они справляли нужду в ведра, поскольку пользоваться туалетами усадьбы им запретили. Если им хотелось есть, они должны были умолять Симона, и, если удавалось выпросить немного овощей, есть их сырыми, поскольку им было строго запрещено переступать порог кухни или разводить костры на территории поместья. А если овощей не имелось, они могли питаться объедками, оставшимися после персонала.
В эту маленькую группу входили Буссе, Корин, Йоэль и Кристер. Стороживший их Стен торчал возле дерева и пялился на них. Особенно на Корин. В качестве первого дела им предстояло до приезда гостей опять превратить цепочку домиков в дворцовый комплекс. Ущерб следовало покрывать из собственных средств. То есть тем, у кого таковые имелись; остальным записывали долг.
У Софии завибрировал пейджер.
«Немедленно в офис».
Было половина девятого, и ей совсем не хотелось опять встречаться с Освальдом этим вечером. Но о непослушании не могло быть и речи. Одно маленькое прегрешение – и она тоже окажется в трусах и лифчике под садовым шлангом вместо душа.
Когда она открыла дверь, офис был вроде бы пуст: за письменным столом никого, свет погашен. София шагнула вперед, и тут Освальд набросился на нее. Оказалось, он стоял за дверью. Навалившись на Софию всем телом, схватил ее за плечи и толкнул вперед с такой силой, что она ударилась головой о стену. Затем схватил ее за запястья и вытянул руки вверх по стене, крепко прижимаясь к ней до тех пор, пока София беспомощно не распласталась перед ним. Все его тело затвердело. Он пребывал в такой ярости, что у него срывалось дыхание. Что-то обожгло ей затылок, и она поняла, что это укусы его зубов. Его рука скользнула ей под пиджак и дернула за блузку – по мраморному полу запрыгали пуговицы; затем схватила грудь и сдавила так сильно, что София вскрикнула. Страх почти парализовал ее, веки жгли подступившие слезы; она думала лишь о том, чтобы не обмочиться. Закричала – не протяжно, зовя на помощь, а взвыла от безысходности, – и тут он отпустил ее.
Отступил на несколько шагов.
Голос у него звучал хрипло.
– Ты – наглая, бесстыжая сука, и сейчас тебе придется просить прощения за то, что ты осмелилась возражать мне перед остальными идиотами. На коленях.
В его голосе присутствовала какая-то новая агрессия.
София по-прежнему стояла, словно пригвожденная к стене, не в силах оторвать от нее тело. Воздух медленно выходил из сдавленных легких.
– Я сказал, на колени!
Она медленно развернулась. Опустилась перед ним на колени. Не будучи в силах заставить себя смотреть ему в глаза, уставилась в пол.
В этот момент ей безумно хотелось послать его к черту.
Губы формировали слова, но не вылетало ни звука. Глубоко внутри предостерегающий голос кричал, что, если она сейчас возразит ему, он забьет ее до смерти.
София проглотила слова и медленно закрыла рот, поняв, что перешла границу его терпения и должна немедленно попросить прощения.
– Простите, – прошептала она.
– Смотри мне в глаза! – крикнул Освальд.
Она подняла взгляд. Его глаза были совершенно бешеными.
– Простите, – снова прошептала она.
– Громче! Я не слышу.
– Простите! – закричала она.
– Хорошо, а теперь убирайся. Пока я не задал тебе настоящую трепку.
София поднялась, поправила задравшуюся юбку, одернула пиджак и застегнула несколько пуговиц, чтобы скрыть разорванную блузку.
Когда она направилась к двери, он остановил ее.
– Завтра выходи на работу, как обычный человек. Кто здесь все решает?
– Вы, сэр.
– Именно. Убирайся.
Всю дорогу до палаты она рыдала, но стиснув зубы, чтобы никто не слышал.
В комнате никого не было. София села на кровать и еще поплакала. Нахлынуло сожаление. Она могла бы отказаться, но существовал риск, пойти на который она не решалась, – и ненавидела себя за это. В ней закипала злость. София заколотила кулаками по покрывалу. Потом встала на ноги и пинала комод до тех пор, пока не почувствовала боль в пальцах ног. Она ненавидела себя за то, что прогнулась. Ненавидела его твердое тело, сильные руки, проклятый рот, извергавший ругательства, его чертов лосьон для бритья. Ненавидела, ненавидела, ненавидела…
Соберись, Бауман, возьми себя в руки, черт побери.
Она сдернула с себя пиджак и блузку, отправив последнюю в мусорную корзину.
Грудь по-прежнему болела. Спина еще ощущала тяжесть его тела, и затылок жгло от его зубов. Копаясь в ящике комода в поисках футболки, София нашла оставленные там ручку и блокнот. Надев футболку, взяла их и уселась на кровать. Штрихами нарисовала человечка – дьявола с рогами, огромными бровями и злобной улыбкой. Вырвала рисунок из блокнота, свернула и сунула в карман. Побежала вниз по лестнице во двор. Там никого не было, поэтому она обогнула угол дома и проскользнула в гараж.
