К горлу подкатывает тугой комок.
Надо держать себя в руках. Горько. Не знаю уж как, но я успел сродниться с этими людьми. Раньше внимания не обратил бы, а теперь…
Пора идти. Проклятая огненная яма проглотила все наши вещи и оружие. Пропал мой верный огнемет. Пришлось бросить, иначе сам бы остался в горящем торфе.
На двоих — один автомат Браса. Два тесака, вещмешок…
Развязываю тесемки. Сверху идут пласты грязного белья. А вот галеты! Это хорошо! Три банки мясных консервов. Прекрасно! Пробирки, колбочки, какой-то хитрый аппарат… Это Брасу надо было для исследования Дерева Жизни. Нам с Арвином пробирки не понадобятся. По глотку бессмертия — и начнется новая жизнь!
Ну вот, кажется, и все. На минуту снимаем шлемы, а затем, не оглядываясь, идем в сельву.
Входим в лес и тут же попадаем в облако мошкары. Она настолько мелка, что умудряется пролезть сквозь ячейки москитной сетки. Дорога тяжелая: ноги поминутно вязнут в грязи. Спина Ная — в темных пятнах пота. Он дышит со свистом, прорубая коридор в переплетенных колючих зарослях. Из листвы выползают крошечные салатовые змейки и, стрельнув взглядом, бесшумно исчезают. Скорпионы бормочут о чайных розах.
— Капрал, — раздается голос Ная. — Ты никогда не рассказывал, как попал в сельву.
Я не отвечаю. О таких вещах не принято болтать. Хотя почему бы и нет? Мы же теперь вроде как братья. Одной веревочкой связаны. Да и вернется ли кто из нас в поселок?
Как же это произошло? Подробностей теперь и не припомнишь. Жизнь моя текла спокойно и ровно, и так же незаметно я оказался на самом дне.
Меня вполне удовлетворяла гарнизонная служба на одной из военных баз в предместье столицы. Была, конечно, и стрельба, и марш-броски, и муштра до тумана в глазах. Эста — местечко тоже не из спокойных, но пока за это платили, я был доволен. Намыкавшись с новобранцами, я возвращался домой, где меня встречали Марция и двое курчавых ребятишек, похожих на меня, как две капли воды.
Я был счастлив.
В один из дождливых осенних вечеров меня вызвал командир нашей роты лейтенант-инструктор Торро. Он был раздражительным и грубым, ко, когда хотел, мог очень ловко прикинуться добряком.
— Пихра, — сказал он, постукивая золотой зажигалкой по поверхности крашеного деревянного стола. — Я уже давно присматриваюсь к вам и с удовлетворением могу отметить, что вы дельный, толковый парень.
Я, кажется, покраснел от удовольствия.
Черт побери, каким же болваном я был!
— Так вот. Мне очень обидно за вас. Такой способный человек и так мало зарабатывает. Это просто несправедливо. На днях я увидел ваших ребятишек, и — не обижайтесь, пожалуйста, — мне показалось, что они одеты хуже своих сверстников. Правда, может быть, мне это просто показалось?..
Я опять покраснел, на сей раз от стыда. Лейтенант был хитер. Он знал, в какое место надо бить Пихру, чтобы тот сломался.
Удовлетворившись моим подавленным видом, Торро заметил:
— Хочу предложить вам небольшое дело, в котором мне потребуется помощник. Он у меня был, но… теперь место вакантно.
Я быстро сообразил, что речь идет о Тройо — молодом франтоватом капрале-приемщике оружейного склада, найденном несколькими днями раньше на одной из пустынных улиц столицы с пулей в голове.
А дельце действительно оказалось простым и прибыльным. Я просто создавал на складе излишки неучтенного оружия, манипулируя ведомостями и накладными. Автоматы, патроны, гранаты и даже небольшие безоткатные орудия — все шло в дело. В определенные дни к складам подъезжал армейский грузовик с номером, замазанным грязью, я отгружал товар, и машина уходила. Куда поступало оружие, Торро не объяснял, но несложно было догадаться, что получателями его являются гангстеры, преступные синдикаты, многочисленные военизированные группировки, ратовавшие за «твердую руку» в управлении государством.
Со временем я узнал, что помощников вроде меня у Торро было великое множество. И не только на нашей базе. Предприимчивый лейтенант-инструктор собирал дань и с торговцев наркотиками, промышлявших в солдатских бараках, и с сержантов-ростовщиков, державших в зависимости половину личного состава.
Помощникам, естественно, перепадали крохи. Основные барыши шли Торро и тем, кто за ним стоял. А за ним определенно кто-то стоял, иначе предприятие развалялось бы в первую неделю своего существования.
Нелегальный промысел давал неплохой доход, и сопляк Тройо попросил прибавки. Он ее получил в виде разрывной пули. У меня же хватило ума ограничиться своей долей.
Стыдно ли мне было? Сначала — да. Но скоро стыд как-то потускнел, размылся. Иногда я будто просыпался и вспоминал, что делаю что-то не очень хорошее, однако мысли, что я — преступник, не возникало.
Жизнь моя быстро свернула в новое русло. Я даже начал находить в ней удовольствие. Еще бы: я мог позволить себе многое из того, о чем раньше не осмеливался и мечтать.
