Отплевываясь и протирая глаза, Кузнецов поднял голову и от того, что увидел возле соседней машины, похолодел. В тридцати метрах стояла его БМП. Левый десант был открыт, а рядом с ним… Выплевывая зубы, пытался подняться с колен Белоград. К машине его тащил за волосы Халилов. В правой руке узбек сжимал рукоятку штык-ножа.
— Твою мать! — выругался ротный.
Одним рывком Кузнецов выкатился из-под БРДМ и под пронзительным свистом падающих мин бросился к бойцам:
— Халилов, стой! Стоя…ять!
Халилов уже поднял голову Белограда так, чтобы тот видел изуродованный труп Рустама. Похоже, Богдан и не собирался сопротивляться: руки безвольно повисли вдоль тела. Слезы вперемежку с кровью заливали его лицо. Юсуф уперся коленом в спину сержанта и оттянул ему голову назад. Открытая для удара шея мелькнула белой полоской незагорелой складки кожи. Штык-нож уже взметнулся вверх.
Ротный явно не успевал. В отчаянном, безнадежном броске он закрыл глаза, чтобы не видеть, как парню перережут горло. Под ноги подвернулся булыжник. Кузнецов, утратив равновесие, рухнул на песок в метре от двери десанта. Уже утратив всякую надежду, он попытался вскочить и дотянуться до Халилова. Мощные удары под лопатку и, почти одновременно, в затылок повергли ротного наземь. Очередной взрыв накрыл его волной раскаленного воздуха и осколков.
Мина разорвалась на борту машины. Убить Рустама она уже не могла. А в правом отделении десанта с жалобным скрипом рухнула на пол гитара. Струнами на пулемет…
Глава двадцать третья
Конечно, лучше было бы дождаться приезда Богдана. Но сегодня Сан Саныч не смог отказать посетителям. Больной нужны были положительные эмоции. К тому же, попробуй не пусти. В больнице не скроешь от больных, что сегодня такой праздник — международный женский День. И хотя она была еще слаба, но невнимание со стороны близких, на фоне всеобщего праздничного настроения, только усугубило бы ее состояние. Розы красоты невиданной Валентина приняла, как и подобает — с легкой тенью презрения. Он уже привык — от нее всего, что угодно можно ожидать, она все равно сотворит все по-своему. И все же — своим звонить она ушла с улыбкой. Но ему настроение начали портить еще с утра.
Начмед ворвался в кабинет как печенег дикий. Следом за ним вошел, по всему видать, типчик с психикой уравновешенной совершенно и внешности неприметной абсолютно. Поздороваешься с таким на улице и через пол часа не вспомнишь, с кем встречался.
Федоренко навалился на стол своим чревом и выдал сакраментальное:
— Как!?
— Что, как? — на мгновение растерялся Сан Саныч.
— Ты представляешь, куда ты нас засандалил? И меня и главного, и… Как эта бумажка отсюда вышла? Как?
На стол из пухлой руки начмеда вывалился ядовито-фиолетового цвета бланк с едва различимым треугольным штампом в уголке.
— Васильич, может, Вы на нее посмотрите… сначала?
— Чего смотреть-то? Твоя подпись?.. Твоя?
Сан Саныч ждал этого «разгона». Но это было лучше, чем схватка с разъяренной Валентиной:
— Ну, моя, и что?
— А это главврач, да? Это, по-твоему, его подпись?
У Сан Саныча ни один нерв не дрогнул:
— Я не эксперт-лаборатория! Да, откуда мне знать?! Вы на больную посмотрите.
В разговор включился Лебедев:
— А что больная?
Вместо Сан Саныча вписался Федоренко:
— Да, встанет и побежит.
Сан Саныч не знал, как реагировать на вопросы незнакомца. Но, судя по всему, он имел вес, если сам начмед с больничного сорвался и впереди всех сюда прискакал.
— Да? А если не встанет? Вы с кого тогда спросите? — попытался возразить Сан Саныч.
Лебедев обратился к начмеду:
— А Вы как считаете?
Федоренко "взял стойку":
— Где ее история болезни?
Сан Саныч с пренебрежением на грани отвращения бросил папку на стол перед начмедом и добавил:
— У нее, на фоне стресса, инсульт с гемиапарезом.
— Что у нее парализовано? — спросил Федоренко.
— Правая сторона. Она, после комы, еще людей не узнает. Племянника за своего сына признала. А сын в армии. Если до нее дойдет, что сын еще не вернулся, я ни за что не ручаюсь.
Лебедев ухватился за ниточку: "Значит, ты знал про этого парня, — он отошел к окну. — Выходит, и что бумажка будет липовая, знал". Он подошел к окну, чем заставил врача повернуться за ним следом и оттуда произнес:
— Скажите, пожалуйста: когда Вы в последний раз общались с Вашим главврачом?
Вопросы этого "товарища в штатском" начали уже «доставать». Сан Саныч не видел повода «прогибаться» перед ним.
— Вы меня извините, конечно, но мне кажется, Вам не мешало бы представиться, прежде чем меня допрашивать, — он постарался акцентировать на «допрашивать». — Если, конечно, Вам важно мое мнение как специалиста. Или я уже арестант?
Начмед сглотнул.
А Лебедев не ожидал такой храбрости: "А ты, парень, пайку в лагерях еще и не нюхал…" Все же, он достал свое удостоверение. И даже успел раскрыть его. Но тут же он забыл обо всем, зачем приехал в эту больницу. Взгляд его упал на пятно свежей шпатлевки на левом крыле доходяги-"жигуленка", который парковался у парапета "Приемного покоя".