Почти сразу увидела его любимый мотоцикл – тот стоял в углу сверкающий, свежеотполированный. София вынула из кармана складной ножик и подошла к мотоциклу. Секунду поколебалась, но затем вонзила лезвие ножа прямо в сиденье. Сделала длинный надрез. Кожа под ножом приятно затрещала. София достала из кармана рисунок дьявола и засунула его в образовавшуюся щель.
На обратном пути она зашла в теплицу и долго пробыла там, строя с Симоном планы.
Когда София вошла в палату, к ней вернулось сомнение. Оно ездило в ее голове, словно каток, расплющивая все мужество, которое она собрала за вечер. Как можно быть в чем-то настолько уверенной, а потом начать снова сомневаться? «Беньямин мертв, – думала София, – скоро Освальд убьет Эльвиру, сегодня он чуть не задушил Буссе, а меня в следующий раз, когда разозлится, просто изнасилует. Что же произойдет, когда он поймает меня с рюкзаком, полным его тайн?»
Скоро должны были прийти Элин и Анна, и тогда оставалось лишь погасить свет и изображать спокойствие. София зашла в ванную и уставилась на собственное отражение в зеркале. Попыталась оживить смотревшие на нее испуганные глаза. Подумала, что бежать необходимо, – сейчас или никогда, даже если рядом с ней будет бежать ее страх.
Она прокралась в коридор, спустилась по лестнице и отыскала главный рубильник.
Выглянула из маленького окна коридора и увидела стремянку, которую Симон приставил к стене. Сосчитала свои шаги от рубильника до комнаты. Подсчитала шаги от двери до кровати. Вытащила из тайника рюкзак. Достала из шкафа ветровку, обернула ею рюкзак и засунула сверток под кровать. Поставила там кроссовки, такие, в которые можно просто сунуть ноги, – завязывать шнурки времени не будет. За дверью послышались приглушенные голоса. София быстро залезла под одеяло и закрыла глаза.
Все на месте.
Осталось чуть больше часа. Она начала считать секунды. Из них стали складываться минуты.
Я кошусь через его плечо в окно.
На улице садится солнце. Кажется, будто все мое будущее купается в лучах заката.
Не могу сосредоточиться на всех этих цифрах и его пустой болтовне.
– Похоже, страховая компания не собирается покрывать потерю виллы, – говорит он. – Все-таки это был поджог с целью убийства.
Я киваю. Думаю, что мне наплевать. Просто продам участок, чтобы отделаться от этого дерьма.
– Однако вы все равно будете располагать колоссальными денежными средствами, – продолжает он. – И, разумеется, инвестиции. Если хотите, я могу объяснить…
Я поднимаю руку.
– Нет, не надо. Думаю, вы понимаете, что я здесь не останусь. Слишком многое напоминает мне о…
Он кивает.
– Значит, вы поедете в Швецию?
– Вероятно, да. Я подумываю о том, чтобы возобновить там учебу.
Он опять принимается за свое. Говорит об инвестициях, как мне лучше всем распорядиться. Но я слушаю его вполуха, думая о том, какую важную роль мне предстоит сыграть для человечества.
Единственному, кто самостоятельно добрался до истины. До истины о воде – на Туманном острове.
До истины о темноте – в чуланчике на пароме.
До всех истин, которые я пропустил через себя. Я думаю о них и черпаю из них силу. Именно, истина о силе – важнейшая из всех.
Солнце почти скрылось за горизонтом. Тем не менее приключение начинается именно сейчас. Одно я знаю совершенно точно.
Те, кто встретится мне на пути, те, за кого я возьмусь, никогда больше не будут прежними.
43
Где-то лаяла собака.
Из усадьбы доносился вой сирены.
Нельзя падать в обморок, нельзя!
Но ноги подкашивались, и казалось, что ее силы полностью иссякли.
Мужчина перед ней на тропинке стоял совершенно неподвижно.
Вой сирены смешивался со стуком дождя и собачьим лаем, который стал азартнее и истошнее. Над кронами деревьев блуждали поисковые огни. Ее сознание почти померкло, и какофония звуков и картин ослабла.
Она опустилась на корточки и уперлась обеими руками в тропинку.
Нельзя падать в обморок.
В глазах замелькал дождь искр.
В ее поле зрения возникли слабые очертания грунта на тропинке и кроссовок.
Пульс замедлился, и в теле ощутился слабый прилив сил.
Потом вокруг ее плеч возникли руки, поддерживавшие ее, пытавшиеся удержать на ногах.
– В чем дело?
Она посмотрела на него, но его лицо расплывалось перед ее глазами.
Позади мужчины рычала собака.
– София! Ведь ты София?
Его лицо попало в фокус. Доброе лицо. Лицо Эдвина Бьёрка.
Слова застряли у нее в горле, изо рта вырвался лишь какой-то отвратительный кудахчущий звук.
Он подсунул руки ей под мышки и помог подняться.
– Что случилось?
Способность говорить вернулась, и она затараторила:
– Пожалуйста, помоги мне, ты должен мне помочь! Они за мной гонятся!
Бьёрк посмотрел на нее с изумлением.
– Конечно, я помогу тебе. Ты имеешь в виду секту? Они тебя ловят? – Не дожидаясь ответа, он взял ее под руку и повел по тропинке. – Ты сможешь немного пройти?