– А ты не слышал о «Стакане воды»?
– Это что?
– Есть такая теория, что к сексу нужно относиться как к утолению жажды. Захотел и выпил, захотел и… Мол, нет в этом ничего стыдного или зазорного. Правда, мне она не нравилась. Ее поняли так, что женщина вообще не человек, а только средство утоления похоти, каждая комсомолка должна отдаться комсомольцу по первому требованию, хочет она этого или нет.
То, что большевики здесь придумали не только нудизм, но и сексуальную революцию, Сергея уже не удивило. Почему бы и нет? Здешние революционеры любят безумные идеи вроде космоса или роботов, почему бы и не секс?
– Зоя, а ты разве комсомолка?
– Да. А ты думал нет?
– Честно говоря, думал нет. Я комсомолок иначе представлял.
– Какими же?
– Не такими… раскрепощенными…
– Я себе сектантов тоже представляла другими. Дай посмотреть!
Зоя начала рассматривать листки. Некоторые вещи, вроде ботинок на платформе, она сразу отвергла, другие, например мини-юбка, привели ее в восторг. По словам Зои, мини «эпатирующе и эротично». Последняя картинка, где Сергей нарисовал Зою на мотоцикле, в высоких ботинках, кожаных штанах и куртке-косухе, ей особенно понравилась.
– Как ты угадал? Мотоцикл – мое давнее увлечение! А что это за зигзаг?
– Молния, – ляпнул Сергей и прикусил язык. Вот сейчас она спросит, что такое молния, и что ей скажешь?
– Молния? Как у курток летчиков? Здорово! У тебя богатая фантазия.
– У тебя тоже… – поддразнил ее Сергей.
– У меня… – Зоя сбросила бумагу на пол и начала подкрадываться к Сергею. – ОЧЕНЬ богатая фантазия…
Сергея разбудил громкий звон. Он поднял голову от подушки.
Будильник. Огромный, с двумя блестящими чашечками сверху и черным изломом стрелок.
Зоя лениво потерлась о Сергея и открыла глаза.
– Будильник? Уже утро? Ты будешь еще спать? Я на работу пойду.
Организм взвыл, требуя продолжения здорового сна и напоминая, что ему на работу не нужно.
Сергей встал:
– Я с тобой. Мне нужно объявления посмотреть.
Зоя натянула черные шелковые шортики:
– Объявления? Сергей, а зачем тебе оккультисты?
Сергей обнял ее сзади и поцеловал в затылок.
– Мне нужно вернуться.
Зоя вывернулась и посмотрела Сергею в глаза:
– Узнаю ли я когда-нибудь, кто ты такой?
– А сколько сейчас времени? – Сергей оторвался от чая с вишневым вареньем, которым его угощала Зоя («Сама варила»), и оглянулся в поисках часов.
– Полдесятого. – Девушка посмотрела на миниатюрные золотые часики.
– Сколько? – Сергей отхлебнул большой глоток обжигающего чая и подавился. – Я ведь обещал в одиннадцать часов быть в школе.
– В какой школе? Кому обещал?
– Девушке…
– Какой еще девушке? Я если я возревную?
– Катя… секретарь комсомола… Рыженькая такая.
– А, Каталин.
– Почему Каталин?
– Потому что она гусарская куртка.
– В смысле? – Сергей наконец допил чай и удивленно посмотрел на Зою.
– В смысле венгерка. Она же нерусская.
Венгры в представлении Сергея были похожи на кавказцев: черные, носатые, добродушные. Уж никак не рыжие. А с другой стороны, почему бы и не рыжие?
– Надо же, – покачал он головой, – никогда бы не подумал.
– Да не ходи ты, – погладила Сергея по плечу Зоя. – Подумаешь, обещал…
Сергей на мгновенье задумался:
– Нет. Раз обещал – надо идти.
Не возникало в здешнем мире желания врать и обманывать. Как-то все здесь наивным казалось, что ли…
– Нет, пойду.
Сергей не заметил, но Зоя взглянула ему в спину с явным одобрением.
Ровно без пяти минут одиннадцать Сергей стоял у школы на Советской. Откуда он так точно знал время? Купил часы.
За час с небольшим, перед встречей со школьниками, Сергей успел договориться с Зоей прийти к ней в библиотеку после школы, доехать на трамвае до тети Тани и успокоить ее, сказав, что с ним все в порядке, а так, как время еще оставалось, – добрался до рынка и приобрел себе замечательные часы.
Замечательность приобретения заключалась в широком кожаном ремешке, грубом, напоминающем стимпанковские поделки. Ремешок был самодельным, потому что все остальные часы на рынке были карманными. Впрочем, и эти в девичестве тоже наручными не были, ушки для ремешка к ним приделали позже. Огромные, выпуклые, в потертом стальном корпусе, они сразу приглянулись Сергею. Теперь он с удовольствием разглядывал их.
– Добрый день! – раздался за спиной веселый звонкий голос.
– Добрый день, Катя!
– Вы пришли.
– Я же обещал. Не могу нарушить обещание, данное такой очаровательной девушке, – улыбнулся Сергей и промазал.
Катя нахмурилась:
– Я бы попросила вас, товарищ Вышинский, оставить свои пошлые комплименты. Я не пустышка на танцульках.
– Прошу прощения за неверно выбранный тон. – Сергей попытался извиниться, но только усугубил ситуацию.
– То, что вы герой, не дает вам право заигрывать со мной.
