«Момент истины» для всех, кто называл себя патриотами России, наступил 22 июня 1941 г., в том числе и для церквей. Митрополиту Сергию все было ясно:
«…Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству.
Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божиею помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы — православные, родные им и по плоти, и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может…
Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг».
Подчеркнем еще раз эти слова: «Православная Церковь всегда разделяла судьбу народа». Это важно, потому что скоро нам придется сравнивать слова Сергия Страгородского с оценкой ситуации, исходящей от церковного иерарха с другой стороны красно-белого противостояния.
«Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: „Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя“. Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, своим здоровьем или выгодой ради родины. Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно „ради Иисуса, а не ради хлеба куса“, как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души своя вместе с нашей паствой…»[88]
А что с другой стороны? Там было по-всякому, но дело, как и в случае с благовещенским погромом, даже не в том, кто как себя вел, а в том, что ему за это было.
Архимандрит Иоанн (Шаховской), строго говоря, не был епископом РПЦЗ, он относился к Константинопольскому патриархату, который тоже имел приходы в Германии. Вот какими словами этот потомок древнего княжеского рода приветствовал начало войны в июне 1941 года:
«В крови и грязи пришедшее, уйдет в крови и грязи. Человеконенавистническая доктрина Маркса[89], вошедшая в мир войной, — войной исходит. „Я тебя породил, я тебя и убью!“— кричит сейчас война большевизму. До каких дней желанных и подсоветской, и Зарубежной России довелось дожить. Не сегодня-завтра откроются пути свободной жизни, свободного исповедания веры Христовой, свободных слов о Боге. Пред своей кончиной в Москве, в начале большевизма, Афонский старец, праведный Аристоклий сказал такие, буквально записанные (людьми, автору сих строк близкими) слова: „Спасение России придет, когда немцы возьмутся за оружие“…
Кровь, начавшая проливаться на русских полях 22 июня 1941 года, есть кровь, льющаяся вместо крови многих тысяч русских людей, которые будут скоро выпущены из тюрем, застенков и концлагерей Советской России. Одно это уже исполняет сердце радостью. Лучшие пастыри будут отданы Церкви, лучшие ученые — русской науке, лучшие писатели — народу, отцы — детям своим, и дети — родителям, к женам вернуться с далекого севера любимые мужья; сколько друзей разосланных вновь соединятся… Невозможно себе представить, сколько будет радости людям… Промысел избавляет русских людей от новой гражданской войны, призывая иноземную силу исполнить свое предначертание…»
Епископ-эмигрант мог не знать, как на самом деле обстоят дела в СССР. Но он не мог не знать, из кого формируется армия, и бестрепетно готов был платить кровью миллионов простых людей, «черной кости», за кровь тысяч «лучших людей». РПЦ была с русским народом, а с кем был владыка Иоанн?
Сколько раз мы еще будет сталкиваться с социальным расизмом в самых неожиданных местах, в том числе и в проповедях «отцов Церкви»!
«Кровавая операция свержения третьего интернационала поручается искусному, опытному в науке своей германскому хирургу. Лечь под этот хирургический нож тому, кто болен, незазорно. У каждого народа есть свои качества и дары. Операция началась, неизбежны страдания ею вызываемые… Обессиленные и закрепощенные по лагерям, заводам и колхозам русские люди были бессильны подняться против международной атеистической силы, засевшей в Кремле. Понадобилась железно-точная рука германской армии. Ей ныне поручено сбить красные звезды со стен русского Кремля. И она их собьет, если русские люди не собьют их сами. Эта армия, прошедшая своими победами по всей Европе, сейчас сильна не только мощью своего вооружения и принципов, но и тем послушанием Высшему Зову, Провидением на нее наложенному сверх всяких политических и экономических расчетов. Сверх всего человеческого действует Меч Господень».
Это точно, немецкая армия была послушна некоему «высшему зову», вот только от кого он исходил? Кому повиновался полуязыческий-полуоккультный режим? Рога какого бога поднимались в кровавом закате над колоннами вермахта? Мог ли живущий в Берлине епископ этого не знать? Или ему уже было совсем безразлично, в чьем обозе прийти на русскую землю и чем за это платить? Но тогда при чем тут «слова о Боге»?