Из автомобиля вышли двое. Лебедев рванул из того же кармана другое удостоверение, водительское: "Бережной Александр".
Ни Сан Саныч, ни начмед не поняли, что произошло с "товарищем в штатском". Не сказав ни слова, сломя голову, тот бросился к выходу из кабинета.
Сашка попросил обойти парадный вход. Окна роддома выходили прямо на "Приемный покой". Алексей ничего не понял но, пожав плечами, направился в обход, к «черному» ходу. Тот всегда был открыт.
Лебедев несся по лестничному маршу, забыв о всяких приличиях. В два прыжка он был уже на первом этаже. Здесь он постарался умерить пыл. Но все же, по коридору, ведущему к "Приемному покою", он направился ускоренным шагом.
Алексей, поднимался по лестнице "черного хода" первым. Он даже сообразить не успел: "Чё это за мужик пронесся прямо перед носом как угорелый? Чуть ветром не сдуло…" Неврология была на втором этаже.
Уже у машины он перевел дух и набросился на старика, сидящего за рулем автомобиля:
— Где он?
— Кто, где? — опешил Наумыч.
Лебедев
— Хозяин этой машины.
— Так я хозяин.
Лебедев продемонстрировал права Бережного.
— А это тогда кто?
Наумыч «почернел». "Похоже, узнал, старикашка", — решил Лебедев.
— Сашка… это…
— Я вижу, что Сашка. Куда он делся?
— В неврологию побежал, у него…
Не дожидаясь дальнейших объяснений, Лебедев исчез в дверях "Приемного покоя". Не прошло и секунды, дверь снова распахнулась:
— В какую палату он пошел?
— Четвертую… — выдавил из себя Наумыч
Лебедев исчез.
— В интенсивку… — добавил старик и схватился за голову.
…Они постарались натянуть на лица праздничные маски. Только у Алексея не совсем получилось. Валентина приказала ему спрятать рожу за цветами и толкнула дверь интенсивки…
…Перепрыгивая сразу через две ступеньки, Лебедев достиг фойе второго этажа и ворвался в неврологию…
…Валентина, кусая губы, сидела на соседней кровати. У окна разместился Алексей. Оттуда ему было видно: совсем близко — от "Приемного покоя" и полсотни шагов не было, рожали детей. Папашки, какие помоложе, едва в сугробах не валялись. То ли от счастья, то ли от доз чрезмерных. Стоило только девченкам продемонстрировать в окне нового Человека(!). А публика повзрослее, повизгивая от умиления, реагировала не менее выразительно.
Лидия снова его не узнала. Она снова держала за руку своего сына:
— А Ира твоя давно уже к нам не заходит. Уже с полгода как… Ты еще не видел ее? А где папа, сынок? Он рассказал тебе, как они меня с Сашкой обманывали? Представляешь, и тетю Валю тоже. Никто не знал. Не надо было, сынок. Видишь, как оно получилось. А я еще на работе всем рассказываю: Армения… Армения…
…Лебедев едва не вырвал дверь вместе с петлями:
— Бережной!?
Рука Александра дрогнула. Он повернулся на голос. Лебедев довольно улыбнулся:
— Чё онемел? Ведь это ты Александр Бережной? Или как? Права твои?
Первой опомнилась Валентина. Она бросилась к Лебедеву и толкнула его в грудь настолько сильно, что тот едва устоял на ногах:
— Кто Вас пустил сюда?!
— Спокойно, барышня, спокойно, — только и нашел, что сказать особист.
Едва справляясь с волнением, он попытался достать из внутреннего кармана удостоверение.
Валентина все пыталась вытолкать его в коридор:
— Кто Вам позволил?!
Слабеющий голос Лидии услышали все:
— Саша? Как… Бережной?
Лебедев еще не понял, что произошло:
— Меньше надо пить за рулем.
Валентина снова толкнула его в грудь:
— Да, пошел ты на хер отсюда…
Теперь она его увидела.
— Сашка?.. Мальчик мой… Вы опять меня обманываете?.. Вы опять меня обманываете… Где он!?
Валентина бросилась к сестре.
— Валя… И ты тоже… Что же вы все… делаете со мной?.. Как же вы?..
Ее голос начал прерываться частыми всхлипываниями. Она попыталась подняться, через секунду захрипела и, не в силах справиться с судорогами, упала на подушку.
Сан Саныч был уже на пороге интенсивки:
— Вон отсюда! Все! Пошли вон отсюда!..
…Тишину в холле неврологии нарушала только пожилая санитарка, грохочущая своими причандалами и снующая без конца из палаты в палату. Изредка из-за двери доносились короткие команды Сан Саныча:
— Адреналин!.. Кислород!.. — через минуту. — Дефибриллятор!
Валентина чернела на глазах. Из палаты, громко стуча каблуками, выбежала сестра. Обратно Наталья пронеслась мимо них, пряча глаза.
— Дефибриллятор, быстро!.. — и внезапно. — Да снимешь ты когда-нибудь свои копыта, или ты на дискотеке?!
По полу застучали сброшенные наспех туфли.
— Разряд!.. Руки!.. Разряд!.. Разряд!..
Валентина закусила кулаки. Больше в холле не услышали ни звука. Только пожилая санитарка еще раз громыхнула своим ведром возле ординаторской.