когда он грыз горох…
– Что еще произошло?
– Ну, Анна не опорожняла корзины для мусора в столовой по меньшей мере неделю, и там пахло гнилыми фруктами. Ей пришлось стоять в мусорной корзине с табличкой на шее, с надписью «свинья». Буссе с командой периодически обливали ее водой, чтобы не упала в обморок. Неужели трудно опорожнить несколько корзин? То есть убрать за собой… Что же делать Францу? Выносить мусор самому?
– Сколько времени Анна там стояла?
– Часа три-четыре. В конце концов Франц спросил ее, какой урок она извлекла, и она что-то ответила… я точно не знаю, что именно, но он ее отпустил.
София пыталась различить в темноте лицо Мадлен, чтобы посмотреть, понимает ли та, насколько безумно все это звучит, но было слишком темно. Однако по монотонному голосу Мадлен она решила, что та ничегошеньки не поняла.
– Да и сам Буссе… Он ничего не сделал, поэтому ему пришлось голыми руками прочищать засорившуюся канализацию.
– Ох, тьфу ты, черт!
– Именно.
– Нет, я хочу сказать, тьфу ты, черт, какая мерзость!.. Это же отвратительно!
– София, ты не понимаешь. Франц просто отвечает жесткостью на жесткость. Но это не помогает, и возникает ощущение безысходности.
– А ты? Как ты угодила сюда?
– Я тоже опозорилась. Пролила кофе на его письменный стол, когда он читал газету… Не понимаю, почему мы такие неловкие и не можем исправиться. Мы работаем все больше, спим все меньше – и все равно не справляемся…
Значит, стало хуже. А София думала, что они уже достигли низшего предела. Анна в мусорной корзине и чистящий канализацию Буссе вызывали у нее отвращение, но горох привел ее в ярость. Будто этот проклятый горох – самая важная вещь на свете! Она не знала, что хуже: рассказанное Мадлен или ее отношение ко всему этому. Сколько же человек из персонала стали совершенно безмозглыми, как Мадлен, и у кого по-прежнему сохранились хоть какие-то мозги? Возможно, только у нее и Симона…
Рабочий день у них начинался в шесть часов утра, на час раньше, чем просыпались остальные. Обычно они для начала обегали вокруг усадьбы, чтобы разогреться, а потом выгребали навоз и кормили животных. Это давало Эскилу животноводу, перерыв в длинном рабочем дне.
Утром, после разговора с Мадлен в конюшне, выглянуло солнце. Небо было местами бледно-розовым, местами желтоватым. Снег стаял, и в воздухе пахло весной.
София увидела свет в теплице. Значит, Симон тоже на ногах. Ей его не хватало. Его спокойного дыхания во время работы. Их доверительных разговоров.
Усадьба все еще оставалась темной, за исключением слабого света из чердачного окна. София подумала, что Освальд, видимо, там, и заинтересовалась почему. На него было не похоже вставать так рано. Мысли вернулись к вчерашнему разговору с Мадлен.
«По крайней мере, я узнала нечто новое, – подумала София. – Что всегда может стать хуже».
От калитки к ним быстрым шагом направлялась какая-то фигура. Это оказался Стен, охранник, дежуривший в утреннюю смену.
– Ты что, отключил пейджер? – раздраженно спросил он Бенни. – Я пытался связаться с тобой раз сто.
Ответить тот не успел.
– Сообщение от Буссе, – продолжил Стен. – После восьми вы должны находиться во дворе. Думаю, Освальд хочет поговорить с кем-то из вас.
Это могло быть вызвано разными причинами. Освальд мог увидеть, что они шли, а не бежали. Возможно, он захотел вернуть Мадлен или же разозлился из-за коровьей лепешки на подметке. Однако в глубине души София знала, в чем дело. Она поняла еще в конюшне, когда он смотрел на нее так, словно она – вещь, про которую он забыл и вдруг снова обнаружил. Она даже не знала, действительно ли ей хочется назад, но по телу все равно пробегала дрожь от напряженного ожидания. Это могло стать своего рода победой. И мир за стенами приблизился бы. София размышляла над тем, что ей сказать ему, когда он подойдет. Прокручивала в голове разные фразы. Несколько раз проигрывала про себя их разговор, пока не поймала себя на том, что бормочет себе под нос.
