От услышанного я пришел в восторг, и, наверное, не меньше, чем их ученые, но причина была совсем иная. Сейчас я прикасался к тайне, которая сводила с ума многих ученых на протяжении многих лет. И ощущение творящейся у меня на глазах истории будоражило. Я оглянулся на остальных и увидел на их лицах те же эмоции.
– Продолжай, Эйф, мы тебя слушаем, – подбодрил я элемийца.
– Эомер убеждал нас, что он прибыл помочь, но военные не верили в его добрые намерения, а возможно, хотели получить технологии, скрытые в его недрах. Как бы там ни было, они организовали попытку захвата, и тогда «Дарящий дары» показал свою мощь. Никто из тех, кто участвовал в операции, не выжил, словно невидимая рука создателя смела их в одно мгновение. Но Эомер уничтожил не только тех, кто пытался его атаковать, но и станции, с которых стартовали корабли. Разом погибли больше полумиллиона элемийцев, и это погрузило весь народ в истерию и ужас – мы готовились умереть.
– Описание, конечно, размыто, без конкретики, – вполголоса прокомментировал Зарубин. – Но, похоже, масштабы были такими, что битва при Хадаре выглядит детскими шалостями по сравнению с этим. Интересно, что за оружие способно на такое?
Его вопрос так и повис в воздухе, потому что никто себе не мог даже близко представить, какими энергиями нужно оперировать, чтобы сотворить подобное. Тем временем Эйф продолжал:
– Но Эомер был великодушен. Он приблизился к нашей планете и стал заверять нас, что он не хотел этого и только защищался. И в качестве подтверждения своих благих намерений подарил нам технологии гиперпространства и полную термоядерную физику, которая позволяла оперировать слиянием ядер с такой точностью, с которой мы и предположить не могли. И нам ничего не оставалось, как проверить и принять его подарки.
Когда первый корабль, прыгнув через гиперпространство, достиг ближайшей звезды и вернулся обратно, это затмило все. Мы наконец осуществили мечту многих поколений. И со временем мы убедили себя, что в случившейся трагедии виноваты сами. – Эйф выдержал небольшую паузу и добавил: – Мы находились в плену своих собственных иллюзий почти тридцать циклов.
* * *
– Что там? – обратился я к бойцу с позывным «Балабол», которого оставили наблюдать за пленником.
– Да жрет как не в себя.
Я хмыкнул от такой красноречивости и взглянул на проекционный экран. Эйф действительно все еще принимал пищу, и делал он это уже час. В принесенном со станции боксе оказались сухие кубики спрессованной массы размером два на два сантиметра. Элемиец погружал их в воду в специальном пакете и ждал, пока они растворятся, после чего небольшими глотками выпивал содержимое, и он явно не торопился. Ну да ладно, пусть насладится, но если их сухпайки хоть немного похожи на наши, то удовольствие так себе.
Бросив еще один взгляд на происходящее на борту другого челнока, я развернулся и, оттолкнувшись, полетел в сторону кабины пилота, где моя команда также принимала пищу. Добравшись до ложемента пилота, перекинул через спинку ноги и мягко опустился в него, пристегнув себя ремнями, потом развернулся к остальным.
– Ну и что думаете? – спросил я, дотягиваясь до вскрытого пакета с армейским сухпайком.
Все жевали эту сухую массу с задумчивыми лицами, не обращая внимания на отвратительный вкус, и даже Туров, который всегда возмущался по этому поводу, ел молча.
– Очень похоже на зонд фон Неймана, – вдруг заявил капитан Марченко. – Судя по тому, в каком контексте о нем рассказывает Эйф, и учитывая то, что с ними случилось, это типичный зонд фон Неймана в конфигурации «Берсерк».
– Это что еще за хрень, капитан? – буркнул Туров.
Я посмотрел на Турова многообещающим взглядом, и тот показательно вздохнул и потянулся за новым куском сухпая.
– Иван, что ты имел в виду? – поинтересовался я и попытался вспомнить о таком зонде. Но моя идеальная память ничего не выдала.
– В шестидесятых годах двадцатого века американский математик фон Нейман озвучил концепцию самовоспроизводящихся машин для освоения планетных систем. С тех пор было предложено множество разновидностей зонда фон Неймана. «Берсерк» – это машина, цель которой – поиск и уничтожение жизни или сдерживание распространения разума в Галактике.
– Но этот Эомер не был самовоспроизводящимся и не уничтожил элемийцев, по крайней мере, сразу, – вклинился Зарубин.
– Верно, он поступил хитрее, – продолжил Иван. – Он дал элемийцам технологии, благодаря которым те почувствовали себя избранными, ими обуяла гордыня и тщеславие. И последующая за этим жестокая экспансия, загоняющая в каменный век всех тех, кто встречался по пути. Что это, как не сдерживание распространения разума. «Приносящий дары» выполнял свою задачу чужими руками. А когда мощь его марионеток достигла опасного предела, он подарил им технологию живых наномашин, которая должна была избавить от физических изъянов и продлить жизнь, но в конечном счете уничтожила их всех. И они приняли ее, так как много лет Эомер не давал усомниться в своих благих намерениях. А сейчас, кто его знает, может, после исчезновения элемийцев он создает свои копии, чтобы распространиться дальше по Галактике.
