в и черногорцев от турецкого ига, который считал иначе.
Что интересно: по поводу современного ему положения дел человек этот не только не имел иллюзий, но скорее даже перегибал палку в сторону «чернухи». Потому что писал он о союзе славянских народов так, что мрачнее и придумать трудно.
«По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, — не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!..
Начнут они, по освобождении, свою новую жизнь… именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, они именно в защиту от России это и сделают.
Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, „имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени“.
…Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия — страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации.
У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в (страна, по-вкусу. — Е.П.)и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний (фамилия, по вкусу. — Е.П.)согласился наконец принять портфель президента совета министров.
…Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью…»
До такого циничного анализа не доходят и современные политологи. А ведь это написано 150 лет назад. Ну, и зачем нам это счастье? Ради создания сферы влияния в Европе? Понятно, тут можно постараться, особенно во времена, когда еще не было межконтинентальных ракет, войны решались наземными армиями и буферные зоны имели смысл. Но… на мотивации цинизм заканчивается, и начинается самый махровый идеализм:
«Разумеется, сейчас же представляется вопрос: в чем же тут выгода России, из-за чего Россия билась за них сто лет, жертвовала кровью своею, силами, деньгами? — спрашивает автор и тут же себе отвечает: — Во-первых, у России, как нам всем известно, и мысли не будет, и быть не должно никогда, чтобы расширить насчет славян свою территорию, присоединить их к себе политически, наделать из их земель губерний и проч».
Тут спорить сложно: превращать в губернии страны с национально озабоченным населением — изрядный геморрой. Александр I неосмотрительно прихватил Польшу, и Российская империя на столетие получила незаживающую язву, изрядно способствовавшую ее краху. Но автор развивает идею дальше.
«Все славяне подозревают Россию в этом стремлении даже теперь, равно как и вся Европа, и будут подозревать еще сто лет вперед. Но да сохранит Бог Россию от этих стремлений, и чем более она выкажет самого полного политического бескорыстия относительно славян, тем вернее достигнет объединения их около себя впоследствии, в веках, сто лет спустя. Доставив, напротив, славянам, с самого начала, как можно более политической свободы и устранив себя даже от всякого опекунства и надзора над ними и объявив им только, что она всегда обнажит меч на тех, которые посягнут на их свободу и национальность…»
Политика, который поступил именно так, мы все знаем — его зовут Михаил Сергеевич Горбачев. Опекунство и надзор над странами Восточной Европы при нем прекратились полностью, их органы — Организация Варшавского договора и Совет экономической взаимопомощи — были распущены, и что дальше? Правильно: надзор из Кремля тут же сменился контролем из Белого дома, бывшие советские вассалы дружно оказались в НАТО, и теперь американским самолетам лететь до Москвы куда ближе, чем в советские времена.
И так было всегда: едва российский опекун уходил, как его место тут же занимал западный, а опекаемые немедленно вписывались в очередной «Дранг нах Остен». Сто лет назад избавившаяся от опеки Польша немедленно пошла брать Минск и Киев. В Первую мировую войну освобожденная ранее русскими от турок и перешедшая под германский надзор Болгария послала дивизии на Восточный фронт. И в 1812 году оказавшееся под опекой Наполеона польское Варшавское герцогство с энтузиазмом приняло участие в его русском походе, выставив 60 тысяч человек — десятую часть всей армии. Оставишь таких без надзора, как же!
Однако читая дальше, видишь: дело вообще не в русских интересах. Избавившей себя от опекунства за братушками «России надолго достанется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже, может быть, обнажать за них меч при случае». То есть не только тратиться на них, но и проливать кровь своих сынов. Но для чего?!
«Выказав полнейшее бескорыстие, тем самым Россия и победит, и привлечет, наконец, к себе славян; сначала в беде будут прибегать к ней, а потом когда-нибудь воротятся к ней и прильнут к ней все, уже с полной, с детской доверенностью. Все воротятся в родное гнездо».