– Я не герой! – воскликнул Сергей.
Катя неожиданно смягчилась:
– Ваша скромность мне сразу понравилась. Многие до сих пор ходят и кричат о том, как они в Гражданскую воевали с Колчаком, Деникиным и со всеми интервентами разом. Пойдемте.
Они вошли в школу, прошагали пустыми коридорами. Сергей поймал себя на том, что мысленно сравнивает Зою и Катю.
Обе – комсомолки, хотя про Зою этого и не скажешь. Обе – красавицы, наверняка спортсменки… Интересно, случись выбирать, кого бы он выбрал?
Зоя – красивая, раскованная, сильная, сексуальная, активная, умная, спортивная. Зоя похожа чем-то на девушек двадцать первого века.
Катя – красивая, умная, сильная, активная, спортивная, добрая. Насчет раскованности и сексуальности пока неизвестно…
В смысле – пока?
Сергей понял, что мысли ушли куда-то совсем не в то русло. К счастью, они с Катей уже пришли.
Небольшой класс, деревянные парты с наклонными черными крышками, чернильницы, маленькие окна.
Ученики.
Сергей ожидал увидеть форму, старую советскую: синюю, с блестящими пуговицами и красными галстуками.
За партами сидели мальчишки, в белых, серых и синих рубашках, серьезные, коротко стриженные, девочки в цветастых платьях, волосы тоже обрезаны коротко. Человек двадцать, и пионерские галстуки видны, правда, не у всех, только у двух-трех.
Сердце Сергея упало. Им же лет по десять!
Одно дело – плести байки в веселой компании, рассказывать истории взрослым школьникам, с которыми и посмеяться, и подурачиться можно. Совсем другое – вот эти дети. Маленькие, но очень серьезные. Пришедшие послушать героя.
Сергей увидел себя со стороны: тощий, нескладный, в дурацком по здешнем меркам джинсовом костюме, с дурацкой бородой и дурацкими патлами на голове. Разочарование детишек было видно издали.
– Здравствуйте! – поприветствовала их Катя.
– Здравствуйте, Катерина Осиповна, – нестройно отозвались дети.
– Я, как и обещала, привела к вам товарища Вышинского. Он расскажет, как была разгромлена банда капитана Ждана…
Катя сделала приглашающий жест рукой. У Сергея по спине побежал пот.
О чем говорить? Что говорить?
– Зх… здравствуйте, дети, – хрипло произнес Сергей.
– Здравствуйте.
Что говорить? Что?
Язык, такой говорливый, присох.
Говори! Не молчи! Говори!
Да легче убить капитана!
Сергей глубоко вздохнул:
– Давайте я начну рассказ издалека. Жил-был человек, молодой, глупый. Жил, не тужил, порхал по жизни, как бабочка с цветка на цветок. Ни друзей, ни врагов, никому неинтересен. Вроде и вреда никакого, но и пользы – никакой. Думал, что так всю жизнь проживет, пока однажды не стукнуло его по голове…
Сергей говорил и говорил. Он рассказывал о том, что не нужно опускать руки, в какую бы тяжелую ситуацию ни попал, искать выход даже там, где его нет. Говорил о том, как здорово видеть вещи, сделанные твоими собственными руками, как страшно бывает подняться против врага и каким жутким бывает этот враг, как нужно приходить на выручку своим товарищам, как нужно жить так, чтобы от тебя была польза не только тебе самому.
Он говорил и говорил, не помня себя, не видя вокруг ничего, кроме вот этих не по-детски серьезных глаз, глаз, которым нельзя соврать, которые, казалось, видят тебя до самых глубин твоей души. Над половиной того, что он говорил, сам Сергей посмеялся бы еще два месяца назад, но для этих детей он не мог говорить иначе.
– …Я не герой, – закончил он. – Мне было страшно, очень страшно. Но если бы кто-то сейчас спросил меня, выйду ли я против белогвардейцев еще раз, я скажу: «Да». И выйду.
Сергей замолчал, мокрый как мышь.
Дети молчали. Потом одна из девочек, светленькая, лобастая, подняла руку:
– Товарищ Вышинский, а это правда, что вы хотите построить чернильный завод?
– Да, – сказал Сергей и понял, что погиб.
– А почему?
Погиб, пропал… Сергей мог обмануть здешнее начальство, чтобы выманить деньги, обмануть профессора, Славу, Зою, Катю… Этих детей, эту девочку он обмануть не мог.
Фабрику придется строить. На самом деле.
Пропал…
– Почему? Знаете почему? Я не просто хочу, чтобы у вас на столах были хорошие чернила. Я хочу сделать так, чтобы у вас были лучшие чернила на свете, чтобы все иностранцы, которые смеются над нами и говорят, что русские могут только продавать нефть и не могут делать ничего хорошего, чтобы они, глядя на мои чернила, сгрызли себе ногти до самых локтей!
Сергей понял, что его понесло куда-то не туда. Он вздрогнул. Его плеча коснулась девичья ладонь:
– Спасибо, това… Сергей. Спасибо за искренность.
Катя смотрела на него очень и очень серьезно. Потом привстала на цыпочки и поцеловала в щеку.
Сергей шел в сторону библиотеки походкой сомнамбулы. Перед глазами стояли серьезные детские лица, на щеке горел поцелуй Кати, а в голове вертелась мысль: «На кой я пообещал построить эту фабрику?»