На последних словах Ивана я подавился и зашелся кашлем. Пара увесистых ударов по спине прекратили мои мучения, но начало болеть то самое место, куда пришлись эти удары. Еще пару раз прочистив горло и недобро поглядывая на Турова, произнес:
– Если то, что ты озвучил, Иван, имеет место быть, то относительно рядом с Землей, по космическим меркам, шатается очень опасный объект, который может быть не один. И рано или поздно мы с ним пересечемся, а еще где-то есть те, кто его построил. Я уже не говорю об этих наномашинах, которые могли сохраниться в рабочем состоянии на кораблях и на Оршу и сейчас вовсю осваивают человеческие тела.
Вот тут проняло всех. На их лицах можно было прочитать всю гамму эмоций людей, которые осознали, что они смертельно больны. Молчание прервал Зарубин, который прокашлялся перед тем, как сказать:
– Но мы уже давно столкнулись с техникой элемийцев, и на Оршу мы уже присутствуем годы, но такого расстройства психики, как это описал Эйф, не наблюдается. Я что-то не слышал о массовых желаниях убивать все и вся.
– Это пока, – поспешил я урезать оптимизм, после того как услышал общий выдох облегчения. – Насколько я понял, то они были настроены на генетику элемийцев, но где гарантии, что они не изменятся и не подстроятся под нас?
В моей голове возникла одна мысль, вызванная моими же словами, и я крепко задумался, выпав из реальности, как в прямом, так и в переносном смысле. Для подтверждения своей догадки я вызвал перед собой график изменений активности мозга Королевы с момента падения на Оршу. Кривая на графике медленно расходилась с осью Х, вплоть до момента вскрытия первого могильника. Можно сказать, что значения нарастали линейно, но вот потом она стала больше похожа на пологую параболу. А в последние наблюдения устремилась вверх практически вертикально.
Раньше я считал, что это естественное развитие мозга под влиянием обстоятельств, но в свете полученной информации от Эйфа у меня появились сомнения, а точнее, подозрения. Из моих размышлений меня вывел толчок в плечо.
– Михаил, с тобой все в порядке?
Я вывалился в реальность и увидел встревоженный взгляд Турова.
– Что? – все еще пребывая в задумчивости, на автомате переспросил я, не поняв смысл сказанного.
– Все в порядке? Ты выглядишь странно, – переспросил Костя.
На этот раз я понял, что от меня хотят, и, прежде чем ответить, обвел всех взглядом, заметив такую же тревогу на лицах моих спутников. Особенно на фоне всех выделялся огромный китаец с позывным «Парадокс», лоб которого превратился в сплошные складки.
– Да все хорошо, – заверил я и добавил: – Мне нужно кое-что проверить.
Выбравшись из кресла, я быстро преодолел обратный путь к экранам наблюдения. Элемиец уже закончил принимать пищу и в расслабленном состоянии медленно кувыркался в пространстве. На мое удивление, его кожа сменила цвет и стала синеватой, а ее прозрачность исчезла.
– Он что, спит? – спросил я у Балабола.
– Не знаю. Минут десять вот так кувыркается, – пожал тот плечами.
Я не стал дальше выяснять, что произошло, и активировал связь.
– Эйф, ты меня слышишь?
Элемиец даже не пошевелился. Тогда я увеличил громкость динамиков и крикнул:
– Эйф!
Наконец тот дернулся, стал вертеть головой и, видимо сообразив, где он, ответил:
– Да, я слышу. Сытость вызвала сонливость, и я уснул.
– Эйф, скажи, у тебя есть подробная информация об этих нано машинах? – не стал я растекаться мыслью по древу.
– Да, на станции. В медотсеке у Иорана была эта информация и образцы, – после недолгой паузы ответил тот.
– Только не говори, что мы пойдем туда и специально полезем к этой заразе! – услышал я Турова позади себя, и его возмущению не было предела. – Нет, я понимаю, там, без поддержки высадиться на вражескую станцию или на крайний случай пойти с голой задницей на элемийских роботов-мясников, хоть какие-то есть шансы, но это уже перебор.
Но я не слушал бормотание Кости и только всматривался в уродливое, по человеческим меркам, лицо Эйфа, ожидая ответа.
И он последовал:
– Да, смогу.
Глава 10
Межзвездное пространство. Элемийская исследовательская станция
– Мне кажется, это плохая затея, – еще раз напомнил свое мнение насчет нашего мероприятия.
Эйф согласился показать то, что я его просил, но проблема была в том, что для этого элемийца нужно доставить обратно на станцию, где нет атмосферы. В земные скафандры мы его поместить не можем из-за различий в строении тела и в особенности дыхательных смесей. Поэтому Эйф предложил доставить элемийский скафандр на челнок, но Туров был категорически против, так как это несло угрозы для безопасности. Неизвестно, что мог предпринять Эйф, допусти мы его разгуливать в собственном скафандре на станцию. И я был склонен согласиться с ним – Эйф казался безобидным и заинтересованным в решении своей проблемы, но неизвестно, насколько его нервная система поражена и не настанет ли критический момент прямо на станции.