— Точно, — засмеялся Гришмановский. — Солидная такая, с характером.
В операционной он вытащил из нагрудного кармана лист бумаги и бережно разгладил его на столе ладонью.
— Вот смотри, — сказал торжественно, — план местности, куда двинут наши орлы. Видишь лес возле села Ерковцы? Там, по имеющимся данным, располагается один из первых в районе партизанских отрядов.
— А сведения точные?
— Точнее некуда, — усмехнулся Гришмановский, сразу вспомнив вчерашнюю встречу, начавшуюся самым нелепым образом.
…Приходит под вечер человек. Вваливается прямо в комнату без стука. Красивый мужик с шикарным русым чубом, выбивающимся из-под лихо сбитой на затылок кепки. Брюки со стрелкой заправлены в сапоги, а те скрипят, дегтем в нос шибает.
— Мое почтение, доктор, — заговорил пришедший и заговорщически подмигнул. — Дело есть не пыльное, но денежное…
«Гость» Гришмановскому ужасно не понравился.
— Ошибся адресом, милейший. Катись-ка отсюда. Вот тебе Бог, а вот порог!
Человек расхохотался, обнажив великолепные зубы. Смеялся он открыто и заразительно.
— Таким я вас себе и представлял, Афанасий Васильевич. Дозвольте назваться. Заноза Андриян, по батюшке, как и вы, Васильевич. Железнодорожный мастер.
— Что ж вы комедию ломаете? — рассердился Гришмановский.
— А я хотел сперва на вас поглядеть, реакцию определить…
— Дурацкий способ! Это, вероятно, тоже конспирация?
— Угадали. Все мы под Богом ходим. Меня, кроме богатой информации про вас, интересовало личное впечатление.
— Ну и как? — насмешливо спросил Гришмановский. — Экзамен выдержал?
— Надеетесь, что похвалю? И не подумаю. В нынешних условиях бескомпромиссность может дорого стоить. К вам зашел незнакомый человек, а вы с ходу: «Пошел вон!» Сейчас без хитрой личины выжить нельзя…
— Спасибо за урок, — засмеялся Гришмановский. — Постараюсь запомнить.
— Извините, — смутился Заноза, — если что не так сказал…
Железнодорожный мастер, конечно, понимал: окажись он на месте доктора, тоже бы возмутился. На самом деле, чего выкоблучиваться перед уважаемым человеком? Разве тот не проверен?.. Но таковы были инструкции, данные Кравчуком, а следовательно, и теми, кто стоял выше: выдавать себя везде за этакого вахлака. Не выполнить их Заноза, привыкший подчиняться железной партийной дисциплине, не мог, хотя это и было ему не по душе.
— Полицаи в селе объявились, — посерьезнев, снова заговорил Заноза. — Возглавляет их хорошо знакомый нам Павло Скакун, сволочь первостатейная. Для него и остальных полицаев требуется всячески распространять версию, что госпиталь разрешен немецкими властями. Такую бумагу из Бориспольской управы постараются достать. Пусть холуи к вам не суются.
— Понял вас, Андриян Васильевич…
Гришмановский нахмурился и подумал: вот она, реальная опасность, что с каждым днем все ближе, все неотвратимей надвигается на госпиталь. Впрочем, он не сбрасывал ее со счетов даже в самые первые дни. Над ними все время висит дамоклов меч. Предвидеть, какие обстоятельства обрушат его на головы медиков, раненых и сельчан, трудно, но необходимо. Любая, самая, казалось бы, незначительная ошибка может свести на нет все, что так терпеливо ими создавалось. И цена такой ошибки — жизнь, сотни жизней.
Заноза прав: опасность увеличивается. На оккупированной территории постепенно создается немецкая администрация, появляются карательные органы, разрастается агентурная сеть… Сколько еще удастся продержаться? Ведь на ноги поставлено всего несколько десятков человек. Да и тех, если по большому счету, выписывать как окончательно выздоровевших рано.
— Сколько народа уже могут винтовки держать? — спросил, будто угадал его мысли, Заноза.
— Люди, Андриян Васильевич, до конца не окрепли, но, учитывая ситуацию, тридцать, а то и поболее поставить в строй можно.
— Неплохо, — обрадовался Заноза. — Всего за каких-то две недели!
— Лечение идет успешно, — подтвердил Гришмановский. — Питание неплохое, уход отменный. Из местных девчат получились хорошие сестры милосердия.
— Вы думали, наши селянки маху дадут? Они ж почти все комсомолки!.. А дело такое, Афанасий Васильевич. Тех, кого удалось восстановить, надо отправлять, — так велел передать Кравчук. — Заноза достал из-за пазухи бумагу, на которой был старательно вычерчен план. — Председатель сам все нарисовал. Вот тут, видите, лес. В нем партизаны объявились — комсомольцы села Бековцы. Старшим у них сельский секретарь Володя Бойко — гарный хлопец, бедовый. Какой-то старшина-танкист из окруженцев к ним прибился, Георгием Титаренко зовут. Да еще Николай Свистунов, военфельдшер. Этот из немецкого лагеря сбежал. Ежели к ним ваших тридцать добавить, представляете, Афанасий Васильевич, какая будет силища?..
— Выходит, они через болото должны идти? — вторгся в мысли Гришмановского Поповьянц, продолжавший пристально разглядывать лежавший на столе план.
— Через болото. Там, сказали, тропа есть, — пояснил Гришмановский.
— Кто ж ее в темноте найдет?
Ответить Гришмановский не успел. В дверь постучали. На пороге появилась Ганна Лукаш. От всей ее крепко сбитой фигуры веяло силой, энергией, так и бившей через край.