Он прибыл около одиннадцати. Провинившиеся, стоя на коленях, пропалывали на солнце клумбы. Или, скорее, просто ковырялись в земле, поскольку сорняки еще почти не появились. Освальд приехал на мотоцикле. Резко затормозил прямо перед ней. София быстро поднялась и отряхнула с куртки землю. Он, как обычно, выглядел выспавшимся. Волосы были еще влажными после утреннего душа. Ее ноздрей достиг запах его лосьона для бритья. София уставилась на его лежавшие на руле руки, поскольку не хотела встречаться с ним взглядом до того, как он заговорит с ней.
– У тебя появились какие-нибудь соображения, София?
– Да, сэр. Я просто пыталась бежать от самой себя. Из-за многочисленных нарушений правил я чувствовала себя балластом для группы. Поэтому мне и захотелось сбежать.
– Верно, только балластом ты была для меня. Ты это понимаешь?
– Да, сэр.
– Хорошо. Тогда можешь пойти к Буссе. Он введет тебя в курс всего, что произошло за время твоего отсутствия.
Мадлен откашлялась и уже собралась открыть рот.
– Тебе лучше заткнуться, – сказал ей Освальд. – Ни слова из твоего паскудного рта. – Повернулся к Бенни. – Полоть клумбы – это не для Мадде. Она должна выполнять самую грубую, тяжелую и грязную работу. Таких, как она, может сломить только это. – И снова обратился к Софии: – Чего ты ждешь? Скорее к Буссе, пока я не передумал!
В офисе персонала Буссе не оказалось, поэтому Софии пришлось бегать и искать его.
Внутри у нее все пело. Она чувствовала себя почти свободной. Не смогла удержаться и заглянула в теплицу.
Симон сидел на корточках и что-то сажал. Увидев ее, он широко улыбнулся и произнес:
– Все испорчено. Пришлось начинать сначала.
– Он вернул меня в офис!
– Вот как… И что ты об этом думаешь?
– Что это, наверное, единственный путь к свободе.
– Пожалуй, да. – Он продолжил копаться земле.
– Симон, пожалуйста, пойдем со мной, если я найду способ сбежать.
– Нет, я останусь здесь, пока не рухнут стены, – не задумываясь ответил он. – Но желаю удачи. Я уверен, что ты справишься. Приходи опять навестить меня.
Под конец София нашла Буссе в домиках, где тот сидел и разговаривал с Моной. При виде ее у обоих сделался смущенный вид, словно та ввалилась посреди деликатного разговора. Мона поспешно встала и неуверенно посмотрела на Софию, не зная, по-прежнему ли та в немилости.
– Я пойду, – прошептала она.
Буссе жестом показал Софии садиться. Взглянул на ее грязные руки и пятна на зимней куртке.
– Так легко тебе от меня не отделаться, Буссе, – произнесла София.
– Да, вижу. Франц сказал, что ты возвращаешься. В твое отсутствие кое-что произошло. В общем-то, довольно важные вещи.
– Вот оно что…
– Не знаю, с чего начать… Ну, скажем, с жилищной ситуации. С жившими вместе парами происходило слишком много неурядиц, и с Освальда этого хватило. Теперь все живут в палатах. Парни с парнями и девушки с девушками.
– Семейные пары тоже?
– Да, все. У нас тут пара девиц залетела… Катарина и Корин. Они с этим разобрались, но с Освальда было довольно.
– Разобрались?
– Да, ты же понимаешь, что мы не можем держать здесь бегающих повсюду малышей. Но я не думал, что тебя это взволнует после того, что произошло с Беньямином.
– Да меня, собственно, и не волнует, но звучит так, словно у них не было выбора.
– А ты как думаешь? Неужели существует выбор между «Виа Терра» и кричащим младенцем? Естественно, они сделали аборты. Мы с ними это даже не обсуждали.
София проглотила вертевшийся на языке комментарий. Для споров с Буссе было просто-напросто не время и не место.
– Но ты будешь снова жить в «семерке», мы уже отнесли туда твои вещи, – сказал он.
– Вот как. Что-нибудь еще?
– Ноутбук и мобильный телефон тебе не вернут, но ты, наверное, и сама это понимаешь.
– Естественно. А как дела со всем остальным, Буссе? Гости весной приедут?
– Здесь как обычно: Освальду приходится все делать самому. Он уже совершенно измотан.
София чуть не сказала, что утром он, судя по виду, был в прекрасной форме, но лишь кивнула.