«Новая страница русской истории открылась 22 июня в день празднования русской Церковью — памяти „Всех Святых, в земле Русской просиявших“. Не ясное ли это даже для самых слепых знамение того, что событиями руководит Высшая Воля? В этот чисто русский (и только русский) праздник, соединенный с днем Воскресения, началось исчезновение демонских криков „Интернационала“ с земли русской… Внутреннее воскресение зависит от сердца человеческого; оно подготовлено многими молитвами и терпеливым страданием. Чаша исполнена до краев… Скоро, скоро русское пламя взовьется над огромными складами безбожной литературы. Мученики веры Христовой и мученики любви к ближнему и мученики правды человеческой выйдут из своих застенков. Откроются оскверненные храмы и освятятся молитвой. Священники, родители и педагоги будут вновь открыто учить детей истине Евангелия.
Иван Великий заговорит своим голосом над Москвой и ему ответят бесчисленные русские колокола.
Это будет „Пасха среди лета“, о которой сто лет тому назад, в прозрении радостного духа пророчествовал великий святой русской земли, преп. Серафим».
Возможно, приветствие о. Иоанна и было вынужденным — не всем же становиться священномучениками! — но вдохновение-то вполне искреннее. Многие эмигранты по-прежнему готовы были утопить Россию в крови, лишь бы воцариться на ее обломках. Интересно, каким именно истинам Евангелия стали бы учить священники остатки населения залитой кровью, порабощенной России? Тому, что следует повиноваться властям земным, ибо всякая власть — от Бога?
Как мы знаем, и знамение сбылось, и Высшая Воля показала себя, и Меч Господень сверкнул, но снова, уже не в первый раз, поразил совсем не ту сторону, о которой вещал о. Иоанн.
Открыто приветствовали Гитлера в основном те иерархи, кто находился в Германии или на оккупированных территориях. Если они это делали поневоле — то какие претензии к поддержавшему большевистскую власть Сергию Страгородскому? Если искренне — то им действительно было все равно, в чьем обозе въехать в Россию и какой кровью платить за коленопреклонение оставшихся в живых? Можно спорить о том, кем были большевики, но уж с немцами-то все ясно — эти служили не Богу…
Митрополит Анастасий (Грибановский), первоиерарх РПЦЗ, в пасхальном послании 1942 года писал:
«Настал день, ожидаемый им (русским народом), и он подлинно как бы воскресает из мертвых там, где мужественный германский меч успел рассечь его оковы… И древний Киев, и многострадальный Смоленск, и Псков светло торжествуют свое избавление как бы из самого ада преисподнего. Освобожденная часть русского народа повсюду уже запела… „Христос Воскресе!“…»
В 1943 году, когда Красная армия выгнала «мужественных германцев» из многострадального Смоленска, в некогда большом городе, где до войны проживало 185 тысяч населения, осталось 30 тысяч, из 7900 домов уцелело 300. Зато братских могил в городе и его окрестностях оказалось на 135 тысяч человек. Нет, сидевшие в Европе иерархи могли всего этого и не знать, но потом-то, когда узнали…
В конце войны о. Иоанн Шаховской уже не приветствовал нацистский режим. Даже, говорят, тайно служил панихиды по заговорщикам, покушавшимся на Гитлера летом 1944 года (хотя вряд ли — панихиды по лютеранам?). А митрополит Анастасий в том же году еще успел встретиться с генералом Власовым и благословить создание РОА.
Какую оценку дала Зарубежная Церковь этой деятельности?
После войны РПЦЗ все же пришлось объясняться по данному поводу. Правда, не за всю Церковь, а лишь за Синод, и объяснялись не иерархи, а канцелярия Синода. Безымянные авторы долго рассказывали, почему в 1938 году от имени Синода Гитлеру преподнесли адрес (германское правительство спонсировало сооружение православного храма в Берлине) и еще некоторые маловажные вопросы. О Пасхальном послании — ни слова…
Как мы помним, Сергий Страгородский покаялся за краткое сотрудничество с обновленцами. Покаялись ли приветствовавшие Гитлера иерархи — о том никто не слышал. Иоанн Шаховской в 1945 году уехал в США, стал там епископом Бруклинским, потом епископом Сан-Францисским и Западно-Американским, почти сорок лет работал на радиостанции «Голос Америки» и по-прежнему готовил свержение ненавистного режима. Кстати, и синод РПЦЗ в 1950 году переехал в США, поскольку после войны православные приходы в Европе стали массово переходить к Московскому патриархату.