Когда? Ну, лет этак через сто. И «весь этот век, может быть, придется России бороться с ограниченностью и упорством славян, с их дурными привычками, с их несомненной и близкой изменой славянству ради европейских форм политического и социального устройства, на которые они жадно накинутся… Славянского единения в братстве и согласии они не поймут тоже очень долго. Объяснять им это беспрерывно, делом и великим примером будет всегдашней задачей России впредь…»
А знаете, что автор прав? Именно так развивались недавние события на Украине, и, читая высказывания по поводу происходящего, я сплошь и рядом наталкивалась именно на такой подход: «Несмотря ни на что, вы наши братья, когда-нибудь вы это поймете, а мы потерпим пока…»
Да с какой стати?! Почему наша страна должна класть свои интересы, свою гордость, наконец, ковриком под чьи-то грязные калоши?
«Для чего: для того, чтоб жить высшею жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей… Выгода России именно, коли надо, пойти даже и на явную невыгоду, на явную жертву, лишь бы не нарушить справедливости».
Да это же один к одному то, что вещал Яковлев о «чести социализма»! И точно на таких же основаниях Макаревич критикует «крымскую весну».
И далее: «Да и когда, часто ли Россия действовала в политике из прямой своей выгоды? Не служила ли она, напротив, в продолжение всей петербургской своей истории всего чаще чужим интересам с бескорыстием, которое могло бы удивить Европу…»
К нашей реальной политике, со времен Рюрика, это имеет такое же отношение, как яковлевские «высокоморальные принципы ленинской политики» к реальным действиям большевиков. Но кто из читателей его доклада настолько хорошо знал историю?
«В этом самоотверженном бескорыстии России — вся ее сила… вся ее личность и все будущее русского назначения».
А это аналог «нового политического мышления» от яковлевского соратника по ликвидации Советского Союза — товарища Горбачева! Как и в 1989 году, «обоснованное» фальшивым прошлым. Нет, конечно, если поднапрячься, можно вспомнить отдельные проявления «самоотверженного бескорыстия». Например, отправку в 1849 году армии на подавление едва не сокрушившей Австрийскую империю венгерской революции. Австрия была спасена, а потом, в благодарность, до самого конца своего существования пакостила России.
Однако это именно исключение, да и то имеющее определенные прагматические основания: Николай I опасался экспорта венгерской революции в Польшу, а потом и в российские земли. А столкнувшись с угрозой Вены ударить в спину русской армии во время Крымской войны, жестоко высмеял свой просчет.
«Кто из польских королей, по твоему мнению, был самым глупым? — спросил царь своего генерал-адъютанта, поляка Адама Ржевусского. И сам же ответил: — Я тебе скажу, что самым глупым польским королем был Ян Собесский, потому что он освободил Вену от турок. А самый глупый из русских государей — я, потому что помог австрийцам подавить венгерский мятеж».
Веди себя российская власть все время столь же «благородно», тут бы державе и конец пришел. В 1991 году так и произошло, но, как видите, некто усиленно призывал к самоубийству на сто с лишним лет раньше. Кто же этот политический мазохист, воззрения которого так интересно совпали с позицией Горбачева и Яковлева?
Вы все его знаете и даже изучали в школе. Правда в отличие от «Преступления и наказания» с «Идиотом», «Дневник писателя» известен куда меньше, но цитаты из него вовсю гуляли по интеллигентской, читающей России. И вот уже идеи Федора Михайловича о жертвенном русском мессианизме пускают корешки в головах, перекочевывают в общественное мнение и начинают очень интересно мутировать.
Одной из первых таких мутаций стало творчество русского философа Владимира Соловьева. Человек, психически не слишком здоровый (лечился от всех болезней скипидаром, отчего в 47 лет и умер, а также видел во плоти дьявола, который один раз даже его оседлал), пошел еще дальше. Если Достоевский проповедовал жертвенность во имя славянских народов, то Соловьев желал положить страну на алтарь под чутким руководством Вселенской Церкви