– Идем, Карл, – позвал Гордон. – Я думаю, мы можем войти.
Они немного постояли в дверном проеме и, поскольку никто не реагировал на их присутствие, проскользнули в палату.
Отсюда было прекрасно видно все происходящее. Медсестра, недавно отказавшая им в посещении Розы, стояла рядом с Ассадом и внимательно следила за его действиями. Карл отчетливо видел взгляд своего помощника, устремленный на Розу, и непрерывную артикуляцию его губ. Лицо сирийца отражало множество охвативших его эмоций. Взгляд был напряжен, как и отчаянно жестикулирующие руки. Рассказ о событиях одного дня из давнего прошлого, когда убили Розиного отца, в восприятии Карла превратился в пантомиму, которую он понимал и трактовал без доли сомнения.
Ассад проявил выдающееся терпение по ходу своего рассказа. Медсестра стояла, то и дело кивая и глядя на него так, словно он произносил некое магическое заклинание.
Наконец сириец протянул Розе рацию. Карл ясно видел, что медсестра чрезвычайно тронута нежностью и заботой, проявленной Ассадом к пациентке.
То, что случилось дальше, заставило Мону дышать глубже, а Гордон схватился за плечо Карла, чтобы не упасть.
Внезапно на мониторе отразился резкий рост частоты сердечных сокращений, Роза приподняла руку над одеялом. Было очевидно, что на большее она не способна, и Ассад взял ее руку и вложил в раскрытую ладонь рацию. Она так и лежала в Розиной руке, пока Ассад завершал свое повествование. Затем пальцы Розы медленно сжали рацию, и рука упала обратно на одеяло. Врач и медсестры уставились на монитор, который продемонстрировал нормализацию пульса.
Все присутствующие закивали друг другу, словно у всех разом отлегло от сердца.
Выйдя из палаты в зал ожидания, Ассад буквально валился с ног. Мона крепко обняла его, прежде чем он тяжело опустился на кресло с таким видом, как будто готов был тут же глубоко заснуть.
– Ассад, она все поняла? – спросил Карл.
Помощник вытер глаза.
– Я никогда не думал, что она может быть такой слабой, Карл. Я каждое мгновение боялся, что она вот-вот покинет нас. Что она закроет глаза и больше никогда их не откроет. Я очень испугался, Карл, правда.
– Мы видели, как она взяла рацию. Думаешь, она поняла, что это значит? Поняла, что в свое время окружающие злоупотребили ее доверием? И что рация является символом ее невиновности?
Ассад кивнул.
– Она все поняла, Карл. Она не переставала плакать; временами я даже не осмеливался продолжать, но медсестра постоянно кивала мне, так что я все-таки сделал это.
Мёрк взглянул на Мону.
– Как думаешь, у Розы есть шанс?
Мона улыбнулась; по ее щекам катились слезы.
– По крайней мере, благодаря вам мы все можем на это надеяться, Карл. А остальное время покажет. В любом случае я уверена, что в психологическом отношении ей будет гораздо легче.
Мёрк кивнул. Он прекрасно понимал, что она не могла бы сказать иначе, ведь именно так и обстояли дела на самом деле.
Мона вдруг нахмурилась, ее лицо исказилось болью, Карл не замечал ничего подобного прежде. И вдруг он сообразил. И почему он не подумал об этом раньше?
– Мона, а ты-то что делаешь в больнице? Что-то с дочкой?
Она отвернулась и часто заморгала, сжав губы. Затем резко кивнула и посмотрела ему прямо в глаза.
– Обними меня, Карл, – только и сказала она.
И Карл знал, что если уж Мона попросила его обнять ее, то объятия их будут крепкими и долгими.