— Звали, Афанасий Васильевич?
Гришмановский спросил, разбирается ли она в карте. Ганна взглянула на обозначенный пунктиром маршрут через болото и сказала:
— Не велика наука. Тут еще мой батька, как Сусанин, хаживал!
— Значит, дорогу знаешь. А не побоишься? — спросил Поповьянц. — Ведь берешь на себя большую ответственность за людей, да и возвращаться придется ночью одной.
— Чего бояться? — усмехнулась Ганна. — Лес наш. Пусть там немец трясется от страха, а меня каждый куст, каждая березка сбережет.
— Хорошо сказано, Ганна. Так мне о вас и говорили: проводник достойный… Отправляетесь в два ноль-ноль. Задача — довести бойцов до леса близ Ерковцов и постараться отыскать отряд Бойко. Если никого встретить не удастся, покажете отряду путь дальше на восток. Сами возвращайтесь. Командир группы бойцов на это время поступает в ваше полное распоряжение. Вопросы есть?
Ганна Лукаш выпрямилась, точно стала по стойке «смирно»:
— Нет вопросов, товарищ начальник. Будет исполнено!
Когда они остались вдвоем, Гришмановский обнял Поповьянца за плечи и грустно сказал:
— Вот и выпускаем мы с тобой, Рафаэль, первую стаю. За ней другие ласточки полетят… Дай Бог, как говорится, успеть сняться с якоря. Ну а нам все равно покидать корабль последними.
10. ЗА ВСЕ В ОТВЕТЕ
Гришмановский вышел из хаты во двор и зажмурился. Вокруг все сверкало, искрилось — глазам больно. Еще вчера вдоль дороги лежала пусть пожухлая, но все еще зеленая трава. Деревья с плотной желто-оранжевой листвой стояли вокруг школы. А сегодня все окрест покрылось серебристым инеем. Хаты, выглядывавшие из-за побелевших заборов, превратились в сказочные сахарные теремки.
Колючий ветер опалил лицо. Гришмановский поежился, глубже засунул руки в карманы, подумал с тревогой: грядут заморозки, а с ними новые заботы. Нужно топливо, много топлива, чтобы поддерживать в помещениях, где лежат раненые, мало-мальски приемлемую температуру. А где его взять? Разве что воровать уголь на станции. Охотники, конечно, найдутся, но ведь там можно запросто пулю схлопотать. Немцы железную дорогу тщательно охраняют.
Придется с Занозой потолковать. Железнодорожный мастер знает на станции все ходы и выходы. Забавный мужик этот Андриян. Артист! Как он при первой встрече проверял флотского командира на «всхожесть»?..
Виделись они еще пару раз накоротке и только по делу. Подпольщики-таки выправили в Бориспольском бургомистрате бумагу, подтверждающую легальное существование госпиталя. Заверенный немецкой печатью, документ выглядел достаточно солидно. Заноза, принесший бумагу, рассказал, что на данном этапе немцы не шибко зверствуют и к украинцам относятся лояльно. Отпускают даже из концлагерей, если за ними приезжают родственники. Дезертиров из Красной Армии не преследуют. А тем, кто в селах оседает, и вовсе аусвайсы выдают.
Гришмановский недоверчиво усмехнулся: откуда такая информация? Но Заноза сослался на Кравчука. Политика немцев сейчас, мол, такая: Украина — житница, изобильная и богатая. Прибрать ее земли к рукам — святое дело. Но труд сельский тяжелый, немецким господам нежеланный. Пусть уж украинский народ пуп надрывает и германскую армию кормит.
Заноза, конечно, рассуждал примитивно. Но ведь не зря фашисты объявили Украину протекторатом, поставили над ней гауляйтера Коха и некоторое послабление жителям дали. Поэтому, наверное, и госпиталь не рушат. Пока…
Полицаи уже наведывались в школу. Особенно активен Павло Скакун. Выслуживаясь перед немцами, повсюду сует свой нос. Но девчата на стреме, дали этому типу однажды добрый отпор. Варвара Соляник такой шум подняла… Смелая дивчина, пальца в рот не клади. Впрочем, и другие готовы глаза выцарапать всякому, кто на раненых бойцов покушается.
Замечательные у госпиталя помощницы. Почти из каждого двора есть свои полномочные представители. Одни сестрами работают, другие нянечками, третьи продукты достают…
Позади легонько скрипнула дверь. На крыльцо вышла Валя Голубь. Бледная, похудевшая, она едва держалась на ногах. Неделю назад девушка простудилась, но не сразу приняла меры. А сейчас у нее температура под сорок, надрывный кашель, в груди — хрипы. Явное воспаление легких.
— Ты почему вышла? — всполошился Гришмановский. — Я же тебе категорически запретил вставать!
— Мне уже легче, — слабо улыбнулась Валя. — Вы ушли, одной лежать надоело. Вот взгляну на вас, хлебну глоток свежего воздуха и лягу…
— Нельзя тебе! — воскликнул не на шутку встревоженный Гришмановский. — Сейчас же в постель!..
Странные сложились между ними отношения. Поначалу Гришмановский ничего, кроме жалости, к девушке не испытывал. Когда уговаривал отступать вместе, думал: без защиты пропадет. Но шли дни, и его отношение к Вале стало постепенно меняться. Афанасий Васильевич по-прежнему держался с медсестрой подчеркнуто строго, ничего лишнего себе не позволял, но в глубине души стал испытывать к ней какое-то особое расположение. Заметил, что смотрит на девушку с нежностью. Так захотелось приласкать ее, прижать к груди.