Нет, я продолжал любить Марцию и детей, но даже им не смел рассказать, откуда у нас появились новые красивые вещи, дорогие продукты… Наверное, только перед ними я действительно чувствовал стыд.
Скоро Марция начала догадываться, что наше благосостояние добыто преступным путем. Я врал, она замыкалась… Так могло продолжаться очень долго, если бы не желание одного политического деятеля сделать себе карьеру.
Случайность или закономерность?
Случайность или закономерность?
Мы идем по сельве и до сих пор еще живы. Болота сменились невысокими лесистыми холмами. Собственно, это уже и не сельва в ее традиционном понимании. Все меньше и меньше попадается трансформирующихся животных и растений. Реже встречаются говорящие скорпионы, почти исчезли лианы-удавки.
Случайность или закономерность?
В последнее время меня все больше мучает этот вопрос. Кто или что помогло нам выбраться из бездонных трясин, предотвратило нападение хищников? Неужели это просто случайность? Тогда было бы очень обидно. И все же мне кажется, что сельва сложнее и… добрее, чем представляется на первый взгляд.
Однако куда же мы идем? Вернее — куда придем? И есть ли цель и конец у нашего пути? Не можем же мы блуждать вечно!
Келин сильно устала, но старается не показать этого. Как преобразилась она, оказавшись вне досягаемости для Страда и Браса. Спасибо Арвину! Без его помощи мы не смогли бы уйти из западни. Однако Келин все равно не верит в благополучный исход побега.
А сам-то я верю в счастливый конец нашей истории? Наверное, да. Не смогу объяснить, почему. Что-то поддерживает меня в этом убеждении. Может, я просто оптимист по складу характера и хочу во всем видеть только счастливый конец? Как в сказках… Недаром Най назвал меня ребенком.
Деревья расступаются, и мы оказываемся на огромной светлой поляне. Никогда не думал, что в сельве существуют такие большие открытые пространства.
— Как красиво! — говорит Келин, дотрагиваясь до моей руки.
Густая, в пояс трава кланяется на ветру. Россыпи мелких голубых цветков туманом укутывают стебли и колосья. Крохотные малиновые птички порхают над зелеными волнами, охотясь на мошек и комаров.
— Действительно чудесно, — соглашаюсь я.
И тут я обращаю внимание на приглушенное жужжание, доносящееся откуда-то с вершин деревьев. Задираю голову и вижу, как темное облако опускается на поляну.
По спине бегут мурашки. Это не облако. Это рой диких пчел — огромных, лохматых, грозных. Янтарные, с черной полосой спинки, прозрачные радужные крылья, острые граненые жала…
Келин кричит и пытается бежать, но пчелы пригоняют ее обратно и начинают прижимать нас к земле. Падаем в траву. Жужжание перерастает в гул.
Неужели конец? Так глупо…
В это время стена травы раздвигается и на поляну выходит человек.
Старик.
Старик.
Воспоминания обладают способностью старить человека. Счастлив тот, кто лишен памяти.
Прихожу в себя на огромной светлой поляне с раскидистым деревом посредине. Славная картинка: шелковая трава, голубое небо. Прекрасный островок в гниющих болотах.
Но Наю что-то не нравится. Его волчий нюх не позволяет идти дальше. Достаю карту и пытаюсь сориентировать ее по солнцу. Все верно: вот она, граница трясин, вот дерево…
Что же тревожит Арвина?
— Послушай, — говорю я и выхожу немного вперед. — Здесь же ничего нет. Твердая земля, простреливаемое пространство.
— Не знаю… Вроде бы все как надо, и в то же время что-то не так. То ли слишком много желтой пыльцы, то ли какое-то подозрительное дрожание в ветвях дерева… Психую я что-то в последнее время. Все жду реакции сельвы на пожар. А она запаздывает. Очень заметно запаздывает.
Тьфу! Меня начинает злить его подозрительность. Интуиция — это хорошо, но нельзя без конца оправдывать его, свой страх!
— Най! Так мы никогда не доберемся до Дерева Жизни. Джунгли полны капканов, и если мы будем обходить каждое место, где твой внутренний голос начнет поднимать панику, то просто подохнем от голода.
Арвин молчит и о чем-то размышляет. Разум подсказывает ему одно, чутье — другое. Я понимаю, что это трудный выбор, и, чтобы не мешать, отхожу в сторону.
— Пошли, — наконец говорит Най.
Трава рассыпается под нашими сапогами.
Удивительное место! Даже солнце здесь какое-то другое. Лучи его по-весеннему чисты и ласковы. Пыльца купается в них, собираясь в невесомые желтые кружева.
Одинокое дерево ничем не отличается от своих лесных собратьев. Может быть, оно только сильнее, раскидистее. Это ролль — феррианский тополь. Древесина его идет на изготовление дорогой бархатно-серой мебели. Ствол этого гиганта мог бы озолотить какого-нибудь лесоруба. Конечно, если бы тот сумел дотащить его до поселка.
Все спокойно. Крошечные яркие птички беззаботно порхают. Уж если и они не чувствуют опасности, то чего же тогда боится Арвин?
— Что это? — говорит он, вдруг останавливаясь.
Мы всего в нескольких метрах от ролля. Обыкновенное дерево, только земля под ним утыкана длинными красными иглами.